Дневник, 1917-1921

Вчера и сегодня день тревожный для меньшевиков (пожалуй, несколько дней). Местные официозы громят их, как предателей, «подрывающих тыл». 26 авг‹уста› (№ 73) появилось против меньшевиков заявление от Центр‹ального› Упр‹авления› Ч.К. Украины, в котором сообщается, что в ночь на 13-е авг‹уста› Харьк‹овской› Губ‹ернской› Ч.К. были арестованы члены конференции южных организаций Р.С.Д.Р.П. (меньшевиков), все присутствующие на заседании и активные члены Харьк‹овской› организации меньшевиков. «Этот арест вызван необходимостью прекратить к‹онтр›революционную работу, ведущуюся правой частью соц. – дем. партии», и затем перечисляются грехи этой партии, причем неизвестно, относятся ли эти обвинения ко всей партии или к некоторым сочувствующим ей элементам. «Деятельность этих внепартийных соц. – демократов достаточно известна. Она выражалась в посылке докладных записок, в устройстве торж‹ественных› встреч и в широкой пропаганде преимущества деникинского владычества перед сов‹етской› властью. В отдельных случаях имело место прямое предательство и выдача сочувствующих сов‹етской› власти рабочих и красноармейцев белогвард‹ейской› контрразведке…» Положим, «официальная соц. – дем. партия от них отказывалась; неск‹олько› раз подтверждая, что не несет ответственности за деятельность исключенных или вышедших из числа ее членов. Тем не менее большое число их задержано на конференции».

Далее, меньшевики продолжают терпеть в своем составе целый ряд организаций и отд‹ельных› лиц, мало отличающихся от деникинских и петлюровских пособников. Кременчугская организация, напр‹имер›…. объявляет сов‹етскую› власть «коммунистической реакцией», а коммунистическую партию прямой преемницей Союза Р‹усского› Народа… Дальше идет неизбежный «нож в спину революции»…

Затем, после ряда таких же выпадов, 27 авг‹уста› в наших «Известиях» (№ 74) появилась статья Порайко на укр‹аинском› языке «I сьмишни ви, господа», где говорится о полемике меньшевиков с губбюро проф. союзов по поводу роспуска общества печатников. И т. д.

2 сент‹ября›

Арестуются видные меньшевики. Арестован (третьего дня) Анд. Степ. Игнатенко, говорят, сегодня должны арестовать Макса Берковича, м‹ожет› быть, Шефера, который, от имени ж‹елезно›дорожных рабочих, подал резкое заявление. На собрании, происходившем под председат‹ельством› коммуниста…[82 - Пропуск у автора.], рабочие вели себя довольно оппозиционно, даже бурно. Когда было упомянуто имя Петра Носенка (нашего доброго знакомого), то какой-то коммунисток, желая порадеть начальству, сказал: «он у нас исключен за неблаговидные действия из коммунистической партии». Это явная для всех рабочих ложь. Он никогда коммунистом не был. Поднялся сильный шум: «Ложь! Извиниться, извиниться! Мы все знаем Носенка!.. Извиниться, извиниться!» Председатель попытался уговорить лжеца принести извинение, а затем извинился за него сам.

Шефер вчера говорил мне с грустью, что за этим сочувствием оппозиции меньшевиков скрывается гораздо более глубокая реакция. Уже не один глупенький коммунизм отрицается в глубине рабочей массы, но, пожалуй, и самый социализм. Вообще, реакция притаилась глубже. Надругательство над свободой и самыми нормальными человеческими интересами, к которым привела коммунистическая революция и самодурство большевиков, ничем не отличающееся от произвола и самодурства царской власти, а главное – разруха производства, которой не видно конца, порождающая страдания рабочей массы, – все это уже посеяло реакцию в довольно еще темной массе «диктатора пролетариата», а бессмысленные притеснения меньшевиков только укореняют ее.

Сегодня пришли сказать нам, что в губтруде (кажется, так называется учреждение, где он работал) – Беркович арестован.

