Бусы из плодов шиповника

– Вон, кстати, тот самый магазинчик, о котором тебе делала намеки Лариса, – нарушив наше созерцательное, какое-то глубокое и, как мне показалось, полное тайного смысла молчание, проговорила Галина, указывая глазами на ярко светящиеся окна небольшого павильончика, над дверью которого красовалась большая, с яркой подсветкой, вывеска: «Цветы».

– Давай заскочим, – предложил я.

– Давай, – без особого, впрочем, энтузиазма, согласилась Галина.

Зайдя в небольшой магазинчик, находящийся в одном ряду с остальными торговыми павильонами, мы сразу же как будто попали в некую зеленую оранжерею. Здесь было тепло, влажновато, пахло прелой землей и цветами. И создавалось впечатление, что из метельного вечера мы вдруг угодили прямиком в уже минувшее лето. Может быть даже, в то – наше, лето на Байкале, где мы познакомились. Хотя там таких обильных запахов зеленой растительности, окружающих нас почти со всех сторон, все-таки не было. Одним словом, этот зеленый оазис, пусть и отдаленно, мог напоминать Эдем – райский сад.

– А у вас есть цветущие кактусы? – подойдя к прилавку (Галина осталась стоять у окна, сбоку от входной двери), с интересом разглядывая причудливые морозные узоры на окне, спросил я миловидную девушку, стоящую с другой его стороны.

– Есть один, только очень маленький, – серьезно ответила она. – Вчера только распустился. Вам показать?

– Да, пожалуйста, – попросил я ее, – и, улыбнувшись, добавил: – Если он только не совсем распустился, а просто расцвел.

Впрочем, моего замысловатого каламбура девушка, похоже, не поняла, но из-за прилавка вышла, направившись куда-то в угол павильона.

Галина, не подходя к нам, продолжала стоять у окна, задумчиво глядя на метель за окном, словно все происходящее не имело к ней никакого отношения.

Девушка-продавец вскоре принесла маленький шарообразный кактус, на макушке которого распустился яркий красный цветок, похожий на бантик на голове девочки, только очень маленького размера.

– Вот посмотрите, только осторожно, – поставила она на прилавок сей необычный экземпляр. Вновь через откидную дверку сверху прилавка, пройдя на свое место напротив меня.

Иголочки на кактусе, растущем в крохотном глиняном горшочке, были тоненькие, будто прозрачные. И отчего-то напомнили волосики младенца на его голове.

– Сколько он стоит? – спросил я.

Девушка назвала довольно приличную для такого крохотного растения цену.

– Я его возьму, – сказал я.

– Вам его упаковать? – заботливо, спросила девушка.

– Чуть позже. Сначала я хочу показать его своей девушке. – Не без гордости ответил я милой продавщице, кивнув в сторону Галины, по-прежнему безмолвно стоящей у большого – почти от пола до потолка – разделенного на небольшие квадраты тонкими деревянными перегородками темно-коричневого цвета, окна, за которым, не переставая, шел снег. Причем вся нижняя часть окна почти до его середины была «разрисована» сказочными морозными, причудливыми, как древний непроходимый лес, узорами. А в верхней части освещенные снаружи желтым светом фонаря, в ритме вальса, вернее, метели, продолжали кружиться бесприютные и беззаботные снежинки, на которые с неослабевающим интересом продолжала смотреть Галина.

Я подошел к ней сзади с кактусом, который очень бережно держал на раскрытой ладони, и спросил:

– Галя, тебе нравится этот цветок?

– Да, очень славный, – ответила она рассеяно, будто с трудом отведя свой взор от окна.

– Я хочу тебе его подарить. Тем более что именно так, если я все правильно понял со слов Ларисы, в Германии делают предложение любимой девушке.

Я говорил тихо, чтобы не было слышно продавщице. И Галя тоже ответила мне тихо, но по-прежнему как-то отстраненно:

– Да, вроде бы так.

– И что ты на это скажешь? – спросил я, чувствуя, как гулко в моей груди бьется сердце, словно желающее выскочить из грудной клетки наружу. Мне даже показалось, что этот гул может услышать не только Галина, но и продавец, находящаяся от нас на расстоянии трех-четырех шагов.

– Скажу, что подарок мне нравиться, – спокойно ответила Галина. – А еще скажу – давай не будем спешить. Ведь, по большому-то счету, мы еще так мало знаем друг друга. Так, несколько встреч, несколько писем, звонков… Думаю, что всего этого пока еще слишком мало для столь серьезных, судьбоносных решений. А в любовь с первого взгляда я, честно говоря, не верю. К тому же чудеса, как это общепринято, происходят с боем курантов в двенадцать часов ночи, после чего наступает краткий миг безвременья. Ноль часов ноль минут. Ты же в это время будешь уже очень далеко отсюда. От этого города и от меня, – совсем не скрывая уже своей горечи, грустно произнесла Галина.

– Если ты хочешь, я сдам билет, и не полечу на Новый год домой? – решительно проговорил я.

