Полвека – как мгновение, или Ещё 50, пожалуйста!

Дальше выяснилось, что с коротким прайс-листом неудобно работать агентам, и, чтобы увеличить выручку, мы стали искать тех, кто еще торгует кондитеркой. В результате у моих знакомых, с которыми я раньше толкал оптом джинсы, на военном складе обнаружилась огромная партия испанских кексов, производимая испанцем со смешным именем Херос.

Достаточно быстро распихав кексы по магазинам, мы попытались выйти на этого самого Хероса по факсу, указанному на коробке, ради чего был куплен факс. Херос ответил, что имеет представителя в Москве, и предложил связаться с ним.

Представитель оказался симпатичной девушкой, как впоследствии выяснилось – дочкой генерала и женой олигарха. С огромной свитой она приехала в Питер. В «Невском Паласе» состоялась историческая встреча, по результатам которой мы следующие пять лет растамаживали и ввозили фуру за фурой этих кексов, заполонив ими буквально все магазины. Кстати, кексы были вкусные.

Через год торговли на нас вышел Джин – литовский еврей с американским паспортом. Бывший партнер того самого Хероса. Он построил в Литве заводик и принялся делать похожие кексы, но намного дешевле и без начинки. Почему-то он доверил провести переговоры простому парню из Риги по имени Виталик. Хотя позже, многократно побывав у нас, Джин, по-моему, жалел, что пустил этого предприимчивого и молодого тогда человека в нашу схему. Виталик переехал жить в Питер, и мы сильно сдружились.

За первые два года общения Виталик притащил новые темы. Мы уже торговали кроме кексов какими-то соками, лимонадами и еще какой-то прибалтийской дребеденью. Но апогеем стало открытие производства пельменей в 95-м году.

Мы сняли помещение бывшей заводской столовой, немного отремонтировали его, выписали из Прибалтики завпроизводством, который стал нашим компаньоном, и приступили к делу. Годы были голодные, поэтому проблем с реализацией поначалу не возникало, пельмени разлетались, а магазины-закупщики вставали в очередь. Мы взялись расширяться, построили еще один цех на соседнем заводе, продали офис и всю тему с кондитеркой. Ларьки я уже давно сдал в аренду. Купили тягачи «Вольво» и в Англии закупили б/у прицепы – холодильники. И тут нас порадовал кризис 98-го года.

Остатки денег за кондитерскую дистрибуцию получали с трудом, ларьки пришлось распродать задешево. Тягачи с прицепами простаивали, и мы еле смогли избавиться от них в два с половиной раза дешевле, чем купили. Началась жуткая инфляция, и непонятно было, что выгоднее: продавать пельмени или держать сырье на складе, потому что оно каждый день росло в цене. В общем, все летело в тартарары, и с каждым днем я чувствовал, что становлюсь несколько беднее, чем вчера. Пришлось нам, а точнее, мне снова засучить рукава и начать все сначала. Фраза звучит невероятно глупо, но по-другому не сказать.

В конце концов резкие скачки цен на рынке прекратились. Цены просто стали ползти вверх. Количество покупателей уменьшилось, в магазинах упали обороты, и директора, сидящие там, ничего лучше не придумали, как сократить ассортимент до самого необходимого. В самое необходимое дорогие пельмени не входили. А тут еще на сокращающемся рынке появилось несколько крупных игроков-производителей, которые принялись этот рынок отчаянно рвать. В общем, пришлось создавать торговый отдел по совершенно новому образцу.

Я закончил курсы продаж, набрал группу активных людей, провел им обучение этим же продажам и, разбив весь город на сектора, благословил их на подвиг. Результаты порадовали, однако впереди еще предстояла большая работа. Перед самым началом кризиса 2008 года, когда мы продавали компанию, она включала в себя собственное производство, оборудованное в отдельно стоящем здании, с большим автомобильным парком, рефрижераторами, офисом и торговым отделом. Мы работали со всеми крупными сетями России и имели представительство в Москве. Параллельно с этим в 99-м году Миша увидел в Финляндии пруд, зарыбленный форелью, где счастливые финны за деньги ловят рыбу, им ее коптят, и финны поглощают готовенькое с пивом. Этот аттракцион оказался невероятно популярен и у наших туристов.