* * *

Получил письма от Сергея Малышева и от Жебунева

. Малышев устроился в Рыбцах Сарат‹овской› губ‹ернии› и уезда учителем. Жебунев живет в Сердобске. Последний приводит интересную черту: «Если бы не крестьяне, мы умерли бы с голоду. В особенности помогает нам одна крестьянская девица, которая прежде вела борьбу с Сергеем Андреев‹ичем›. Но несправедливости крестьян к Серг‹ею› Андреевичу пробудили в ней хорошее человеческое, а не классовое чувство. С того времени она сделалась первым нашим другом. За эту дружбу ей много доставалось. Теперь вся ненависть крестьян перешла к коммунистам».

29 сент‹ября›

Взаимное исступление доводит до изуверства. Не очень давно у меня был Раковский, какой-то юноша, Косиор

, из семьи, лишившейся в бою за сов‹етскую› власть двух, кажется, братьев, затем ко мне зашел Порайко и Ерман, соскучившись дожидаться Раковских на автомобиле. Мне пришлось много говорить с ними и вообще, и в частности я заявлял разные ходатайства за отдельных лиц. Косиор все это записал, и в результате вчера ко мне пришел д-р Ясинский, оправданный неск‹олько› дней назад рев. трибуналом по обвинению в донесении деникинцам на служащих в колонии… Д-р Генц прямо высказался, что донос сделан «неуравновешенным» политкомом Ширшовым. Обвинитель отказался от обвинения и превратился в защитника, находя, что даже состава преступления нет. Между тем Ясинский уже был приговорен «чекой» к расстрелу. Заседание суда было настоящим торжеством подсудимых, как уже это было раз в прошлом году. Ширшов держал себя на суде чрезвычайно вызывающе и дерзко, отказался, несмотря на слова председателя, отвечать на вопросы подсудимых, а затем заявил, что он уходит, что он еще не обедал, что он не признает такого суда, где подсудимые могут задавать вопросы. Действительно, подтверждая слова Генца, показал себя форменным сумасшедшим и ушел, грозя еще свести свои счеты. Интересно, что коммунисты прочили его в заместителя председателя трибунала! Теперь, может быть, откажутся…

Возвращаюсь к разговору с Раковским и другими. Я напрасно старался доказывать, что бесчеловечные способы ведения войны вредны для применяющей их стороны, что расстреливать заложников есть варварство, едва ли практиковавшееся даже во время внешней войны и т. д. Все, даже Раковский, доказывали необходимость таких мер «самозащиты», и мне едва удалось (кажется, при некотором сочувствии юноши Косиора) добиться обещания, что расстрел заложников и сжигание сел будут практиковаться «с крайней осторожностью».

Но… вернувшись в Харьков, Раковский тотчас же отправился в объезд по Украине и, говорят, где-то чуть не попал в руки повстанцев. Увидев всю серьезность положения на Украине, – опять не увидел других средств, кроме жестоких мер. В результате явилось «обращение председателя ‹Совета› Нар‹одных› Ком‹иссаров› Украины и члена Реввоенсовета Юго-Зап‹адного› фронта тов. Раковского от 12 сент‹ября› 1920 г.», в котором он выступает с предложениями крутых мер. Опять идет речь о «кулацких восстаниях». «Различные уголовные элементы, выпущенные из тюрем деникинскими властями и поляками»… «при содействии кулаков… организуют грабительские банды»… В августе бандитизм принял угрожающие размеры. Бандиты врываются в деревни, грабят бедноту (?), вырезывают сторонников сов‹етской› власти, избивают семьи красноармейцев и разрушают продовольств‹енную› работу… 28 авг‹уста› на ст‹анции› Лекаревка бандитами ограблен эшелон из Кременчуга с автомобилями и мотоциклетами и эшелон с солью для населения… Ввиду этого совет нар‹одных› комиссаров вместе с Реввоенсоветом Юго-Зап‹адного› фронта 20 и 23 апр‹еля› (!) наст, года принял ряд положений.

1) Главари и участники банд объявляются вне закона и расстреливаются на месте.

2) Близкие родственники их берутся заложниками и отправляются в концентр‹ационный› лагерь. Имущество бандитов и их близких родственников[83 - «Курсивы мои». – Примеч. В. Г. Короленко.] – конфискуется в пользу деревенской бедноты (какой простор для корыстных доносов!).

