Князь Игорь. Витязи червлёных щитов

– Ты уже слышал, что я хочу отмстить Кончаку за нападения и разорение Посулья. Но одного желания мало. Чтобы поход завершился успешно, нужно склонить к нему не только князя Рюрика, но и князей Святослава, Ярослава Черниговского, Игоря Северского с его братией…

– Как же это сделать?

– Ты возвращаешься в Киев?

– Да.

– Вот и хорошо – самолично отвезёшь мои письма князьям Рюрику и Святославу… А они знают, как надо поднять на подвиг других князей.

– Мы сделаем это, княже!

– Но дело спешное…

– Мы выедем завтра поутру и будем гнать коней что есть сил.

2

Метель началась в полдень. Сначала подул сильный ветер, потом повалил густой крупный снег, который залеплял лицо и глаза, забивался в рукава и за пазуху, застилал непроглядной пеленой и небо, и всё вокруг.

Но ни Самуил, ни Ждан не тревожились. Разве им впервые встречать пургу в степи или в лесу? А кони сами, каким-то лишь им присущим чутьём, находили под копытами твёрдую наезженную дорогу.

Но скоро завихрило так, что не стало видно и конских голов. Казалось, все силы – земные и небесные – ополчились против них. Намертво преградили дорогу. Что делать? Попробовать всё-таки ехать дальше? А если собьются с пути?… Остановиться в какой-нибудь балке и переждать ненастье? Но кто знает, сколько оно продлится – день, два?…

Кони тяжело брели в глубоком снегу. Ветер завывал, бесился, неистовствовал, бил в грудь, пронизывал насквозь кожухи, сёк лицо и с диким гоготом мчался над мёртвой пустыней на восток, в половецкие степи.

Так ехали ещё с час, пока кони сами не остановились. Путники насыпали им из перемётных сум в торбины овса, покормили, взяли в руки поводья и двинулись дальше.

Наступали сумерки. Приближался вечер.

Давно уже должны бы прибыть в Глебов, а его всё нет и нет. Неужели мимо проехали? А ветрище не унимался, буран, казалось, задался целью замести снегом всю землю.

И кони и люди совсем выбились из сил.

– Отдохнём хотя бы немного, – сказал Самуил, останавливаясь. – Клади коня спиной к ветру. А сам ложись за него.

Легли.

Сразу же вырос сугроб. Стало тише. Снеговей продолжал завывать над полями, но уже не сёк лица, не забивался в рукава, за воротник, не замерзал на бровях и бороде ледяной коростой.

Ждан свернулся клубком, прижался спиной к тёплому животу коня, натянул поглубже на голову шапку и закрыл глаза. Подремать? Но сон не приходил, мысли роем вихрились в голове.

Ещё и месяца не прошло, как из далёкого половецкого кочевья выехали они с отцом вот в такой же вьюжный вечер и направились на запад, на родную землю. А как много изменилось в его жизни! Судьба вон как круто изменила жизненный путь. К лучшему ли, к худшему? Кто это ведает? Пока что – к лучшему. Он сдружился с умным и добрым дядькой Самуилом, который, может, и проявляет хитрость к покупателям, сам же говорит: не обманешь – не продашь, но к нему относится как к родному. Окончательно вызволил из половецкой неволи. Познакомился с князем Переяславским и получил от него за добрую весть и верную службу коней, одежду и оружие, а это – целое богатство! Чего ещё не хватает?

Он и не заметил, как задремал. Проснулся оттого, что чья-то рука трясла за плечо.

– Вставай, отрок! Вставай! А не то задубеем тут! – послышался голос Самуила. – Надо двигаться дальше.

Ждан поднялся. Было уже совсем темно.

– Куда же идти?

– Бери коня за повод и не отставай от меня!

Но не сделали они и сотни шагов, как услышали собачий лай. Значит, впереди жильё, там – спасение: для них тёплая хата, для коней – безветренная конюшня да охапка сена. Вперёд! Скорее туда!

Хата вынырнула из тьмы внезапно – выглянула камышовыми стрехами из-под снега, как гриб из-под листа. Сквозь махонькое оконце, затянутое сухим бычьим пузырём, мерцал желтоватый свет.

Самуил застучал древком копья в дверь:

– Хозяин, открывай!

Дверь приоткрылась, послышался старческий голос:

– Кто тут? Кого Бог послал?

– Путники, отче! Пусти в хату – замерзаем!

– Да кто же вы такие?

– Гонцы от князя Переяславского к князьям Киевским.

– Так вы и ехали бы в город – к тиуну[20 - Тиун – управитель в поместье князя или боярина.].

– А что за город?

– Да Глебов же!

– Глебов! А далеко ли?

– Да нет – всего поприще[21 - Поприще – древняя мера длины, равная в разные времена от 120 до 240 метров. Также – дневной или конный переход.]. А это посад…[22 - Посад – в Древней Руси торгово-ремесленная часть города, расположенная за крепостной стеной (вне крепости).]

– Отче, побойся Бога! У нас уже нет сил и два шага ступить, а ты говоришь – поприще. Нет, мы у тебя заночуем! – И Самуил решительно отстранил хозяина от порога. – Хлев у тебя есть?

– Да есть.

– Так поставь туда наших коней и сенца им дай.

Старик накинул на плечи кожушину, и они вместе напоили коней, расседлали и положили им сена. А когда управились, зашли в хижину.

Хатка небольшая. Слева от двери – печь, под образами – стол, за печью широкие полати для спанья. Там, накрытый кожухом, кто-то лежал. Вдоль стен, скреплённые с ними, лавки. В устье печи горит лучина, освещая небольшой столик башмачника с его инструментами – деревянными колодками и гвоздиками, дратвой, смолой, острым ножом, молотком… Там же, на столике, стояла пара сапог – один уже готовый, а другой ещё на колодке. На жердине, под потолком, незатейливая одёжка смерда.

– Как же тебя звать, дедусь? – спросил Самуил.

– Поп окрестил Иваном, а люди прозвали Живосилом… Так и вы зовите – Живосилом.

– Так, может, старина Живосил, угостите нас чем-нибудь горяченьким? С мороза – ой как хочется!

– А что, это можно! Добрым людям мы всегда рады! – ответил дед Живосил и заглянул за печь. – Любава, Любава! Вставай! Бог послал нам гостей – приготовь вечерять!