Его беспокойный еврейский ум не мог видеть деньги в чужом кармане вместо своего, и мы решили попробовать сделать что-то подобное. Был нанят кандидат ихтиологических наук, обследованы пруды Петербурга, закуплена большая бытовая коптильня, деревянная беседка, мебель, а на судостроительном заводе – железные понтоны и садки. Осталось только договориться с директором Приморского парка Победы, где мы задумали все это разместить на Южном пруду.

Я применил все свое мастерство в искусстве продаж, танцевал с бубном и вприсядку, пел и рассказывал анекдоты, а дама-директор все не подписывала договор. Вмешался случай: я случайно познакомился с ее начальником и тот, узнав, в чем дело, мгновенно позвонил ей и все решилось. Причем надо сказать, что чиновники тогда в первую очередь рассматривали интересы города и людей, а потом уже собственных карманов и кресел. И это были не громкие слова с трибуны, а реальность.

Итак, мы наняли персонал и открыли свой аттракцион «Русская Рыбалка». Никто не думал, что он превратится в ресторан. В первый же час выстроилась очередь из гостей, и если они успевали ловить рыбу, то мы коптить ее – нет. За час они выпили все пиво, съели все покупные салаты. У нас была пластиковая мебель, одноразовая посуда и моноблюдо: рыба из коптильни. Через несколько дней мы задумались о ресторане, а еще через несколько дней уже были уверены в его необходимости.

Мы срочно добавили столы, построили сарай с названием «Летняя кухня», но гостей было больше, чем посадочных мест. Затем мы, познакомившись с главой администрации и районным архитектором, нашли специалиста для нашего проекта. Он нарисовал очень симпатичное деревянное здание, стоящее над прудом на сваях, и наступило время согласования, что оказалось не так просто уже тогда; а надо сказать, что в первое же лето заведение достигло такой популярности, что к нам неоднократно приезжали пообедать губернатор Петербурга и один из вице-губернаторов, ныне уже не живущий, которых со словами благодарности я вспоминаю до сих пор. Они-то и помогли преодолеть те проблемы, которые казались мне тогда совершенно неразрешимыми. Сделано это было просто потому, что оба считали: такой необычный ресторан украсит Питер, став одной из его достопримечательностей.

В общем, помогли абсолютно безвозмездно, за что им тоже огромное спасибо. Мы собрали все имеющиеся деньги, я даже отдал свой автомобиль в зачет стройки, и с сентября по июнь здание было построено. Оно казалось нам дворцом, мы все время что-то придумывали, чтобы его украсить; так появились куклы киногероев Кузьмича и генерала, летающая корова, рыбы, сидящие на дереве, авторская резьба и ковка. Мы скупали всех рыб, которых видели, и украшали ими ресторан, я принес из дома старинные удочки деда, и мы докупили еще – новых, но из бамбука и с катушками старого образца. Ресторан получился свежий, уютный, и поток гостей не замедлил появиться, наша популярность росла. Через год нас посетили президенты России и Франции.

В этом месте можно было бы смело поставить точку, закончить рассказ восторженными отзывами и посчитать карьеру достигшей своего пика. Но это не совсем так, это только начало пути, по которому я иду до сих пор.

Президенты нас тогда похвалили, оба пошли на рыбалку. Путин поймал рыбу сразу, а Ширак что-то копошился и вытащил форель спустя какое-то время, дважды зацепившись крючком за сеть. В этот момент аж гордость взяла за страну, наш-то орел, вон как с первого раза, всей Европе нос утер, поняли, как надо! Потом там же, на понтоне, нас с Мишей представили президенту коротким словом: владельцы, Владимир Владимирович!

В ответ мы услышали: «Молодцы, мужики!» И все. Ну а на что еще можно было рассчитывать? Ширак тоже поблагодарил, уже на выходе из ресторана. Приятно и опять же гордость – вот, смогли принять таких персон, они поели и довольны.

