Светлые аллеи (сборник)

Я узнавал Валеру, он был во всём максималистом, особенно в запоях. Почему– то они длились у него ровно десять дней. Тютелька в тютельку. Такое развитое чувство времени у человека.

– А ты не беги, – сказал я – Через три дня он поправится и наберёт форму.

– Хоть ты уж с ним не пей, – попросила жена, когда я надевал ботинки.

– Хорошо, – соврал я, дал ей немного денег и ушёл.

Пломбировать зуб идти было ещё рано и я с часок побродил по городу. Когда я бродил, меня обрызгала грязью новорусская иномарка, а после, подкравшись сзади, чуть не задавил трамвай. Ходить по городу без денег было неинтересно и я сел на лавочку отдохнуть. Но лавочка стояла в аккурат под деревом, а в аккурат с дерева гадили птицы и своим капанием омрачали мне весь отдых.

У стоматолога меня ждал очередной облом – сломалась бормашина.

Какой то хомут полетел. Настроение у меня улучшилось.

– Но дёргать то можно, – убеждал меня трудолюбивый стоматолог по имени Женя.

– Давай я тебе чего-нибудь выдерну. Вот хотя бы этот сверху. Могу даже сделать скидку.

Я испугался.

– Ну вот ещё, – сказал я ему – Много вас таких. И вообще неправильно.

– Что неправильно?

– Ты говоришь, выдерну чего-нибудь, а надо выдерну кого-нибудь. Зуб это кто-то, а не что-то. Он же одушевлённый.

Мы с Женей немного поспорили по этому поводу, но он меня не убедил.

– А ты чего весь такой? В каких то пятнах… – спросил Женя.

– Грачи прилетели, – объяснил я, и мы попрощались.

Я ещё с часок побродил по городу, хотя ноги продолжали уставать. И меня опять забрызгала машина, только на этот раз с другого бока.

Теперь я был обрызган грязью более равномерно. И что самое обидное – окатил «Запорожец». Но почему обидно? Значит новым русским по статусу можно обрызгивать прохожих, а «Запорожцу» нельзя?

Получается дискриминация «Запорожцев». Я был за равноправие во всём, поэтому одёрнул себя и перестал обижаться.

Кое как дождавшись шести часов, я поехал на следующий конец города. Поехал к Пете, который был уже полгода должен мне энную сумму в тысячу рублей. Жил он широко в отличии от меня и я злился, чего он тянет с отдачей. «Только бы всё срослось, только бы получилось», – нервно думал я, а то от бесконечных обломов меня уже начинало мутить.

Но, конечно, не получилось ничего. За десять минут до назначенной встречи Петя благоразумно ушёл. Я разговаривал с тёщей и она смотрела на меня, как на злодея и душегубца. Как Раскольников на старуху-процентщицу. Чувствовалось, что её сдерживало лишь то, что я физически сильнее, а иначе быть беде.

Я знал, что у Пети всегда есть деньги и неплохие, просто он идёт на принцип. Занимать другим и возвращать долги он считал неприличным и даже безнравственным. Сам же занимал с большим удовольствием и талантом.

Странное дело, сколько я не читал книг, не разговаривал с другими людьми – везде, кто приходит требовать долг считается негодяем, а кто долги не отдаёт и спускает кредиторов с лестницы – замечательный человек, достойный подражания. А дело обстоит как раз наоборот, как и все наоборот в этом мире.

Размышляя таким образом, я проехал свою остановку. Пришлось идти назад. Между тем ощутимо вечерело и с неба уже светили наиболее продвинутые звёзды. Я чувствовал себя побитой собакой.

«А не взять ли мне бутылочку? Этакую полулитровую, симпатичную бутылочку», – устало подумал я. На деньги, которые не истратил на зубную пломбу. Иногда я позволял себе бутылочку. И довольно частенько. И здесь меня ждала последняя на сегодня неудача.

Последняя, самая обидная капля.

Когда я зашёл в магазин, продавщица, увидев меня, радостно закричала:

– А портвейн только-только кончился! – и почему-то показала в мою сторону пальцем.

Видимо, ей было приятно сообщать людям дурные известия. На меня все обернулись, даже кошка, сидевшая возле прилавка. В заляпанном грязью и птицами плаще я выглядел безобразно и был в своём безобразии неотразим. Кто-то хихикнул.

– Да нет, – сухо сказал я продавщице – Мне буханку хлеба.

На улице я остановился у фонаря и, засунув ненужную буханку под мышку, закурил. Немного постоял и понял, что с утра до вечера впустую гонял воздух и самого себя. Как вчера и позавчера. «Ну ничего, завтра будет новый день и всё получится, – с оптимизмом подумал я. Но почему-то испытал не оптимизм, а тоскливый ужас. И с этим неутихающим ужасом в груди я поплёлся домой. А блокнотик выкинул по дороге в канаву.

Лёгкая измена

Узнав, жена заявила, что убьёт себя, меня и её, эту крашенную сучку. Глаза её сверкали, халатик во время движения развевался, как боевое знамя. Я пытался её образумить.

