Горькое молоко – 1. Золотой брегет. Тюремный шлейф

– Пойдём лучше ко мне в гости, посмотришь, как я живу, чифиря сейчас глотнём, – затушил Рудольф большим пальцем левой руки папиросу и положил себе в табакерку.

– Ты где пальцы потерял Рудик?

– На прессе, год назад. Зеванул трохи и под прессом оставил их. Кстати меня Рудиком здесь редко кто зовёт, больше Курком или Руфом кличут.

– Нормальная кликуха, а меня по фамилии кличут. Многие думают, что у меня погоняло такое, а я не возражаю. – Беда тяжело вздохнул и тревожно произнёс. – Я вот подельника своего потерял Кадыка, – ты его, наверное, не знаешь, он в футбол мало играл, и то только в юношеской команде. Потом в ДОСАФ пошёл на планериста учиться. В тюрьме слух прошёл, что его за неделю до меня отправили сюда.

– Погоди! Погоди! – а Захар Минин, – тебе же родственником приходится? – спросил Рудик, – он, где сидит?

– С Захаром ясней некуда, он в Соликамске чалится, а вот Кадык должен быть рядом.

– Кадыка я не знаю, но ты не тужи, может он здесь? Ты просто не знаешь. Лагерь большой, около трёх тысяч человек. Здесь затеряться запросто можно, – пытался обнадёжить его Рудольф. – Многие зэки работают в три смены и встречи бывают случайные, как у нас сейчас с тобой произошла.

– Нет его, – уверенно отверг предположение Рудольфа Иван, – был бы здесь, мне давно бы сказали. Я почти все отряды проверил, с первого дня пребывания на зоне.

Пока они шли до барака, Беда обратил внимание, что с Рудольфом многие встречные здороваются и перекидываются на ходу добродушными фразами.

– Вот этот маленький дедушка с приятной улыбкой, – он показал в спину удалявшего от них заключённого в шапке с опущенными ушами, – это ходячая летопись советских карманников. В прошлом знаменитый щипач по кличке «Чужой», гастролировал по всем городам и щипал лопатники у буржуев и торгашей. В войну был в розыске у сыскарей за свои грехи. Но в Харькове, говорят у какого – то немецкого офицера из автомобиля утянул планшетку с важными сведениями для нашей разведки. Его моментально по всем старым хвостам амнистировали. Сейчас на пенсии, но чёрт попутал на старости. Пришёл на приём к врачу и обчистил его карман халата, пока тот его осматривал. Здесь много сидят публичных людей, даже двое бывших генерала есть с большими сроками. За нарушение норм строительства аэродромов они срока свои отбывают. Один генерал за зону выходит без конвоя, прорабом у гражданских строителей работает. Музыкант из оркестра Александра Цфасмана, тоже здесь отбывает. Знаменитый своим сроком и наш земляк дядя Костя с сорок седьмого года сидит, ему двадцать пять лет дали. Сейчас хорошо Хрущёв сделал, – вышка пятнадцать. Этого срока вполне достаточно осознать тяжесть вины любого тяжелейшего преступления.

– Об этом, наверное, не только вольный люд, но и зеки все знают, – сказал Иван, – а что – же этот дядя Костя в 53 году и под амнистию не попал?

– Никаких амнистий для него не было. Зарубил двух кассиров в сберкассе и забрал деньги. Ему под шестьдесят лет сейчас. Выйдет куда пойдёт, – неизвестно? Родственников никого нет, наверное, сразу в дом престарелых направят. Бабок будет там шарахать. Здесь такие огурцы у крахов попадаются. Один без двух рук за изнасилование сидит. Экземпляров подобных ему, хватает в лагере.

Они пришли к бараку и, смахнув снег с сапог, прошли в курилку. Там сидел парень в подшитых валенках и нижнем белье. В пальцах он держал козью ножку, от которой вился змейкой сизый дым и исходил крепкий запах самосада.

– Палёный, давай чифирю заварим? – земляка встретил, надо отметить, – сказал Рудольф парню.

Парень, не докуривая до конца цигарку, бросил её в ведро:

– Сейчас схожу, самовар принесу, – сказал он и ушёл в секцию.

– Раздевайся, жарко здесь. Давай повесим бушлат на вешалку, – проявил заботливость Рудольф.

Парень, которого Рудик назвал Палёным, принёс закопчённую алюминиевую кружку и полплитки чая, завернутого в фольгу.

– Сколько заваривать будем? – спросил он.

– Полтора мальца кинь на самовар и хватит, остатки положи назад. С чаем сейчас трудновато. Надо экономней пользоваться, чтобы до конца недели хватило, – сказал Рудольф.

Парень, залил в кружку воды и поставил её на печку.