3) Деревни, оказывающие содействие бандитам… подвергаются военной блокаде и карам. Таковыми карами являются: а) контрибуция предметами продовольствия; б) денежная контрибуция; в) конфискация имущ‹ества› кулаков (хотя бы и не причастных?); г) обстрел и д‹аже› их полное уничтожение (что уже много раз практиковалось).

5) (пункт 4-й пропущен). Поголовное обезоружение населения, для чего сначала приказы, потом поголовный обыск.

6–7) Повторяется приказ взять заложников из кулаков и препроводить их в воинские отделы или чрезв‹ычайные› ком‹иссии›.

8) Объявить населению, что, в случае продолжения банд‹итских› действий и нападения на агентов сов‹етской› власти – заложники будут расстреляны.

9) Круговая ответств‹енность› сел данного района за какое бы то ни было волнение или выступление против сов‹етской› власти… Обязанность доводить до свед‹ения› военных частей или ревкомов о подозрительных лицах.

‹10)› В районах и местностях, наиболее охваченных бандитизмом и являющихся очагами бандитского движения – взять все мужское население, способное носить оружие, от 19 до 45 лет и отправить в окр‹ужные› военные управления для зачисления: а) если это трудовой элемент, в запасные части округа; б) кулацкие или буржуазные элементы в тыловое ополчение. Наконец -

11) Опять обращение к комитетам незаможных селян относи‹тельно› всевозможного содействия… Подписано Раковским в Ромодане 14 сент‹ября› 1920 г.

Дальше идти некуда! Тут уже нет и вида «защиты сельского населения» и даже неимущих селян. Были уже случаи сплошного сжигания сел. На днях распространился слух, будто красноармейцы одной из городских казарм остановили карат‹ельный› отряд, возвращавшийся с имуществом, награбленным у деревень, причастных к бандитизму, – и заявили будто бы, что они здесь служат сов‹етской› власти, а там их деревни грабят, волнение было «успокоено», и только слухи о нем пронеслись в городе. Может быть, это и неверно, но очень характерно. Такой конфликт должен возникать не в одной совести[84 - Так в тексте.].

30 сент‹ября›

Сегодня от губчека (или от гучеки, как это говорят в просторечии) напечатан длинный список расстрелянных. Здесь перечислено 29 NoNo, но под некоторыми номерами есть по 2, по 3, даже по 4 фамилии. Надо, значит, прибавить еще 8 человек, выйдет всего 37 человек в одном списке. Тут уже впервые являются расстрелянные заложники. У меня сжалось сердце при одном имени. Это Григорий Вас. Вовк, расстрелянный, как заложник из…[85 - Пропуск у автора.]. Недавно сын одного Вовка писал мне, напоминая о нашем знакомстве в 1905 году, когда он содействовал мне в борьбе с черносотенством. Теперь он просил меня сделать что возможно для спасения его отца. Я написал письмо нач‹альнику› чрезвычайки (или следователю) Зайцеву 8 или 9 сент‹ября›, где говорил, что Вовк-отец старый крестьянин, а сын – один из прежних убежденных работников, которых восстановлять против себя не имеет смысла. На днях Прасковье Семеновне Ивановской говорили в Ч.К., что Влад‹имир› Гал‹актионович› ходатайствует за явных бандитов. Теперь, дескать, арестован и сын. Прочитав фамилию Вовка в списке расстрелянных, я был уверен, что это и есть отец моего знакомого. Оказалось, что чрезвычайник спутал. Расстрелян другой бедняга заложник: имя его другое, тогда как моего зовут Антон Никол‹аевич›. Несчастие, значит, переносится с одного старика заложника на другого и с одного сына на другого, которому, значит, может грозить еще расстрел…

Во всяком случае это уже началось… И этими мерами думают ввести социализм! Слепота, слепота! А между тем они так слепо уверены, что когда во время приезда Рак‹овского› я заговорил о необходимости свободы и о вреде жестокостей, – то все уверенно и весело смеялись, как будто я сказал что-то наивное

. Да это и действительно наивность. Один фальшивый шаг влечет за собой другой, третий. Большевизм сделал уже столько фальшивых шагов, что ему, пожалуй, нет уже возврата и приходится идти до конца.