– Очень хочу, – слегка улыбнулась Галина. – Я мечтала, чтобы мы встретили Новый год вместе.

Она наклонилась ко мне и легонько, словно бабочка своим крылом, коснулась моей кожи, поцеловала меня в щеку, наверное, такую же колючую, как кактус, который я держал на раскрытой ладони, поскольку побриться я сегодня еще не успел.

В этот самый миг, совсем не обращая на нас, стоящих у окна, никакого внимания, в магазин влетел, словно горящий метеорит, довольно растрепанный мужчина лет сорока.

– Три красных розы, пожалуйста. И побыстрее! – почти прокричал он.

«Куда он так спешил? Кому он хотел вручить эти розы? Что решалось сейчас в его судьбе?» – для нас всех так и осталось неразгаданной тайной.

Через малое время, вновь никого и ничего не замечая, расплатившись с девушкой-продавцом, держа в руках завернутые ею в плотную серую бумагу розы, он почти подбежал к входной двери, резко дернув ее на себя, снова издав мелодичный, протяжный звон колокольчика, приделанного на верхнем косяке двери так, чтобы при входе и выходе он мог звонить.

Я тоже подошел к продавщице, и она, отсчитав мне сдачу, аккуратно упаковала кактус, поставив его в небольшую цветистую коробочку.

– Всего вам хорошего, – улыбнувшись, проговорила она, протягивая коробочку с кактусом Галине, тоже подошедшей к прилавку. И даже, как мне показалось, с легкой завистью поглядела на нее.

Мы вышли в темноту ранних декабрьских сумерек.

Метель, устав вальсировать, почти угомонилась. И в желтом свете фонарей, в их таких четких на фоне черного неба конусах света, порхали теперь лишь редкие, будто уставшие от долгого бала, снежинки…

– О, вы как раз к ужину! – открыв на наш звонок входную дверь, приветствовал нас высокий, красивый мужчина, в махровом полосатом халате, который я уже нынче примерял на себя. Но эта «шапка Мономаха» мне оказалась велика. А вот отцу Галины сие одеяние было, похоже, даже чуть маловато.

«Вот, оказывается, в кого Галина», – подумал я, с интересом глядя на этого импозантного, улыбающегося мужчину.

– А ты что ключ от дома не взяла? – спросил Галину отец. И продолжил, обращаясь уже к нам обоим: – Ничего, что я в халате? По-домашнему.

– Поступай, как считаешь нужным, – отчего-то раздраженно, на мой взгляд, не ответив на его первый вопрос о ключах, ответила отцу Галина. И, сняв в прихожей шубку, сразу же проследовала в глубь квартиры, держа в руках коробочку с кактусом.

– Мойте руки, – командным тоном произнес отец Галины, – и к столу! Опоздавших кормить не будем! – крикнул он вслед дочери, идущей через гостиную в свою комнату.

Сняв в прихожей куртку и вымыв в ванной руки, я прошел в кухню, где у плиты что-то разогревала круглолицая, среднего роста, чуть полноватая женщина, с приятными ямочками на щеках, на которую так была похожа Лариса.

– Здравствуйте, Игорь, – обернулась она ко мне, улыбнувшись. – Меня зовут Евгения Ивановна, – представилась она и продолжила: – Лариса нам с Петром Ефимовичем уже сообщила по телефону, что у нас гость из Сибири. Мы ведь там с Петром и девочками почти двадцать лет прожили в Сибири. Сначала в Читинской, а потом в Иркутской области, – будто о чем-то сожалея, глубоко вздохнула она. – Галина с Ларисой у нас обе в Иркутске родились, так что мы с вами, можно сказать, земляки, – закончила Евгения Ивановна, поспешно обернувшись к плите, на которой что-то зловеще зашипело.

– Ну, давай, земляк, по рюмочке коньяка хлопнем за знакомство да закусим чем бог послал, – предложил Петр Ефимович, садясь на угловой диванчик к столу, спиной к окну, задернутому теперь красивыми, яркими шторами.

Мы выпили, закусив коньяк дольками лимона с сахаром и маслинко и такими же тонко нарезанными, почти прозрачными, дольками балыка. Так что бог послал Петру Ефимовичу, на мой взгляд, весьма отменную закуску.

– Сейчас уже жаркое будет готово, – предупредила от плиты Евгения Ивановна и спросила: – А где Галина-то?

– Пошла в свою комнату пристроить подарок, – ответил я.

– А что за подарок, если не секрет? – снова наполняя наши рюмки, из початой нами с Галиной и Ларисой в обед бутылки, спросил Петр Ефимович, озорно подмигнув мне, как это делала Лариса.

– Кактус, – ответил я.

– О-оо-о! – со значением, улыбнулся отец Галины, подняв свою рюмку и жестом предлагая выпить. – Цветущий небось? – добавил он. И, выпив рюмку, закончил: – Не думал что все так серьезно у вас…