Розы для магистра

– Точно, – осенило его, – у женщин на запахи острое восприятие, а у людей с физическими недостатками ещё острее и я, где – то читал об этом.

– Теперь я знаю, под каким соусом входить к тебе в кабинет любезная Елизавета Петровна, чтобы ты мне отказов не делала, – сказал он себе под нос, садясь в машину.

– Всё в порядке Анатолий Романович? – спросил Михаил, – быстро вы управились с делами. А я хотел вздремнуть, думал на два часа ушли, как обычно.

– Можно сказать, что в порядке, – ответил он, – ты меня сейчас в кафе отвези к вокзалу? Я пока пообедаю там, и привезёшь мне туда Симочку. Она знает, какие бумаги необходимо взять для банка. А после можешь быть свободным, хочешь, иди домой, хочешь профилактику автомобилю делай?

– Машина у меня всегда, как часики работает, – сказал Михаил, – я лучше поеду на огороде, покопаюсь.

Симочку, Михаил привёз в привокзальное кафе через сорок минут после того, как высадил там Анатолия Романовича. Она с папкой в руке, которую взяла для видимости, проследовала к его столику, где он сидел один и допивал сок.

– Ты не боишься, что здесь мы можем нарваться на нашу Царицу? – спросила тревожно она, – время обеденное, а она, как раз уезжает в эту пору.

– Нет, она, едет по воде на метеоре, а не железнодорожным транспортом, – успокоил Анатолий её.

– Это радует, – сказала Симочка, – тогда можно смело пересекать площадь и идти ко мне в гости.

– Для этого я тебя и вызвал сюда, но погоди не спеши? Покушай, чего ни – будь, и пойдём к тебе, – предложил он ей.

– Зачем, я почти дома. Общепит я, как – то не особо уважаю. Разве, что только кофе испить?

Он принёс две чашки кофе и поставил одну перед Симочкой. Оно было сильно горячим, и пить его было пока невозможно. Размешивая сахар ложкой, Анатолий Романович спросил у Симочки.

– Что Царица такая свирепая, что ты её так сильно боишься?

– Нет, конечно, но в моих глазах она точно Царица. Она столько добра для меня сделала и квартиру в исполкоме выбила и помогла заочно институт лёгкой промышленности окончить. Мы с ней, можно сказать подруги. Правда, общаемся сейчас только на работе. Она очень занята в последнее время. А раньше и на курорты вместе ездили и в театры ходили.

– А чем вызвана её занятость? – спросил он.

– Она вот уже несколько лет, как стала не только директором фабрики, но и публичным человеком. Везде её приглашают, какое бы мероприятие в городе не проводилось, а сейчас ещё строительство дома заканчивает, на это тоже время много уходит.

– Можно подумать, что она сама лично дом строит, – как бы не испытывая интереса, произнёс он.

– Дом не она строила, а вот отделка, дизайн, малярные работы она никому не доверит и делает сама. Наталья по профессии художник – модельер, но, помимо этого, она неплохо пишет картины, кстати, я этим тоже увлечена. Но я не выставляюсь нигде, пишу для себя. Вернее сказать писала.

– Выходит вас обоих, объединяет творческий интерес? – спросил Анатолий Романович.

– Не только это. Царица тоже несчастна, как и я, несмотря, что она замужем.

– Видал я её мужа вчера, когда отвозил бухту. Правда я из машины не выходил, и пообщаться мне с ним не удалось, – сделал глоток, уже остывшего кофе Анатолий Романович, – Миша с ним беседовал, – уточнил он.

– Скоро пообщаешься на работе, это удивительный экземпляр. Институт заочно, оканчивал со мной, но ума он от своего образования не набрался. Кроме своей балалайки ничего не знает.

Вдруг она ни с того, ни с чего заразительно засмеялась.

– Что с тобой Симочка? – спросил Магистратов.

– Вспомнила, как восемь лет назад, тогда Наталья была начальником цеха, мы с ней ездили на автобусе от фабрики в Москву, как бы на экскурсию, но в основном по магазинам, за продуктами и шмотками. Всех женщин мужья встретили, а её нет. Пришлось мне её идти провожать. Она говорит, пошли ко мне и у меня дома заночуешь. Я согласилась. Мы навьюченные сумками и авоськами пошли вечером по тёмному городу. Денег на такси нет. Всё до копейки в Москве оставили. Проходя под тёмной аркой, нас вдруг встречают два омерзительных пьяных типа.

«Дайте говорят нам рубль или иначе вас от дрючим!»

