Интервью с Ксенией Ольховой, участницей Варшавского восстания, узницей лагерей: Прушков, Освенцим, Нойенгамме

Это не преподавали в школе?

Это не преподавали.

А что ж было тогда? Германия на западе, а что тогда на востоке?

Германию мы знали, что она есть, потому что немцы пришли.

Что же тогда на востоке было?

Про восток мы ничего не знали. Нам преподавали что: черчение, рисование, математику, физику, и мы уже должны были немецкую литературу изучать.

Вместо польской?

Да.

Немецкий язык учили?

Конечно, но немецкий язык я так толком и не знаю, потому что мы все по-польски говорили.

Вторая мировая началась 1 сентября 1939 года, потом было нападение дальше на западной границе Польши на Советский Союз. Это случилось в 1941 году. Вы не знали, что была война с Советским Союзом?

Абсолютно. Мы ничего не знали, что существует на востоке. Даже когда нас в 1945 году собрали советские солдаты. Если пробежать эти годы, мне в 1945 было 14 лет, а Людвике 15 лет. Мы уже большие девочки были… Мы пришли маму искать в Варшаву уже полностью разбитую. Вообще ничего не было, ни одного дома. И нас когда гнали в Прушков, мы шли через всю Варшаву, я смотрела. Со слезами на глазах, потому что она вся была разбита. И та жизнь, довоенная, как-то она стерлась, потому что была очень тяжелая оккупация. Немцы каждый раз облавы устраивали. Вне зависимости от того – дети, не дети. Ловили. Потому что (я уже потом, когда прочитала книгу одну) там была молодежная организация, которая боролась с немцами. Подпольная. Потому что в Варшаве тоже был немецкий концлагерь.

Гетто?

Не гетто. Гетто было в центре Варшавы. Мы ездили в школу через гетто. Я помню.

Прямо через него?

Да. Когда спрашивали про гетто, я единственное что могу сказать – я видела людей в гетто. Хотя мы и не имели права смотреть через окно.

Вы ездили на автобусе?

На трамвае. В основном трамваи были, а трамвайная линия проходила через все гетто. И немцы оцепили часть территории Варшавы, загнали всех евреев. Звезды были у людей на спине, на груди, на рукавах. Люди лежали на улице. Тяжелое состояние было у них… Перед въездом в гетто, стояла немецкая будка, трамвай останавливался. Входил один немец в переднюю дверь и другой в заднюю. Стояли два немца, и мы не имели права смотреть в окна. Мы не могли повернуться к стеклу, потому что немцы следили, но мы иногда смотрели. Трамвай проезжал, немцы высаживались, и трамвай дальше ехал. Обратно когда мы ехали, было тоже, трамвай останавливался, заходили два немца. Боялись, что может узник гетто забежать, чтобы никто не выходил из трамвая и в окна не смотрел.

Заходили в трамвай с автоматами?

Да. Они были вооружены. И там будка стояла гестаповская, и они там отмечали, и дальше мы уже выходили. То есть под наблюдением немцев это было. В Варшаве еще страшно было, потому что они с начала оккупации делали каждый день облавы. Я потом прочитала польскую газету, почему начались облавы. Они ловили людей, потому что были подпольные организации. Тоже боролись. Стреляли в немцев. Я один раз видела, как выстрелили в немца. И они писали на стенах, что: «За одного убитого немца, они должны 60 человек вне зависимости от пола, возраста расстрелять. За убитую немку – 40 человек».

Это на стенах было написано?

На стенах, прямо на улице. На трамвайных остановках в основном.

Это листовки были?

Да, это были листовки: «За одного убитого…» и т. д. Чтобы никто не пытался убивать, потому что будет расстрел. Вне зависимости от возраста, всех. Я рассказывала, как я тоже была схвачена на расстрел с Людвикой. Они ловили… Им нужны были в основном мужчины, потому что строили концлагерь «Освенцим». Вначале не было этого концлагеря. Он построен был уже в течение войны. Вот они и строили. Там место болотистое, в низине.

Помимо гетто в Варшаве был еще и концлагерь?

В Варшаве был свой концлагерь. Там было гестапо, назывался концлагерь Варшавы.