– Послушай, птичка, – сказал я ласково, – как ты сначала убьешь себя, а потом нас? Ведь ты же будешь мёртвая и убить нас уже просто не сможешь. По логике ты сначала должна убить нас и только потом в заключительной стадии себя. Так сказать, на десерт.

– Всё равно убью! – не понимала жена – И себя и вас!

И я прожил с этой тупицей семь лет!

– Как же ты собираешься нас убивать? – с сарказмом спросил я – Убить – это ведь не борщ сварить, хотя ты и этого не умеешь. Тут необходимы планирование, железные нервы, обеспечение алиби. Ты что, телевизор не смотришь? Ведь каждый вечер показывают, как грамотно и культурно убивать.

– А я вас киллеру закажу! – вспомнила телевизор жена.

– Ха-ха-ха – сказал я – И где ты его найдёшь? И потом у тебя нет денег.

А это всё дорогое удовольствие.

– Тебе же обещали на днях заплатить за книгу. Плюс твоя получка и отпускные. А если не хватит, заложим в ломбард твой компьютер.

Она так и сказала «заложим», как будто мы это будем делать вместе. Тут уже взбесился я. Пашешь, как слон день и ночь, приносишь деньги домой, чтобы тебя же на них заказали киллеру. Удивительное бесстыдство! Мои глазки тоже засверкали. И я тоже заходил по комнате.

– Ты даже меня без моей помощи убить не можешь! – гремел мой голос – Всю жизнь на чужой шее! Палец об палец! Дура!

Жена наконец заплакала и закрылась в спальне.

А через месяц мы развелись. Лучше бы она меня бы убила.

Дома

Сижу дома, потому что мои единственные носки в стирке и ещё не высохли. От нечего делать долго и с отвращением читаю Александру Маринину. Плодовитейшая баба – накатала столько романов и при минимуме вдохновения. «Устраиваются же люди» – завистливо думаю я и мечтаю о том, что когда-нибудь тоже стану работоголиком и принесу, если не людям, то хотя бы себе какую – то пользу. Вздыхая, я сажусь у окна. Оно заменяет мне телевизор. Только из-за грязи нечёткое изображение. А от двойных рам плохой звук. Но картинка всё равно интересная, потому что снаружи кануны очередной весны. Тепла ещё мало, но у снега уже какой-то озирающийся вид, как будто ему крикнули: «Шухер!». По асфальту ходят сексапильные девушки и отроковицы и чём-то оживлённо матерятся. Все они ещё нецелованные.

Я имею ввиду – мною. И нецелованными скорее всего и останутся. Это грустно, особенно весной и особенно ранней, когда такие счастливые сны. Всю жизнь ищу тургеневскую девушку и не нахожу её. Наверно потому, что ищу её среди девушек по вызову. А сейчас кончились деньги. Хотя бальзаковский возраст тоже хорош. Наверно. Надо попробовать в целях экономии. Я уже стал думать о старушках и размышлять о проблемах геронтологии в сексе, но тут меня перебил чайник. Увидев, что я отвернулся, он начал подло плеваться кипятком и паром и всё в мою сторону. «Ах ты гад!» – сурово говорю я, беру тряпку и, как тореадор с этой красной тряпкой бесстрашно иду на него и неуловимым движением хватаю сзади. Среагировать и обжечь меня он не успевает и, поняв, кто здесь главный, чайник перестаёт плеваться и только в бессильной злобе клокочет. Пью чай с баранкой и смотрю на носки – когда же мой гардероб высохнет. Они в дырках, так что должны сохнуть быстрее целых. Сегодня хороший день – никто не приходит. Спокойнее как-то. В прочем, хорошие дни продолжаются уже целую неделю. Когда в доме нет денег, аура у входной двери ощутимо меняется, люди это чувствуют и не стучат – зачем им чужие проблемы.

Вдруг я замечаю, что я уже не один. Из-за шкафа наконец выглядывает мышка. Она здесь живёт и мы с ней друзья. Что-то она сегодня припозднилась. Наверно сидела у себя в норке и тоже мечтала о чём-нибудь несбыточном. Она очень милая и деликатная. Безобидная какая-то. Нехорошо их не любить, подло. Много ли она съест, а всё бесплатное окно в природу. Жаль, что у меня нет детей, а то бы я им через это окно привил любовь ко всему живому. И они бы может быть выпросили себе хомячка и не выросли бы хищниками. Были бы милыми и деликатными, как эта мышка. Не делали бы некому подлостей. Я, улыбаясь, смотрю, как мышка суетится возле хлебной корки и вдруг понимаю, что время-то уже к ужину. Я напяливаю слегка влажные носки, одеваюсь и иду по делам. Все дела заключаются в покупке буханки хлеба. Через пять минут я, освободившись, возвращаюсь назад. Ледок, как монпансье вкусно хрустит под ногами. Небо уже загадочно и звёздно и скоро, ориентируюсь по этим звёздам, к нам прилетят грачи и другие птицы. С их пением жизнь повеселеет. Наступит лето и я буду ходить за грибами, купаться и загорать. Ободрённый этими проектами, я прибавляю шаги и ни о чём не думаю – ноги, как лошади, сами приведут меня к дому. Впереди ещё целый вечер наедине с собой. И третья в компании – мышка. Красота!

Чёрная кошка