Казус в том, что обед по протоколу был запланирован на час сорок, максимум два часа, по факту продлился около четырех с половиной; человек, отвечавший за протокол, уже всерьез рвал волосы на голове, я слышал, как он говорил сам с собой: а корабль, а мадам Ширак? И самое важное для нас, что оба хорошо кушали, выпив всего по пятьдесят граммов русской водки, пили квас нашего приготовления и спустя четыре часа никуда не собирались уходить, видимо, тема разговора была интересна обоим, а место удобно для обсуждения этой самой темы.

После четырех с половиной часов протокольщик решительно двинулся к столу, но был кем-то остановлен, потом, отчаявшись, пошел к начальнику охраны, и уже тот воздействовал на ситуацию, и ВИП-гости стали собираться.

Стояла жуткая жара, они, сняв пиджаки, видимо, очень не хотели их надевать и ехать куда-то дальше, но навалившаяся свита, как бурный поток, вынесла президентов на улицу. Короткое вежливое прощание, и они умчались на корабль. Все вокруг опустело. Я сел на улице и понял, что из-за нервов не ел ничего со вчерашнего вечера, и есть не хотелось, а внутри начиналась мерзкая дрожь, наверное, стресс сходил. И я, вспомнив народное средство, в первый и последний раз – а может, и не в последний, загадывать нельзя – налил себе полный стакан водки и выпил залпом, как воду. Минут через десять дрожь ушла, сознание слегка замутилось, и появился аппетит.

Помню, с удовольствием закусывал остатками президентского стола и пил водку. Про следующую встречу с президентом, тогда на какое-то время ставшим премьером, расскажу позже. На следующее утро мы проснулись знаменитыми, нас атаковали журналисты с бесконечным количеством одинаково дурацких вопросов, особенно всех интересовало, как это посещение изменило наш бизнес. Ну что им ответить хоть на следующий день, хоть через неделю? Да никак в краткосрочном периоде, а в долгосрочном все забудут.

Поэтому решили срочно развиваться дальше и использовать этот визит как пиар-ход для чиновников. Мы тогда планировали строительство нового ресторана с пивоварней рядом с «Русской Рыбалкой». Сказалась поездка Миши на Октоберфест, где он прикоснулся к вечному, то есть к пивной культуре. Мы разрабатывали два инвест-проекта с выкупом земли под «Рыбалкой» и будущим пивным рестораном. Денег, как всегда, не хватало, вокруг крутились мошенники со сладкими лицами, которые предлагали ну очень выгодные инвестиции. И несмотря на эту нехватку, мы все равно решились на еще один большой проект – «Русскую Рыбалку» за городом, рассудив, что, пока проект согласуем, и деньги появятся. Еще до посещения президентов рассматривали Сестрорецкий Разлив, но уверенности не было, а уж после посещения решили переть буром – как известно, наглость второе счастье – и подали заявку на Комарово, где выросли я и мой папа, где еще в далеких 50-х мой дед-цеховик построил дачу и я знал каждый корень на дорожках и в лесу.

Мы подали заявку на ту часть берега Финского залива, откуда я часто отплывал на лодке с моим другим дедом на рыбалку. Я увидел в этом некий знак; место было хорошее, и самое главное – там была огромная непересыхающая лужа, которую я выдавал за пруд.

Вот тут судьбоносная встреча президентов и сыграла роль. Документы пролетели первую стадию очень легко, но все это было при Яковлеве.

А пока согласовывали пивной ресторан, переводили в собственность из «времянки» «Русскую Рыбалку». И тут мы столкнулись с новой проблемой – на участок, где мы собирались строить ресторан, объявились претенденты.

Дело в том, что рядом с нами известный тренер-велосипедист Кузнецов начал строить велотрек, но строить собрался на месте теннисных кортов, у которых тоже был хозяин. Корты считались «времянкой», поэтому с ними не особо считались, и администрация легко пообещала им разрушенную асфальтовую площадку автодрома, на которой мы уже вовсю проектировали ресторан с пивоварней, благоразумно сказав нам: разбирайтесь меж собой сами. А как разбираться? Участок один, у теннисистов крепкие связи, и за ними стоит солидный нефтяной инвестор.