Мы с пустыми карманами, но с тяжёлыми сумками бросились наутёк от них. А они даже и не думали нас догонять. К ней домой заходим, а её Игорёк, сидит перед трельяжем на стуле и играет на балалайке. Она на него с порога набросилась:

«Ты, почему Паганини недоделанный, встречать не пришёл меня к автобусу? А он ей отвечает, что не мог, так как у него завтра концерт, в клубе сапоговаляльной фабрики. Она ему: ах, говорит концерт у тебя. Нас с Симочкой, чуть не отстрогали на дороге сейчас за рубль. Там тогда и оставайся сапоги валять с вечным проживанием, – сказала она ему, – но дома тебя видеть не желаю!»

Он её слова принял за чистую монету и начал лебезить перед ней. Обтерев и почистив не только её обувь, но и мою. После он бархатным голосом спросил её, что ещё он может сделать, для своей трикотажной королевы, чтобы заслужить вечного прощения? Надо было видеть, как он унижался перед ней в этот вечер, я об этом говорить не хочу. А когда мы привели себя в порядок и сели за стол, он ей говорит:

«Натуся, мне скоро дипломную работу, нужно будет писать. Письменный стол для этого нужно купить?»

– Что там было, ты бы видал, – заразительно смеялась Симочка.

– А что там было? – Магистратов уловил её настроение и приготовился смеяться.

«Хрен тебе говорит большой в горло, – сказала она ему, – а не стол. Ленин на пеньку в шалаше революцию сделал, а тебе стол покупай. Перебьёшься кухонным столом. Сын пятёрки на нём получает, за выполнение домашних заданий».

После этого она об него дуршлаг новый сломала, что из Москвы привезла.

Анатолий весело рассмеялся от её слов.

– Вот такие два разных характера мучаются всю жизнь, – сказала Симочка, – она бы его давно бросила, но это преградит путь к её карьере. Её тогда заклюёт КПСС.

– Честно говоря, через стекло машины он произвёл на меня приятное впечатление на первый взгляд, – покривил душой Анатолий Романович.

– Взглядов будет ещё предостаточно, чтобы узнать его поближе, потом будете судить этого необыкновенного экземпляра, – встала из-за стола Симочка, – а сейчас нам пора заняться собой. Голодной женщине не терпится, ей хочется преклонить свою голову на колени повелителю сатаны!

Он улыбнулся на сказанную ей фразу и ничего, не говоря, отодвинул от себя недопитое им кофе, взял со стола папку и пошёл за ней.

«Вот Симочка и открылась перед ним, как женщина, – думал он, следуя, молча за ней. – И он готов прижать её обнажённое тело, к своей груди, слушая в экстазе её бранную речь, от которой приятный морозец по коже бежит». В прихожей её квартиры висело несколько картин, написанные акварелью. Он понял, что это её собственным творчеством украшены стены прихожей:

– Нравиться? – спросила она, заметив, что он внимательно рассматривает её картины.

– Я не силён в живописи, но хочу сказать тебе, что меня дилетанта твои картины в целом впечатляют! Красиво и понятливо!

– Это называется импрессионизм, – объяснила она.

– А Царица тоже такие картины пишет? – спросил он.

– Нет у неё сплошная абстракция и мне её картины не понятны, так же как и знаменитый Чёрный квадрат Казимира. Я писала всё это с натуры. Ездила в Вологодскую область, – в Пскове тоже была, и другие регионы посетила. Каждая картина – это моя географическая история.

– Никогда бы не подумал, что ты женщина, можно сказать складская богиня фабрики и вдруг творческая натура, – сказал он, особо подчеркнув слово, богиня. – А почему ты маслом не пишешь? – спросил он.

– Не люблю масло. Картина, написанная маслом, на глаза давит в маленьком помещении, а акварель живость придает и радует глаз. Я писала для своего удовольствия и раздаривала всем свои работы.

Она сняла с себя плащ и, повесив его на вешалку, прислонила свою ладонь к его спине.

– Ну, всё ознакомился с галерей? – спросила она, – теперь проходи в комнату, но не падай в обморок, когда посмотришь на потолок. Это не я делала, а Царица. Я не в восторге от её искусства, но менять потолок погожу. Не хочу, её обидеть. Хотя она ко мне уже две недели не заходила, ремонт можно было сделать за это время.

Он вошёл в комнату и обомлел. Увидав потолок, когда Симочка в зашторенной квартире включила свет, у него непроизвольно задёргался глаз от восторга. По белому потолку были нанесены коричневые квадраты, которые были больше похожи на тюремные решётки, а ближе к люстре сидели два золотистых голубя, отвернувшихся от ламп люстры. И создавалось впечатление, что эти птицы рвутся из этих решёток к свету, но яркий свет им слепит глаза.