Души исполненный полет. Ольга Киевская

ПРОСТО РАЗРЫВ НЕРВА. Душа радуется и одновременно грустит. Мгновения счастья!

Так и хочется произнести: «Великолепно! Браво! Спасибо за Вашу теплоту и заботу о душах человеческих!»:

На троне жизни царствует любовь,
И я в плену ее монаршей власти.
Она пронзает душу, плоть и кровь
Занозой сладкой во вселенной счастья.
«Когда на сердце страстный непокой…»

Автор статьи пытался переболеть глубиной ее мысли, литературной дерзостью, роскошью поэтических образов, полнотой жизни, бьющей из нее увлекательным фонтаном; и также вызвать у читателя искреннее желание еще раз коснуться красивых и глубоких текстов поэта О. Киевской, дарующих наслаждение жизнью и желание пить его до капли, пока «равнодушной метлой» нас не сметут с теллура…

Поэзия, неопределимая до конца, как сама Жизнь. Литературное бессмертие, противостоящее локальному феномену – земной кончине:

Но успевает Смерть – проворная старуха,
Калёным сургучом нам запечатать рты. — «Тсс…»

Литературность. Красота. Все вместе взятое – О. Киевская. Жизнь берется в стихах Киевской в миг ее наивысшего напряжения, миг счастья, в момент страсти, экстатического, наивысшего подъема, многие ее стихотворения – пружина. А вся поэзия – это всегда преодоление земного притяжения, это всегда взлет, разбег, рывок – подняться с наглаженной и заезженной колеи и заглянуть запредельно туда, где стихия полета:

…И грежу я, смежив ресницы,
Как на излете, на весу,
Клюют рожденную росу
Изнемогающие птицы. – «Над влажным веером фонтана…»

Первозданная движущая сила Киевской – личное интеллектуальное самоутверждение, личная внутренняя свобода и в дальнем развитии как вызов судьбе, выплата дани Творцу (как вам сходство с образами лермонтовских Демона и Печорина!?).

Да разве можно не любить стихов?
Быть равнодушным к слову огневому?
Я буду ждать хоть тысячу веков.
Когда шепнете с горечью другому:
«Как жаль, что вы не любите стихов».
– «Как жаль, что вы не любите стихов

Она при этом хочет, чтобы ее любили, ей покровительствовали, с ней дружили, а отказ в этом для нее принципиально не приемлем:

Отказываюсь жить без ощущенья счастья,
При таящих свечах на картах ворожить,
Без вашего тепла, без вашего участья,
Без вашего «люблю» – отказываюсь жить. – «Отказываюсь петь…»

Главное таинство подлинного таланта:

– охватывать окружающий мир во всей бездне падений и взлетов, не опускаться на дно Вселенского подвала, чтобы видеть жизнь лишь в темноте, не замыкаться на одной теме или одной эмоции собственной души.

– Не каменеть сфинксом, используя один и тот же реестр слов, образов, метафор, а всегда расти, идти вперёд – в новые области бытия и быта, иные предметы и вещи просвечивать неугасимым вожделением.

– Не бояться измениться, быть готовым как Диоген жить в глиняной бочке, радоваться как Демокрит, печалиться как Демосфен, по—дантенскому грустить, проходя вместе с Вергилием «круги ада» и, как Тию (орфическое имя Таис Афинской) призвать А. Македонского предать огню дворец Ксеркса, убедив полководца, что из всех дел, совершенных Александром в Азии именно этот смелый поступок будет самым прекрасным; плакать как А. Македонский, узнав, что есть еще не открытые миры.

– Нести евангельскую ноту смирения, взращивать бунт лермонтовского Демона; смотреть на лужу и видеть в ней отражение звезд, и «слезы девочки родной» воспринимать как свою боль: «Все, что до тебя касается, я неравнодушна…»

Просто нести в сердце кусочек солнца – словом, уметь соединять в своей личности то, что кажется несовместимым, невероятным, необъяснимым. Образно, быть скупцом злата, но не чахнуть над ним.

Все это сполна, щедро и благостно природа вложила в эксклюзивное свое творение – в Ольгу Киевскую, ее мощная человеческая энергетика просто прёт: упрямо, жестко, уверенно, страстными рывками – ведь она знает, что в ней нуждаются и что без нее, перефразируя русского писателя Платонова, народ не полный.

Поэтические образы Киевской расширены, многослойны, порой – двусмысленны, противоречивы, С одной стороны, сила свободного разума, с другой – огненная страсть, и созидающая и разрушающая одновременно, в третьих – мучительная борьба разума и страсти, неистовое желание восстановить гармонию с миром. И все – непременно в невероятно динамичных категориях Добра и Зла, в их «вечных конфликтах», выраженных поэтессой открыто, понятно или в потаенном смысле («сверхмысль»):

Мне соседка как – то раз сказала,
Будто веру в Бога потеряла…
Я искать пропажу помогала,
Я ее без устали искала.

Только вера канула в неверье…
То ли в подпол, то ли в подземелье.
В самый темный угол закатилась.
Не нашла. Своею – поделилась.

Всё пеклась о деле не о зряшном:
Чтоб соседка на суде, на Страшном,
Вспомнив о пропаже ненароком,
Глупо не стояла перед Богом. – «Потеря»

Стихи ее филигранно выточены, со своими отличительными гранями, своей непохожестью:

Что земля? Что мне солнце рыжее?
Ведь в крови золотое жжение.
Поднимусь на два неба выше я —
Проверять силу притяжения. – «Шесть небес кем-то разворованы…»

О. Киевская – это духовная исповедь человека эпохи, к которой все еще принадлежим и мы, извлекающая из недр библейский мотив: «Всегда надеяться на свет после мрака» (Библ. Ветхий Завет). Это настоящее противостояние клинически застывшим, как маска, векторам общества, в которой Киевская не мыслит примирения и тем более – поражения:

«С волками жить – по-волчьи выть», —
Все говорят. А толку?
Я не желаю во всю прыть
Уподобляться волку.

Противно хищника лицо
Примеривать, как видно,
Но и затравленной овцой
Существовать обидно.

Так и живу: ни царь, ни шут,
И изменюсь едва ли…
Мне подарили правды кнут,
А в пастухи не звали. – « С волками жить…»

О. Киевская – это уже культурное явление, которое стоит вертикально на линии земли, линии змеи. Стоит под искрящимся снегом, под летящим листопадом, в алой заре, в сверкающей синеве, в непрозрачном молоке зимы:

Зимний воздух хрупок, звонок,
И на лужах, только тронь,