А мы стоим с надутыми щеками и несем чушь про то, что мы чуть ли не в «кремлевский общак» засылаем, потому связываться с нами не надо, иначе старшим пожалуемся, а они этого не любят, и всем мало не покажется. Думаю, нам не поверили, но у инвестора, как мне кажется сейчас, возник другой инвест-проект на Каменном острове. Проект был солиднее и интереснее, поэтому денег инвестор не дал, а теннисист повел себя порядочно и не стал гадить, а просто отошел в сторону. За что ему отдельное спасибо, и поэтому мы до их пор общаемся.

После этого мы с удвоенной скоростью начали строить ресторан и оформлять документы; провели историко-культурную экспертизу, я ездил в Москву на прием к замминистра культуры и доказал, что никакой культуры в разрушенной асфальтовой площадке нет. Видимо, был убедителен и, получив согласие, уже достаточно легко победил Комитет по охране памятников СПб.

Еще мы с Мишей ездили в Мюнхен закупать оборудование для нашей будущей пивоварни. Приехали в какую то немецкую деревню, там в ангаре вся в паутине стоит пивоварня, причем немцы ее тоже покупали не новую и на разных заводах; на вопрос, работает или нет, нам оставалось только поверить на слово. Но тогда мы еще верили, что европейцы ведут себя в бизнесе честно всегда. Посмотрели, торганулись, в ближайшем ресторане отметили пивом же подписание контракта.

Едем назад, Миша просыпается и говорит: «А ты знаешь, что мы сейчас совершили самую большую сделку в нашей жизни?» – и заснул опять. Он вообще обладает уникальным свойством спать в любом месте в любой позе, отрубается мгновенно; а я сижу и думаю: он в деньгах имеет в виду? Ну да, мы никогда так много никому сразу не платили. Или, если говорить про значимость, эта сделка может изменить нашу жизнь? Мы до этого еще не варили пиво… и тоже заснул.

Наутро мы зачем-то поехали в Берлин. Утро было тяжелое, и мы что-то не рассчитали с деньгами. Их еле хватило на два билета, один суп и кружку пива в поезде. Вот так совершили свою первую серьезную сделку бизнесмены-пивовары. Потом нам деньги перевели «Вестерном», и все было нормально, но эта поездка на поезде! Голодные, уставшие после «самой крупной сделки», один суп на двоих и поезд, который тащился, не пропуская не только деревушки, но, как мне казалось, даже отдельных пассажиров, которые, стоя на путях, голосовали. Затем была большая стройка и все что с ней связано, затем я попал в больницу при более чем странных обстоятельствах.

Я поел в собственном ресторане грибного супа. Вкус мне показался немного странным, и уже наутро начались боли в животе. Потом возникла светобоязнь и палуба подо мной зашаталась, потом я уже с трудом ходил, стал плохо видеть: перед глазами пелена; лимфоузлы распухли везде, где они есть. В таком виде меня и привезли в больницу к знакомому врачу. Та, посмотрев анализ крови, перевела взгляд на меня и уже как-то по-другому спросила: а ты как себя чувствуешь-то? Впоследствии она пояснила, что с такой цифрой лейкоцитов людей живых не встречала за тридцать лет практики.

Меня сразу положили под капельницу и прокапывали несколько дней. Я засыпал – меня капали, просыпался – было то же самое; время потеряло границы, я перестал понимать, где ночь, а где день, не вставал несколько дней, есть не хотелось, все остальное не нужно. Пролежал так в больнице две или три недели, уж не помню. Потом ходил с палкой, чтобы не упасть, потом ездил в санаторий; но все равно восстановление шло медленно, иммунитет был на нуле, и если в радиусе километра кто-то чихал или я переохлаждался, тут же схватывал простуду.

В общем, вышел из этого состояния благодаря ходьбе босиком и бане по совету одного моего друга, который сам это практиковал. Впоследствии другой друг, врач по образованию и своей сути, внимательно выслушав мой рассказ, с абсолютной уверенностью сказал, что меня пытались отравить биоядом.

И тут я вспомнил странный вкус супа и еще несколько странных факторов. Но это всего лишь подозрения, поэтому выводы из них не сделать.