– Не боитесь, что арестуют? – спросил Иван у парня.

– Зеки не заложат, а за красными на улице стоит кто – то смотрит, если что свиснут, – объяснил Палёный.

– У нас тоже своя охрана имеется, – сказал Рудольф. – Здесь есть надзиратель Шурик Краснов, всю свою сознательную жизнь работает в лагере. Он по запаху чай находит. Это самая натуральная ищейка. Все повадки у него жандармские. Нашего брата стрелял бы с закрытыми глазами, дай ему волю. Берию сука почитает, как бога.

– Я понял у вас здесь одна отрада, – это чай. А водки и наркоты не бывает?

– Какие наркотики с водкой, чаю – то вдоволь нет. Если подача есть, в течение часа не успел взять, всё – жди следующего раза. Но нам, как элитному бараку всегда оставляют. У нас пахан зоны здесь живёт, а наркоманов в лагере нет. И дикий закон со времён Берии ещё не изжит, – если в секции найдут запрещённые предметы, заточки, наркотики, водку, чай, то вся секция, а нас здесь восемьдесят человек, сажают на пять дней на пониженный паёк. Поэтому мы бдим за этим.

Когда чай был готов, Рудольф послал парня, в секцию за мужиками. Пришли ещё пять человек.

– А Генерала, что не разбудил? Может и он пару глотков сделает, – сказал Рудольф Палёному.

– Ага, разбуди, а если он сапогом по горбу отоварит,

– заканючил Палёный.

– Хорошо, я сам его разбужу, – успокоил Палёного Рудольф и обернулся к Беде. – Слушай Иван, – этот Генерал лучший кореш нашего Часовщика. Может, ты его и видал у него?

– Не видал, но с Генералом знаком.

Рудольф не слышал или не обратил внимания на последние слова Ивана, так – как моментально скрылся за дверью секции. Вернулся он назад со знакомым ему массивным мужчиной, который при первой встрече с Иваном назывался Генералом.

– Ну что, чифиристы, воюете с лагерным законом? —

сказал он, не замечая Беду. – Рождество отмечаете?

– Это кто за забором для них праздник, а для нас выходной день, – сказал Рудольф, – а у меня земляк объявился, – он положил руку на плечо Ивана.

Генерал взглянул в упор Беде в лицо, затем протёр глаза. Иван смотрел на него и улыбался.

– Не может быть! Иван, неужели ты? – спросил он заспанным голосом, не прекращая протирать глаза.

Генерал подошёл к Беде, радушно пожал ему руку и потрепал по голове.

– Видать хорошо устроился, если в гости не приходишь.

– Вроде не плохо, никто не злит, хавка и курево есть.

– А иначе у тебя и не может быть. Лады, пускайте пиалу в круг, – садясь на скамейку рядом с Иваном, сказал он.

Когда кружка опустела, Беда достал портсигар и угостил всех сидящих. Генерал от Севера отказался, а вытащил из – за уха свою папиросу Герцеговина Флор, размял её пальцами и как фокусник ловко кинул себе в рот.

– Какой срок получил? – прикуривая папиросу, спросил он у Ивана.

– Пятёрку. Ну, это и немного и немало, – успокоил Ивана Генерал, – но хватит, чтобы узнать цену свободы и понять каторжанскую жизнь.

– Цену свободы и без срока мы все знаем, – сказал мужчина с хриплым голосом.

– Если бы мы знали ей цену, то сидели бы сейчас в Метрополе за кучерявым столом, а не варили бы чифирь на печке, – веско заявил Генерал. И он вновь всё внимание обратил к Ивану:

– Как там Часовщик поживает, базар шёл, что он приютил себе молодицу какую – то. Не то прислуга не то сожительница?

– Я сам толком не знаю, кто она ему, – остерегаясь сболтнуть лишнего, ответил Иван, так – как по воровским законам семьи заводить ворам, было запрещено.

– Ты не бойся, со мной можно говорить откровенно, – с понятием улыбнулся Генерал. – Ему воровской сходняк, как инвалиду разрешил такую привилегию. А вообще Часовщик твёрдый и справедливый вор, сейчас мало ему подобных авторитетов осталось. Поломали почти всех. Ему бы и здоровому разрешили завести себе прислугу. Когда такие люди на зоне и на свободе есть, значит, порядок обеспечен. Я ещё молодой против него, и мне пришлось немало полезных жизненных уроков получить от Григория. Да что там говорить, многие воры учились на нём как по букварю. В рот ему заглядывали. А сейчас некоторые в лакировках рассекают по воровским паркетам, а Гриша на привязанных подушках прыгает по грязным улицам, но уши не забывает, им крутит за их помпезное и неправильное поведение.