Братство волчьей стаи

– Ну, это я в шутку… Волков отстреливать время от времени нужно, а Юра не любил это дело. Он волков не трогал и другим обижать не позволял. Он их не трогал, и они с ним в мире жили… А люди к нему по пятницам ездили. – Тернов кивнул в сторону баньки, которая стояла в стороне от дома, у ручья, из которого можно было брать воду.

– Может, в баньку кто-то приехал?

– Может быть.

– Своему он кому-то открыл, – сказал Пахомов.

– Свои не убивают, – качнул головой Тернов. – Убить мог тот, кого он за своего принял.

Тело было изранено со всех сторон. И в живот били, и в спину. И пока трудно судить, куда нанесли первый удар. Возможно, в живот. Если так, то ударили неожиданно. Бортников явно не ожидал подвоха.

– И кто это мог быть?

– Если бы я знал, меня бы здесь уже не было, – усмехнулся Тернов.

– Он один здесь работал?

– Один. Один как бобыль. Ему помощника предлагали, отказался.

– Почему?

– Ну, во-первых, помощник непутевый. А во-вторых, он одиночество любил.

– Холостой, разведенный?

– Да была у него баба. В Косовке, здесь недалеко… – в раздумье нахмурился Тернов. – Может, из-за нее?

– Замужем баба или так?

– Вдова. Алла Голикова. Местная колдунья.

– Колдунья?

– Мужиков только в путь околдовывает. К ней на отшиб не только Юра захаживал… А знаешь, съезжу-ка я в Косовку!.. Лепехин!

Тернов взял с собой опера и был таков. Пахомов с ним не поехал. И надо было бы с местной охотницей на мужиков поговорить, но не хотелось оставлять Татьяну без прикрытия. И вообще, нельзя группу распылять. Чутье подсказывало, что им нужно держаться вместе.

Пахомов направился в баню, внимательно глядя себе под ноги. Мало ли, вдруг следы крови обнаружит или даже окровавленный нож. Но ничего подозрительного на пути не попалось, и в бане было чисто. Печь холодная, сухие дубовые и можжевеловые венички гроздьями в предбаннике висят, источая крепкий аромат сухих листьев и хвои.

И доски в бане сухие. Воды в котле и в кадушке нет. Как минимум два дня здесь не парились. И не готовились к банному дню.

Он собирался выходить, когда появилась Татьяна. Прижалась к нему в предбаннике, поцеловала в губы, но тут же отстранилась.

– Запах какой!

Она протянула руку, пощупала ближайший к ней можжевеловый веник.

– И комаров почти нет.

– Точно, нет!

– Хвойный запах комаров отгоняет. А если веничек еще и пожечь, их совсем не будет.

– Ну, жечь пока не надо, – сказала Татьяна, опускаясь на лавку в предбаннике. – И так хорошо.

Олег сел рядом, обнял ее, она положила голову ему на плечо.

– Хорошо здесь, уходить не хочется.

– Можно заночевать. И баньку затопить.

– Ну нет! – встрепенулась она.

– Душу неприкаянную боишься или оборотня? – усмехнулся он.

– Ну, с душой бы я поговорила, может, узнала бы что. А насчет оборотня…

– Или психа.

– Или психа, – кивнула Татьяна. – Восемнадцать ударов ножом – зачем такая жестокость?

– Чащин в гостинице ночь провел. Надрался в хлам и спать лег.

– Все-таки на Чащина грешишь?

– Он сказал, что весна еще не закончилась. Сказал, что еще всякое случиться может. Случилось… То ли накаркал, то ли заказал…

– Кого заказал? Бортникова? Зачем?

– А чтобы подозрения от себя отвести. Он же в гостинице ночевал, и это легко подтвердить. Камеры там, все такое…

– Да нет, вряд ли… – качнула головой Знаменова.

– Так я не утверждаю, я предполагаю.

Дверь открылась, в проеме показался Духов:

– А-а, вот вы где!

– Ты или заходи, или дверь закрывай, – сказал Олег.

– Ехать пора. Местные уже загрузились.

– А труп? – поднимаясь, спросила Татьяна.

Спецмашина, которую ждали, так и не появилась. Но следователь Ирошников принял волевое решение: он велел упаковать покойника и поместить его в свой микроавтобус.

Вместе с телом уехали все местные сотрудники. Остались только московские.