Зимняя вишня

– Значит, хорошего заведи.

– Вроде хороший.

– Значит, само пройдет. Красоты и молодости у тебя с запасом. Я Филиппу, когда он на этой дуре женился, говорю: идиот, после Ольки дочь Онассиса – еще куда ни шло, а ты такую бабу на дерьмо променял. Чай пить будешь или бежишь?

– Бегу.

– Тогда подожди. – Софья Николаевна достает из комода конверт. – Он тебе деньги оставил. Элементы, как покойная Дуня говорила.

Толстая пачечка, завернутая в листок какой-то исчирканной формулами рукописи.

– Тут не много?

– Нормально, нормально, он наконец за учебник получил. Куда бежишь?

– В командировку.

– На выходные? Ты, мать, не заливай по привычке! – улыбается, а улыбка у нее вдруг добрая и замечательная. – Теперь заливать ни к чему.

Глава третья

Бабье лето

Так оно и было, как Вадим рассказывал. Ехали по шоссе, свернули на проселок, потряслись по нему немного, попылили, въехали в лес и за лесом, на опушке, увидели дом. Небольшой, бревенчатый, за невысоким забором.

Вадим вышел из машины, кивнул:

– Дарю – ваше!

– А на самом деле чье?

Он поморщился с досадой:

– Какая разница. Все тебе надо испортить.

– Ну ладно, я ничего не сказала…

Я, правда, ничего не собиралась портить. В самом деле, какая разница. Все равно хорошо. Волшебным ключиком Вадим открывает двери, мы входим, и я вижу, что он неплохо здесь ориентируется.

– Гостиная, – показывает он.

Широкий дощатый стол, скамьи, шкура на полу, камин, уютно. Ведет дальше:

– Спальня. Туалет городского типа. Душ. Сауна. – За дверцей чистенькая парилка. – Кухня. Холодильник. Выгружай провиант. Вот так живут люди, то есть мы с тобой. Тебе нравится, малыш, как мы живем?

– Очень нравится…

– Правда?

– Честно-честно, – улыбаюсь я.

Поцеловал меня, довольный, и вышел на террасу.

– А ты погляди, малыш, какие вокруг нас дали неоглядные!

Я выхожу, залезаю к нему под мышку, как Валюшка, и теперь сама себе кажусь малышом. Вправду, хорошо быть малышом и ни о чем не думать, прислонясь к мускулам. А перед нами луг, озеро, желтеющий холмистый берег на той стороне – никого-никого, кроме нас, ветра и птиц.

Утром я просыпаюсь в широкой мягкой кровати. В окно бьет белое утреннее солнце. Я одна.

Накидываю халат, ноги – в туфли, иду по дому.

– Вадик!

Никакого ответа. Выхожу на улицу.

Что за чудеса. Машина стоит, Вадима нет.

– Ау! Отзовись!

Никто не отзывается. Пропал человек. Стало страшно не на шутку: ведь спроси меня – где я, а я даже не знаю. И я закричала что есть мочи:

– Ва-адька-а!

– Ого-го!.. – донеслось в ответ издалека.

Я, радостная, оборачиваюсь на крик и вижу: бежит мой Вадик вдоль берега, в одной руке что-то белое, другой машет мне.

Подбегает к дому – штаны завернуты по колено, босой, по пояс голый, в руке двухлитровая банка молока.

– Ты куда делся?

– В деревню бегал за молоком.

– А где деревня?

– Вон там. Семь километров.

– С ума сошел!

– Я же обещал, что будем пить парное молоко.

– Сумасшедший… – Нежность меня так и захлестнула, и он понял, но для важности нахмурился:

– Зачем в туфлях ходишь? Надо разряжать пятками избыточное электричество. Скидай туфли.

– Сумасшедший диктатор!

– А мужчина должен быть свиреп.