– Не убивайте! – крикнул, корчась, Чернобай. – Я сам!
Парень помог ему подняться. Согнувшись и держась за живот, он медленно подошел к Звенигоре, выхватил из ножен короткий татарский кинжал. Перекошенное от боли и злости лицо посинело, как у мертвеца, оскалилось неестественно дикой гримасой.
«Куда ударит? В сердце? В живот? Или перережет горло?» – мелькнула в голове казака мысль.
Почему-то совсем не чувствовал страха. Словно не о его жизни шла речь. Тело казалось чужим, деревянным. Только снова в мозгу, как молния, мелькнула мысль: «А поездка в Турцию? Что подумает Серко?
Ведь он никогда не узнает, что со мной случилось… А мать? Бедная моя!..»
Но Чернобай не ударил. Подержав кинжал в руке, скользнул взглядом по кустарнику и крикнул парням:
– Хлопцы, мигом очистите ровненький граб и хорошенько заострите – посадим эту стерву на кол! Да быстрее!
Парни выхватили сабли и побежали к лесу.
В это мгновение со склона донесся резкий свист. Потом повторился. Кто-то, очевидно, подавал сигнал тревоги…
– Назад! – крикнул Чернобай, и парни подбежали к нему. – Бросьте его на коня! Возьмем с собой. Сейчас некогда. Но, клянусь пеклом, он у меня еще сегодня будет корчиться на колу!
Сопя и ругаясь, парни подхватили Звенигору, взвалили на коня, арканом связали ноги, крепко приторочили к седлу. Потом то же самое проделали с девушками.
Подъехал всадник.
– Что там? – тихо спросил Чернобай.
– Кто-то едет по склону вверх.
– А, черт! Заткните ему рот, а то, не ровен час, начнет кричать.
Звенигоре всунули в рот шершавый вонючий кляп. Дышать стало тяжело. От удара пистолетом гудела голова.
– Ну, айда! – Чернобай вскочил на коня. – Митрофан, береги мне его как зеницу ока. В случае опасности нож под ребро. Чтоб и не пикнул!
Отряд рысью выехал на лесную дорожку, что петляла меж голых деревьев. Никто не разговаривал, только глухо топали копыта.
Вскоре началась степь. Густые сумерки окутывали землю.
Луна еще не взошла, и холодное зимнее небо серым колпаком опускалось сверху.
У Звенигоры затекли завязанные ноги и руки. Вонючая тряпка не давала дышать. Он старался вытолкнуть ее изо рта языком, но только наглотался шерсти.
Дороге, казалось, не было конца. Около полуночи остановились в редком кустарнике. Чернобай пропал в темноте и вскоре возвратился в сопровождении всадника, в котором Звенигора узнал татарина.
– Езжайте за нами, – приказал Чернобай парням, а сам с татарином поехал впереди.
Они спустились в глубокий овраг, где горел костер. По склонам паслись стреноженные кони. На холодной, промерзшей земле сидели и лежали люди – захваченные в полон мужчины, женщины, подростки. Возле них с обнаженными кривыми саблями ходили татары-часовые.
Заметив прибывших, от костра поднялись двое, придержали коней у Чернобая и сопровождавшего его татарина.
– Али, – обратился к нему Чернобай, – смотри товар, у меня времени мало.
С этими словами он кивнул парням, чтобы сняли с коней девушек. Бледные от страха и переживаний, они испуганно смотрели на татарина, который зацокал языком и расплылся в радостной улыбке.
– Ай-вай! Якши! Дуже допре! – путал он татарские и украинские слова. – Якши ханум![13 - Ханум – женщина (тур.).] Ага[14 - Ага – господин, хозяин (тур.).] знает толк! Недаром моя делал такой опасный поход. Будет чем продавать в Кафу![15 - Кафа – Феодосия.]
Он подошел к девушкам, грязными пальцами поднимал их подбородки и, цокая языком, заглядывал в глаза. Несчастные онемели от страха, вздрагивали от омерзения, но Али не обращал на это никакого внимания.
– Ай-вай! Якши ханум, – удовлетворенно повторял он. – Спасибо, мий дорогой труже, спасибо, ага Петро!
– Товар для ханского гарема, – сказал Чернобай. – Плати деньги, Али!
Покрытое оспой лицо татарина сразу стало суровым, непроницаемым. Глаза сузились.
– Сколько?
– По полторы тысячи цехинов![16 - Цехин – старинная венецианская золотая монета (ит.).]
Али проглотил слюну, словно подавился.
– По пятьсот.
Чернобай отрицательно покачал головой.
– По шестьсот. – Али облизал языком пересохшие на морозе губы.
– Ты выручишь по три тысячи, Али. Я знаю. Таких девчат еще никогда не продавали ни в Кафе, ни в самом Стамбуле. Они стоят больше, чем все твои невольники. – Чернобай скосил глаза в ту сторону, где ясырь. Мне они тоже не даром достались…
– Знаю, каждый охотник, выходя на охоту, рискует… Но денег ты за них не платил.
– Не стоила б овчинка выделки… Так какое твое последнее слово?
– По восемьсот – и ни цехина больше!
– Хорошо, – согласился Чернобай. – Но в случае опасности… сам понимаешь, они должны навек замолкнуть. Я рискую головой!
– Зачем такая разговор! – обиделся Али. – Не маленькая я, знаю. Удар саблей – башка с плечей!
Из-под полы засаленного тулупа достал мошну, отсчитал деньги, потом кивнул на Звенигору:
– А этого за сколько?
– Этот не продается, – сердито ответил Чернобай.
– Жаль. Видно, крепкая казак. Дуже допре работника могла стать. Бакшиш за него дала бы большой! Может, продашь?
Чернобаевы парни переглянулись. Один из них крякнул, очевидно желая что-то сказать. Но Чернобай поспешно отрезал:
– Нет, он мне самому нужен. Прощай, мурза. Наш договор остается в силе?