Ядро и Окрестность

– Женщина ближе к природе, – продолжал Максим, – та весной покрывается цветами, а летом приносит плоды.

– На его долю что же, только зима?

– Он строит дом, это не просто.

– Маленькая зарплата.

– Помните, как нас учили: «раньше думай о Родине, а потом о себе». Учеба, служба, работа, дома все нет. Зима длилась долго. Когда построил, выяснилось, что от лета ничего не осталось.

Она слушала с напряженным вниманием и уже смотрела не вбок, а прямо, но взгляд был такой пронзительный, что Максим отвел глаза в сторону.

– Все так, все похоже. Вы не совсем обычно выражаетесь. – Она хотела еще что-то добавить и даже повела рукой, но вместо этого еще сильнее сгустила взгляд.

Максим почувствовал, что падает в ее мнении, раскрыв себя. Вместо собранного и практичного человека перед ней сидел любитель слов, слабый, легко уловимый.

– Извините, я опаздываю, – сказала она, – мне еще надо собраться.

Он вышел на улицу, лето проливало тепло с примесью набегавшей прохлады. Он еще не определил разницу в климате, но она была. Немцы называли эти края – tubland.

Адрес, который он искал, ему дала знакомая: «Мало ли, вдруг понадобится, все-таки страна чужая и едешь в никуда». Дом он нашел через полчаса среди невысокой застройки. Двор открывался калиткой, по периметру шли выгородки под навесом, набитые дровами. Печное отопление, подумал он. Ему показалось, что машина времени отвезла его далеко назад. Но середину двора украшали клумбы с цветами, машина шла зигзагами, выхватывая разные эпохи. Максим постучался, объяснив, кто он.

– Входите, – пригласила женщина его возраста. – Наташа, – сказала она.

Угол кухни занимала печь. Плита была заставлена стеклянной посудой с ягодами: рябиной, крыжовником и черной смородиной.

– Готовлюсь зимовать. Картошки с капустой нам хватит на зарплату, а витамины уже не купишь.

Рябина спорила с полусветом окна, в котором не стояло солнце.

– Мы с вами по-разному смотрим на будущее, – сказал Максим.

– Что такое? – спросила она с легким колебанием в голосе.

– Я думаю о каше с маслом, вы о витаминах.

– Создаете запас из круп? Если так, вам еще труднее.

– Пока нет, но когда вывернут руки, лучше крупа, ее можно хранить.

– Неужели дойдет до хлеба? – спросила она с тревогой.

– Почему нет, ведь все уже было.

– Да-да, вы правы. Войну я не помню. Мама работала в госпитале, здесь и осталась. А сама она из-под Ярославля. Все мы думали, самое плохое ушло. Не представляю, что будет с нами.

– Хорошо тем, кто начинает с самого трудного, – сказал он. – Например, нам с вами.

– Вы о чем?

– Ну как же! Детство совпало с концом войны, оно все принимает, даже снаряды и бомбы. Раз дано, значит, так все и устроено, чтобы летели снаряды. Потом человек растет. Это всегда захватывает. Но вот что интересно. Не только он, но и все вокруг вместе со страной идут в гору. Он совершает двойной подъем, свой собственный и ее.

– Моей дочери тринадцать, что скажете о ней?

– Прекрасный возраст, впереди неизвестность, притом большая. Время выбора: направо пойдешь, налево пойдешь. И не от случая к случаю, а происходит постоянно, тренируя внимание. Зато весь негатив проявляется. Пленку можно легко читать, это очень помогает. Кроме того, сам возраст еще несет вперед, почти без всяких усилий. Несет и открывает. Вы должны радоваться за нее.

– Вас послушать, мы пересекаем лучший из миров.

– Не самый лучший, он подобран для нас.

– Хорошо, а мы с вами? Страна и годы, по-вашему, выходит, двойное падение.

– Нельзя же все время расти. Полвека росла, наконец устала. Хочет быть легкой, надеется на вторую молодость.

– В чем же легкость?

– Избавляется от республик.

– Скорее они от нее. Латвия всегда тянула в сторону.

– Она могла тянуть сколько угодно, пока не сложилось общее настроение.

– Большинство против распада.

– Большинство – это кто?

– Обычные люди.

– Почему они всегда говорят одно и то же. Нас не слушают, мы ничего не значим. Решает не тот, кто хочет, а кто может. Может меньшинство. Что касается нас с вами, тогда мы были детьми, теперь их имеем. Будем стараться. Вы чувствуете уклон?

– Конечно, нет уже тех сил. Мне много не надо. Но дочь!

Они сидели в комнате, небольшой и уютной, хотя и очень заставленной. Везде этажерки и полки. Но не с книгами, а все красивые безделушки – мелкая бижутерия, вышивка, игрушки. Она проследила его взгляд.

– Кончила художественное училище. Люблю спокойную работу, чтобы никого над душой. Сейчас при храме, иконы, облачения. Платят очень мало, но нигде больше не берут. Православного народа немного, все протестанты, откуда быть деньгам.

– А комиссионные магазины?

– Не пробовала. Надо все остальное бросить, а храм требует времени. Вот, может быть, она.

На столе стоял карандашный портрет то ли взрослой девочки, то ли совсем юной девушки.

– Ваша работа?

– Нет, ее собственная, с помощью зеркала. Она у меня способная.

– Арбат облюбовали уличные художники, шестнадцать рублей за лист.

– Ей еще рано, пусть учится. Вот вы говорите меньшинство. Оно что же, умнее остальных, поступая наперекор им?