Получил письма от С. Д. Протопопова. Присылает некролог С. А. Венгерова

. Умер, вероятно, от диссентерии. Был здоровяк. В некрологе об эпидемии умалчивается.

Вчера (29 сент‹ября›) в местных «Известиях» напечатана изуверская статья (подписанная С. Е.) «Катюзi по заслузi». «Выборы на широкую красноармейскую конференцию заканчиваются». «Уже выяснилось, что коммунисты-большевики будут представлены в большинстве. Нельзя, однако, обойти молчанием служащих в некоторых учреждениях, выбирающих беспартийных, т. е. „петлюровцев и белогвардейцев“, а в pendant к этому сообщается, что железнодор‹ожные› рабочие сортиров‹очного› депо послали исключит‹ельно› коммунистов, в том числе т.т. Порайко и Ермана.

„Еще возмутительнее, чем выбирающие беспартийных, поступок служащих Е.П.О.“. Они избрали меньшевиков, заключенных в тюрьме, находящихся под следствием… Это могли сделать только приверженцы Врангеля и Пилсудского… Вон из советских учреждений всю эту…» (разумей «сволочь»…).

Интересно, что жел‹езно›д‹орожные› рабочие на всяком собрании свищут коммунистам, и те же Ерман и Порайко часто вынуждены смолкать. Но большевики ухитряются фальсифицировать выборы и держатся пока на этой лжи. Между тем, с кем ни заговоришь из рабочих, – всюду слышишь только недовольство, а по отношению к коммунистам даже ненависть.

11–24 ноября 1920

Около двух месяцев ничего не записывал в этом дневнике. За это время произошли важные события. Врангель окончательно разбит, и в советских газетах пишут, что он с остатками своего войска бежал в Константинополь. Заключен мир с Польшей, и, значит, теперь советское правительство является победителем. Но над этой победой приходится сильно задуматься. Она одержана при помощи Махна и анархистов. Махно, еще не очень давно объявленный «вне закона» и, значит, приговоренный «при возможности» к казни даже без суда, – теперь является союзником. В Харькове открыто существует его штаб (под черным знаменем), издается махновская газета «Набат», происходят огромные митинги, на которых открыто осуждается советская власть и… все это большевикам приходится терпеть! Теперь махновщина очень популярна именно этой своей критикой. Но вообще чувствуется, что так дальше продолжаться не может. Носятся разные слухи. Сегодня человек, приехавший из Мелитополя, рассказывал, будто (по рассказам) махновцы заперли Перекоп и не выпускают большевиков ни из Крыма, ни в Крым. И будто открыто говорят: «Будем бить белых, пока не покраснеют. Будем бить и красных, пока не почернеют». Приезжие из Харькова говорят, будто Ч.К. следит за вожаками махновцев, и сильно говорят о том, что на днях «придется снять махновскую верхушку», т. е. арестовать вожаков. Тогда нужно ждать столкновения и кровопролития.

Вместе с этими событиями у нас радость. Третьего дня явился очень приятный молодой человек из Мелитополя и привез письма от Кости и Наташи. Они живы, здоровы, в том числе и моя внучка Соничка (которая начала учиться читать и писать). Они около 3-х месяцев назад перебрались из Крыма в Мелитополь, в ожидании первого случая для поездки в Полтаву. В Мелитополе собралась целая группа полтавцев. Сегодня опять был один приезжий оттуда же (Баллод, Рудольф?..[86 - Пропуск у автора.]), который совсем на днях (дней 5–6 назад) выехал из Мелитополя, и, по его словам, наши уже в дороге. Костя в Мелитополе встретил знакомого полтавца (кажется, Степаненко), занимающего «ответственный пост», и тот выдал уже пропуски и облегчает самую поездку.

Но наша радость отравлена необходимостью сообщить другим печальные известия.

