Противостояние. Два месяца Ивана Пряхина

На следующий день Иван утром приехал в больницу. В справочной ему сказали, что Валерию сделали операцию, и можно поговорить с врачом.

Врач, большой и розовощекий, отражал летящие в него вопросы, будто хоккейный вратарь шайбы. Переломы, сотрясения и ожоги… ожоги… ожоги… Ивану удалось просочиться сквозь толпу. Когда он вынырнул из под машущих рук, то понял, что не знает Валериной фамилии.

– А у тебя кто? – доктор сразу обратил внимание на появившегося перед ним обалделого мальчишку.

– Валера… шестнадцать лет… ожогов нет… он на кресле в болото грохнулся…

– А-а-а-а… Который в скафандре родился? Повезло, даже не верится. Такое раз в тысячу лет случается.

– Так тысячу лет назад и самолётов-то не было.

– Значит, ещё тысячу лет не случится. Не беспокойся, с твоим другом будет все нормально, завтра в палату переведем. Нечего в реанимации место занимать.

* * *

Даже бесконечность когда-то кончается. Время, остававшиеся до шестнадцатилетия, неотвратимо сжималось, будто «шагреневая кожа»*. Все мы надеемся на вдруг. Вдруг, происходящее с другими, минует меня, не случится. Доходили же слухи, что где-то, то ли в Якутске, то ли в Игарке, в ячейках успешно действуют шестнадцати- и даже семнадцатилетние ребята. Вдруг удастся побыть со своими до весны или, хотя бы, до Нового года. Но то, что случилось вчера, поставило крест на его надеждах.

Обычно они сидели на покосившейся лавочке рядом с ее домом. В этот же раз им приглянулись посеревшие теплые деревянные столбы для электрических проводов, сваленные у забора в конце улицы. Кристина рассказывала про девчонку из Павшинской поймы, с которой познакомилась на пляже у Москвы-реки. Как все пойменные, новая знакомая недавно переехала туда и не успела обрасти подругами. Это было хорошо. Правда, она была девчонкой, и вот это так уж хорошо не было. Многие считают девчонок болтушками – и это неправда. Среди них есть посерьезнее иных ребят. Но вот задаются они и всё хотят верховодить, хотя ни капельки не старше. У Кристинки вот тоже норов – спасибо не скажешь. Но мастерством они получше многих ребят владеют – с этим не поспоришь.

В тени клена жара не так чувствовалась, хотя мозги крутились лениво. Напротив три женщины сплетничали о чем-то рядом с детскими колясками. Младенцы не тревожили мамаш – наверное, их тоже сморила жара. Мусоровоз, громыхая баками, заехал во двор. Витька с соседней улицы прокатил на велосипеде. Мусоровоз, сменив баки, уже выползал со двора. Витка, возвращаясь, решил шутануть, проехал впритирочку к говорившим да еще дернул звонок. Одна из женщин вздрогнула, отступила на шаг и чуть толкнула спиной коляску. Вослед Витьку понеслась брань, и женщины, занятые руганью, не заметили, как коляска покатилась по тротуару к выезду со двора, как раз под грузовик. Иван сжал руку Кристины. Остановить коляску, вернуть ее назад было плевым делом. Тут и одна Кристинка справится. Ну, поболит голова до ночи – так к утру и пройдет. Но коляска катилась и катилась, грузовик ехал и ехал, и густые кусты сирени не позволяли водителю видеть, что там, на тротуаре. Время растянулось. Мусоровоз гудит, чтобы кто, по дурости, не подлез под него, коляска не слышит, катится как судьба, женщины слышат, но успеть уже не могут, ни один нормальный человек не успеет, Кристинка вырывает руку и мчится через дорогу. Со стороны, наверное, кажется, что ее порывом ветра бросает под колеса. Она отпихивает коляску и падает наземь. Водитель, умница, вот ведь не лохом оказался, то ли заметил что-то, то ли почувствовал, тормозит, выпрыгивает из кабины. Женщины столпились у опрокинувшейся коляски, кудахчут, кричат на Кристину – мол, поосторожнее надо. Дуры. Ну, может, ушибся ребенок, ну плачет, так ведь жив остался.

Водитель Кристину поднял, та еле стоит, качается, мутит ее. Замутит после такого. У Ивана самого голова кругом.

– Сейчас ее в больницу отвезу, – кричит водитель.

– Не надо в больницу, – Иван стоит, держась за кузов. – Испугалась она, стукнулась, вон коленка кровит. Мы тут рядом живем. Уложим. Зеленкой смажем. Перебинтуем.

– Не надо зеленкой, а то в кузнечика превращусь, – попыталась улыбнуться Кристина.

