Горячие камни

Однако неприятное чувство не исчезло, и девушка отправилась на кухню. Там ее опасения – то плохое, о чем она старалась не думать, – подтвердились.

В углу стола, слабо замаскированная тряпкой и банками с вареньем, стояла бутылка дешевого коньяка. Темной, отвратительно пахнущей жидкости в ней осталось немного – на два пальца от донышка. Тем не менее, Полина могла бы поклясться, что еще вчера бутылка была полной.

Будь это делом рук отчима, девушка вряд ли расстроилась бы. Но вчера вечером "дядя Миша" явился в таком состоянии, что не мог отличить компот от кефира – куда ему еще заниматься поисками спиртного! Тем более, в их квартире алкогольные напитки водились очень редко, и отчим это знал.

Нет, коньяк пила мама. Сама. Прямо из горлышка, подобно пьянице с большим стажем. Вероятно, хотела сделать лишь пару-тройку глотков, а потом не могла удержаться от еще парочки, и еще.

Именно поэтому она не пришла ночью, когда Полина, испуганная собственным отражением в зеркале, вскрикнула и упала. Шум мог разбудить любого нормально спящего человека – а вот на двух мертвецки пьяных не оказал никакого действия.

Все встало на свои места… но лучше бы места эти располагались как-нибудь по-другому.

Закусив губу, Полина села на табурет.

Так уже было раньше. Один раз – в прошлом году, трижды или четырежды – в этом. Как-то мама даже не пошла на работу: проспала. Тогда она сказала начальнику, что приболела, – и Полина тоже охотно приняла эту версию, подслушанную во время телефонного разговора. Но с каждым последующим случаем обмануть себя становилось все труднее.

Ее мама превращалась в алкоголика.

Девушка не считала, что эти выводы поспешны. Казалось бы, один-два случая – к чему паниковать?.. Однако есть большая разница между людьми, пьющими в компании по праздникам, и людьми, напивающимися в одиночку без всякого повода. Второе даже в единственном случае – уже очень плохой симптом.

Один раз в прошлом году, три или четыре – в этом…

А виноват во всем он!

Полина ощутила прилив ненависти к своему отчиму. Если бы не он, разве стала бы мама втайне от всех покупать спиртное, чтобы позднее – тоже тайком – напиться? Что хорошего принес он в их дом? Только пьяное бормотание, в обмен на исчезнувшие вещи.

Встав, девушка взяла в руки бутылку. Открутила крышку. Понюхала содержимое.

Говорят, коньяк пахнет клопами. Полина не могла бы это подтвердить. Запах дурацкого напитка, почему-то считаемого "благородным", она знала, а вот клопы ей сроду не попадались.

Она вылила остатки в раковину, ополоснула бутылку и спрятала ее в шкаф. Затем вернулась к себе, оделась и тихонько вышла из квартиры.

Желание поговорить с мамой пропало.

***

Еще одно душное утро превращалось в палящий полдень. У подъезда никого не было, и Полина хотела было устроиться на свободной скамейке, в тени зарослей винограда. Однако, заметив копошащуюся напротив распахнутого окна соседку, изменила свое решение. Ей не хотелось, чтобы кто-то мог за ней наблюдать.

Поэтому девушка поднялась в небольшой скверик, расположенный между ее домом и детским садом, и присела там прямо на траве, не заботясь о чистоте платья.

Она злилась. В первую очередь на отчима. На маму тоже: вместо того, чтобы найти себе приличного мужчину, та думает о безысходности и напивается. Нельзя же быть настолько пассивной – покорно принимать все, что приносит жизнь! Мало ли что этой самой жизни вздумается принести!

Немного позже мысли Полины вернулись к ночным страхам, однако это не утихомирило ярость. Скорее, наоборот.

– Еще и это! – произнесла девушка вслух так, словно выплюнула ругательство.

Какой-то человек, проходивший мимо, вопросительно покосился на нее. Полина заметила его взгляд, но проигнорировала. Лишь раздраженно подумала: ну вот, хотела побыть наедине!

– Значит, я хороша! – тихо заговорила она сама с собой позже, когда поблизости никого не оказалось. – Сужу других за то, что они боятся изменить свою жизнь, а сама испугалась черт знает чего! Какие-то каракули в тетрадке, какие-то металлические шарики! Что за чушь!