Умер младший сын Имшенецкого, Витя. В качестве доктора – заразился сыпным тифом и умер в Кореизе. Умер еще Никита Капнист

и несколько мало знакомых полтавцев. Вчера приходил к нам Я. К. Имшенецкий, сильно расстроенный, а сегодня была жена другого его сына, тоже заплаканная по поводу этой семейной утраты. Вдобавок ее муж был мобилизован деникинцами и увезен ими в Крым. И опять на местах большевики ведут себя (как и при взятии Екатеринодара) довольно умеренно и прилично. Но стоит полтавцам вернуться сюда – и тотчас же начнутся аресты, а мож‹ет› быть, и расстрелы.

В этом отношении наши местные власти ведут себя весьма «неумеренно». То и дело в «Известиях» появляются длинные списки расстрелянных. По большей части против их имен стоит: «злостный дезертир» или бандит, участник такой-то шайки. Но так ‹как› расстрелы эти происходят без суда, без защиты, без опроса свидетелей, то трудно сказать, насколько даже эти факты установлены точно. Как бы то ни было, с 23 августа напечатано о расстрелах: в № 69–58 чел. (41 No, но под одним номером помещено по несколько человек). В том числе есть женщины: Ирина Данил. Стеценко (телеграфистка, за которую мы с Пашенькой ходатайствовали напрасно у Порайка) и Мария Макс. Шолковая, якобы за шпионство. Затем Степан Кравченко, отец которого был у меня, мы с Пашей ходатайствовали, но напрасно. На меня рассказ отца произвел впечатление полной правдивости. Затем 30 сент‹ября› опять длинный список 29 NoNo, но опять по два и по три человека приходится на один No, так что вместе это составит 42 жертвы. Здесь в первый раз упоминается о расстреле заложников: Вовк, Гаврао (?), Штафан расстреляны в качестве заложников за своих сыновей бандитов (под № 9-м). 31 окт‹ября› (жовтня) – 12 человек, в том числе Белов Ив. Михайлович, юноша 18 л‹ет›. Садовничий Яков Ефим., заведовавший 1-м районом губрозыска (бывший околод‹очный› надзиратель› за преступления по должности, 14 ноября – 17 человек. В том числе Глоба – 18 лет и Волк Дм. Вас. (тоже). Вообще вся эта партия состоит из молодежи, обвиняемой в бандитизме, т. е., вернее, в восстании против сов‹етской› власти.

К этому надо прибавить еще расстрелы по приговорам ревтрибунала, который в этом году гораздо щедрее на казни, чем в прошлом году, когда был только один смертный приговор, да и тот не приведен в исполнение.

В субботу 7/20 ноября был устроен Горбуновым-Посадовым

вечер в память десятилетия смерти Л. Н. Толстого, на котором была предложена резолюция против смертной казни, принятая многочисленной публикой с огромным одушевлением. Очевидно, все эти казни встречают общее негодование.

Говорят о сильном «поправении» Ленина. Неужели начинается внутренняя здоровая реакция?!

28 ноября 1920

В нашей губернии ходит следующая довольно поэтическая легенда, которую Прасковье Семеновне рассказывал кто-то из приезжих несчастливцев родных, приезжающих за заступничеством в политич‹еский› Красный Крест.

В крестьянской семье родился ребенок. Родители пригласили кумовей и поехали в церковь. Когда священник приступил, к обряду и снял с ребенка покрывало, то оказалось, что вместо ребенка оказался… топор. Священник рассердился. Что такое вы мне привезли. Убирайтесь! Ребенка повезли и, когда приехали домой, то под покрывалом опять оказался ребенок.

Судили, рядили. Собралась вся деревня, и решили опять везти к попу крестить. Привезли, опять вскрыли покрывало, и вместо ребенка оказалось… сито. Священник опять рассердился и опять прогнал кумовей с странным перевертнем. Приехали домой – опять вместо сита ребенок. Опять собралась вся деревня, выбрали новых кумовей и решили потребовать во что бы то ни стало, чтобы поп окрестил ребенка, чем бы он на этот раз ни оказался. Приехали и приступили опять к попу: что бы ни оказалось – крести!

Поп перекрестил покрывало, снял его – под ним оказался вместо младенца прекрасный букет цветов. По настоянию приехавших поп приступил к обряду и, когда совершил его, то оказался прекрасный младенец невиданной красоты, и родителям оставалось только радоваться.