Отдельно от гетто?

Отдельно. Где содержались поляки, которых ловили за какие-то преступления. Там тоже мучили. Там страшные были вещи.

Он был за колючей проволокой?

Это было здание. Просто дом. Он же и сейчас стоит, как музей. Но я никогда не хожу туда. Мне просто больно смотреть это. Но знаю, что он сохранился.

То есть это был один дом, где держали заключенных?

Которых ловили. Что-то делали против немцев, потому что против них была борьба. Была большая молодежная организация, которая боролась с немцами.

Название не помните организации?

Нет. В книге я читала, но это, может, художественная книга – организация «Нефертити».

Нефертити?

Да. Но я точно не знаю. Это по книге. Там, может, вымышленное какое-то название Мы, конечно, не участвовали. Вы знаете, нам было одиннадцать, двенадцать, тринадцать лет, еще дети. Но мы знали, что, как только облава, мы на полном ходу выпрыгивали с трамвая и бежали. В какую-то подворотню прятались, потому что они ловили всех.

Прямо на улице?

Прямо на улице. Если не хватало людей, они по домам ходили… В основном немецких военных убивали. Значит, если им нужно было шестьдесят, они шестьдесят человек брали. Они детей тоже расстреливали.

То есть облава состояла в том, чтобы собрать это число людей и их расстрелять. Прямо на улице?

На улице. Они окружали территорию, делали облаву. Всех ловили, ловили. Убежать было нельзя, потому что было оцеплено. Если не хватало людей, значит, они с домов вытаскивали. Им надо было шестьдесят человек.

И здесь же расстреливали?

Вот я рассказывала, потому что я присутствовала… Я была свидетелем одного расстрела. Я там не видела все. Я просто знала. Мама нас всегда предупреждала.: «Если начинается свисток, бегут все, трамваи останавливаются. Выпрыгивайте на ходу». И мы научились выпрыгивать. На полном ходу мы выпрыгивали и бежали. Прятались. А однажды, вот я уже говорила, мы ехали с Людвикой в парк Лазенки. Остановку я не помню, но где-то в центре это было. И на остановке входит с передней стороны немец и вдруг падает. Стреляет кто-то, и он падает. Немцы тут же окружили.

Упал немец в военной форме?

В военной. Немец-офицер.

Это вы видели?

Я видела, как он упал.

В парке?

Не в парке. Он входил в трамвай на остановке и успел только шаг сделать и упал.

То есть он еще не вошел в трамвай?

Нет, не вошел. На ступеньке. И падает. Тут же трамваи остановили, немцы окружили, стали стрелять в окна. Мы спрятались под сиденье. Немцы стали вытаскивать всех. Нас человек пятнадцать было в трамвае. И к стене. Стена и тут же на каждого человека автомат был направлен. Если кто-то пытается что-то сделать, тотчас расстреливали. Но они не могли сразу расстрелять, потому что им нужно набрать было шестьдесят человек. Облава была. Мы ждали. С поднятыми руками ждали. Мы могли быть расстреляны. Если бы не случай. Около меня стоял мальчик. Если мне было лет 11—12, он постарше был. И он стоял с поднятыми руками, не шевелился. Потом говорит: «Бежим!» – по-польски: «Бежим, расстреляют». И он даже не обернулся. Кинулся, и я кинулась за ним. За мной другие. Я только слышала, что они открыли огонь. Но я была такая маленькая, худенькая, занималась еще спортом. Они стали расстреливать, по бегущим открыли огонь, тут улица была. Я завернула сразу на улицу, и там шла женщина с девочкой, и она увидела. У нее такие глаза были большие. Она видит, что я бегу, у меня был испуганный взгляд. Я схватила ее, она меня взяла за руку сразу, прижала и повернула обратно, а там немец стоит. Он загородил дорогу, она вышла с одним ребенком, а идет с двумя. Она говорит: «Mein Kind». Улица была пустая, потому что там жили немцы на месте выселенных жителей. Выселяли людей и вселялись немцы. Женщина с ребенком жила в одной из квартир. Мы поднялись, и она подошла к окну и видела этот расстрел. Она не давала мне смотреть. Расстреляли всех. Того мальчика расстреляли тоже.