Сидеть на земле стало неудобно. Полина поднялась и стала расхаживать туда-сюда.

– Чушь! – продолжала она вполголоса, но выразительно. – Ерунда! Вот пойду сейчас туда и…

Когда она поняла, о чем говорит, и где находится это "туда", язык вдруг одеревенел, а в затылок повеяло холодом. Тем не менее, Полина упрямо закончила:

– …и заберу ее.

Под "ней" подразумевалась, конечно, тетрадка.

Высказав это вслух, Полина обнаружила, что испытывает двоякие чувства. С одной стороны, внутри нее кипела злость – на маму, на себя, на весь мир. С другой, вчерашние впечатления ожили, возвращая если не страх, то, во всяком случае, трепет перед неведомым.

Впрочем, чего там юлить – просто страх.

Но именно страх заставлял ее злиться. И собственный в том числе.

– Я сделаю это! – сказала она, вышагивая по кругу, а потом подумала: "Если я сейчас буду только ходить туда-сюда и повторять одно и то же, то никогда этого не сделаю. Так что давай, начинай! Прямо сейчас!"

Она остановилась. Глубоко вдохнула. Посмотрела на старенькие шлепанцы, найденные сегодня в шкафу. Подняла голову, откинула волосы со лба.

И почти с фаталистической решительностью зашагала к месту, на котором вчера пережила столь неприятные моменты.

Пройдя сотню метров, девушка неожиданно для себя осознала, что это дается ей легко. Какое-то пьянящее чувство наполнило ее сознание. Безразличие, но в то же время злое веселье – вот как она могла бы охарактеризовать свое настроение.

Вспомнилось, как Димка в рассуждениях по поводу одержимости Раскольникова когда-то заметил: "Такое право мне и даром не нужно, но быть тварью дрожащей… тут он, пожалуй, нас поддел. Дрожать мы все не любим – и все дрожим".

Димка понимал многие вещи. Те, что касались его самого – не исключение. Позавчера он струсил, а теперь, вероятно, ненавидит себя за это.

Впрочем, может и нет, решила Полина. Он так и не позвонил ей, не зашел навестить. Все опасается, что об их отношениях станет известно еще кому-нибудь. Снова боится… но чего?

Войдя в лес, она замедлила шаг. Тишина, отсутствие людей, заросли кустарника, в которых могло скрываться что угодно, – все это действовало угнетающе. Раньше она не испытывала здесь подобных чувств… но раньше с ней не происходили всякие малоприятные штучки, которые нормальный человек вряд ли в состоянии объяснить.

В этих условиях приподнятое настроение куда-то быстро улетучилось, оставляя девушке лишь злость и желание довести начатое до конца. Не сдаваться, даже если не уверен, даже если трусишь, – вот древняя формула успеха.

К тому же, в тетрадке остались такие записи, которыми она очень дорожила.

"Раз, два, три, четыре", – Полина начала считать шаги, чтобы заглушить полезшие в голову мысли-страшилки. Вон из-за того куста что-то смотрит, вон что-то зашелестело листвой… это не ветер… "Раз! Два! Три! Четыре!"

Она добралась до места без приключений, но ноги почему-то стали, как деревянные. Такое впечатление, будто они больше не сгибались в коленях. Полина шагала, широко выбрасывая их в стороны, подобно клоунам в цирке.

Правда, ей на это в данный момент было наплевать.

Тетрадка лежала там же, где Полина ее оставила, только в закрытом виде. Может, снова порыв ветра… Во всяком случае, девушка этому лишь обрадовалась. Она не хотела видеть тот лист… не сейчас.

На миг возникло сравнение с приманкой в ловушке, однако Полина уже не отвлекалась. Она схватила тетрадку и попятилась, озираясь.

Лес хранил молчание.

Шагов через двадцать она повернулась к месту спиной. Зашагала прочь, ежесекундно сдерживаясь, чтобы не перейти на бег и поменьше оглядываться. "Ничего страшного, ничего страшного", – твердила она, как заклинание, но волоски на затылке все-таки стояли дыбом.