– Видите, она уже шутит. Не надо в больницу.

– Ладно, доведу до дому, а через час перезвоню – все ли в порядке? А вы, клуши, замолкли бы. Вам молиться на эту девчонку надо, что ваш младенец живым остался…

Потому и ушел сегодня Иван на крутой берег Баньки. Занятно получается. С крутого берега началось, когда там, в Бурске, самолет упал, крутым берегом и заканчивается. Только речка другая. Надейся – не надейся, чудес не бывает. Еще шестнадцати не исполнилось, а он уже теряет силу. И Кристинка из-за него страдает. Она же ни в чем не виновата, ей еще работать и работать. Может, плюнуть на все и уехать?..

Раньше ему казалось, что главное, настоящее дело впереди. Чем они занимались? Наверно, важно, наверно, нужно, но с высоты прошедших лет – так, суета, сопляков через дорогу переводили. А вот теперь этого впереди осталось всего два месяца. А что нового может случиться за два месяца? Завязать, отрезать и выбросить. Разом – чтобы без всяких сантиментов. Перевод отца надо побыстрее оформить. Только бы на это сил хватило. А здесь оставаться нельзя, здесь он не выдержит. Только в Жуковский надо позвонить, попросить Фёдора на первых порах помочь ребятам…

* * *

Сначала пускать не хотели.

– Не видишь, что творится? Не больница, а проходной двор. Да еще тут всякие знакомые рвутся.

– Да не знакомый я, а двоюродный брат.

– Документ покажи.

– Какие документы у двоюродных! У нас даже фамилии разные.

– Вот, пускай родные братья и приходят.

– Так нет сейчас никого, все в отпуск уехали, – Иван врал напропалую, надеясь, что в этом кошмаре дежурной не выяснить, к кому какие посетители приходили. – Скажите, Ванька пришел, флешку принес, которую он просил, – Иван боялся, что Валера не запомнил его имя.

– Ты тут ваньку мне не валяй! – совсем разошлась дежурная. – Сказала: не положено!

– Мань, да пропусти ты его. Парнишка из четырнадцатой совсем замаялся. Тот, что в скафандре родился. Никто к нему не приходит.

Дежурная сняла трубку:

– Алефтина, слушай, у тебя к этому, что с неба в кресле упал, сегодня приходили? То есть как: «Откуда я знаю!». Кому же знать, как не тебе… Спроси там… Не приходили?.. Ладно, – и посмотрела на Ивана. – Молнией туда и обратно. Глаза б мои тебя не видели.

Коридоры были заставлены кроватями. В палате тоже было не протиснуться. Сидели, стояли родственники. И только возле Валеркиной кровати было пусто.

– Здорово, – просипел Валера. – Как тебя пропустили?

– Сказал, что я твой двоюродный брат.

– Соврал, значит… Врать нехорошо.

– Нехорошо. Но если очень нужно – можно.

– Смотря кому нужно… Ладно, проехали. Садись, рассказывай.

– Что рассказывать? – изумился Иван.

– А всё. Ты же меня развлекать пришел.

– Ну… Скажи, как ты?

– А что со мной… – чувствовалось, что слова даются Валере с трудом. – Малость разрезали, малость зашили. Загипсовали. Вишь, как теперь драться здорово! Двинул локтем – и морда наперекосяк, – больной закашлялся. – Часто дерешься?

– Нет, совсем не дерусь.

– Как это – совсем? А если кого обижают? Не вступишься?

– Вступлю-ю-юсь.

– Ты че? Ботаник? Побьют ведь.

– А пусть и побьют, – насупился Иван.

– Ничего, карате займешься или айкедо. Для борьбы-то хиловат, – Валера рассматривал Ивана, будто собирался выставлять на аукцион. Да ты рассказывай, рассказывай.

– О чем рассказывать?

– О себе, о друзьях, о школе, как сюда попал… Мне-то говорить тяжело, – Валера снова закашлялся.

Иван стал рассказывать и вдруг понял, что говорить в общем-то не о чем. Ничего особенного в жизни его не происходило. Всё как у всех. Родился, учился, отдыхает – каникулы ведь. Друзья… Есть один друг – Гоша, вместе еще в детский сад ходили. Компьютерные игрушки? Нет, не очень. Читать интереснее. Много чего прочитал. Самые любимые? «Трудно быть богом» Стругацких, «Далекая Радуга». Еще «Капитан Сорви-голова», «Дети капитана Гранта»… Ну и что ж, что старье. Зато интересно. Сейчас так не пишут. «Гарри Поттер»? Конечно, читал. Только это ведь сказка. Так не бывает…