– Детсад! – объявляет наш Коля, как в настоящем автобусе, только не по радио.
– Ну, мой милый, будь мужчиной, – целую я Антошку. – Все хорошо? Да? Валюшка, следи, чтобы ночью не раскрывался, у него манера ногу высовывать, а у вас сквозняки.
– Не беспокойтесь, мамаша! – Валюшка выпрыгивает из автобуса и профессионально командует: – Дети! Взялись за руки! Пошли!
Повели наших мальчишек…
– Ну? – дорывается наконец до вопроса, который ее давно мучил, Лариска. – Так ты это серьезно?
– А что?
– Нашла – любовь…
– Любви, Лариска, вообще нет, а он – единственный, кто об этом честно говорит.
– Ну, мать, с тобой не соскучишься, – только и может вымолвить Лариска и молчит всю оставшуюся дорогу.
Вечером, после работы, я привела квартиру в идеальный порядок, частично переставила мебель, создала уютное освещение, надела новое платье, туфли на каблуке и села ждать.
Вот и звонок в дверь.
Иди открывай, пути назад нету.
На пороге стоит Вениамин, с маленьким чемоданчиком, почему-то в теплом пальто, хотя до морозов еще далеко. Основательно собрался, надолго.
– Здравствуйте…
Вид у Вениамина все-таки растерянный. Но я все успела продумать, и голова у меня работает четко, как часы.
– Здравствуй. Раздевайся. Это все твои вещи?
Он поставил чемоданчик аккуратно в угол прихожей.
– В основном. Бумаги, книги, материалы к диссертации…
– Проходи.
Мы проходим в комнату.
– Садись.
– Где?
– Где хочешь. Ты же дома.
Он осторожно присел на краешек дивана.
– Да, действительно. Трудно сразу, понимаете… У вас как-то по-новому. Перестановка.
Я достаю из бара бутылку, ставлю рюмки. Наливаю:
– За новоселье!
Вениамин берет рюмку, смотрит на меня:
– За вас, Оля. Вы удивительная!
Глядит на меня, глядит – и не пьет.
– Вениамин, может быть, вы считаете, что я зря позвонила? В таком случае…
– Что вы? Просто я не думал, что так на самом деле бывает. Я, понимаете, Оля…
– Вы хотели за меня выпить.
– Да… – Выпил. – Это что такое?
– Ликер. А что?
– Вкусно, – расслабился, вроде полегчало. – Понимаете, Оля, обычно мы говорим миллион слов, и каждое исполнено смысла и значения – но они куда-то уходят, растворяются в суете…
– Я все хорошо помню. Могу повторить.
– Что вы! Я тоже помню. Поэтому я и приехал, не думая. Хотя мама и устроила мне скандал.
– У тебя хорошая мама?
– Мамы все хорошие. Плохих не бывает.
Вот этого тебе не следовало бы сейчас говорить. Сразу вспомнилось сегодняшнее утро, Антошкины глаза…
– Правда, вкусный ликер, – меняю тему. – Еще выпьем?
– Выпьем!
– И давай – на «ты»! Надо ведь с чего-то начинать нашу жизнь.
– Все это похоже на сон. – Он выпил рюмку. – Что, надо поцеловаться?
– Непременно.
Робко клюнул в щеку, сел, молчит, трет ладонями вытертые джинсы.
– Знаете… Знаешь, врежем еще этого ликера!
– Врежем.
– Нет, я сам налью. Все-таки я мужчина! И скажу тост. Понимаешь, я дожил до тридцати шести годов и всегда был человеком, которому некуда спешить. Не спешил в работе, не спешил взрослеть, набираться ума, регалий, богатства – и все потому, что у меня не было главного: дома, в который мне хотелось бы спешить. И вот я обрел этот дом…