С этой болезнью отвлекся от главного – от строительства ресторана. Был нанят австрийский инженер, который забраковал работу отечественных сварщиков, пришлось нанимать немцев и все переделывать.

Пригласили французского шеф-повара и баварского пивовара, который, запустив пивоварню и варя вполне приличное пиво, спился и снюхался за полгода так, что его, абсолютно синего, с тремором, загрузили в самолет, сунув в карман расторгнутый контракт на память.

Между тем наступил декабрь 2002-го, и пришло время открывать ресторан, а следовательно, давать ему имя. Мы устроили мозговой штурм, понаписали два десятка названий, но все они были обычные, типа «Пивная мельница» или «Баварский дом»… Не цепляло. Прошло несколько дней, название не приходило, тут я вспомнил Швондера из «Собачьего сердца» Булгакова – тот эпизод, когда к Швондеру пришли с просьбой назвать двух девочек и предложили имена Бебелина, Пестелина, Баррикада, но он сказал: «Нет! Давайте назовем их просто: Клара и Роза. В честь Клары Цеткин и Розы Люксембург, товарищи!» Не то чтобы Швондер был героем для подражания, но мне понравилась идея назвать ресторан двумя именами.

Я предложил «Карл и Фридрих», и не то, чтобы я так любил марксизм, просто имена ассоциировались с немцами и были на слуху семьдесят лет до этого. Мише идея понравилась настолько, что он до сих пор пытается выдать ее за свою, но хоть мы оба знаем, как было на самом деле, я особо не спорю.

Кстати, еще лет пять после открытия нас спрашивали, кто из нас Карл, а кто Фридрих, несмотря на то что на эмблеме ресторана нарисованы ярко выраженные Маркс и Энгельс – один в баварской шляпе и в поварском колпаке другой, ну и конечно, у обоих бороды лопатой, как и положено.

Кстати, мода меняется, и могли ли мы подумать тогда, в 2002-м, что хипстеры сделают бороды модными?

Дальше была большая долгая работа, мы взрослели, старели, случались взлеты и неудачи; мы открыли еще несколько ресторанов и один летний клуб, построили «Русскую рыбалку» в Комарово с тремя прудами, открыли самую большую пивную в Петербурге, а может, и в России и провели туда суслопровод из «Карла и Фридриха», но об этом как-нибудь потом, придет время, когда я дорасскажу эту историю.

Мы работаем, а значит, это не конец. Продолжение следует, господа!

Случай из детства

Вы детстве когда-нибудь терялись? А я два раза. Вернее, меня потеряли или даже, можно сказать, забыли.

Нет, никакого злого умысла не было. Мои родители меня очень любили, а я их, но они тогда были моложе, чем я сейчас, поэтому мысли их были заняты не только детьми, даже, думаю, в основном не детьми, вот меня и забыли. Один раз в общественном туалете, а второй – на Красной площади в Москве. Забавно, да?

Только не надо проводить никакие параллели. Никакого подтекста. Просто так получилось, и все.

Первый раз это произошло, когда мне было шесть лет и я впервые с мамой и бабушкой поехал на Черное море. Там в поселке Айданиль мы сняли маленькую комнату с еще более маленькой верандой у поварихи из детского сада. «Удобства» располагались во дворе. Причем одно удобство на несколько дворов. Деревянное здание с бетонным полом и дырками в нем. Между дырками перегородки. Вот, собственно, и все.

Мама или бабушка водили меня туда по большой нужде, а по малой никто вообще не заморачивался. Надо сказать, что ребенком я был умным, но умел не всё. В это «не всё» входило завязывание шнурков бантиком – но, слава богу, на юге на шлепанцах они не нужны – и правильное использование газеты по назначению. Ну не умел! Наверно, уже все умели, а я нет. Почему, я сейчас, пожалуй, не смогу объяснить.

Со шнурками-то еще понятно, а вот с газетой… Хотя я умел делать значительно более сложные вещи: вырезать ножом мечи и кинжалы, по-настоящему перебинтовать порез, предварительно намазав йодом; мог делать кораблики и вертушки из бумаги и многое другое, но не это. Так вот, однажды мне приспичило, и мама отвела меня в туалет.