Коллизионный принцип наиболее тесной связи в международном частном праве

Таким образом, впервые в истории Западной Европы возникли предпосылки для зарождения и развития доктрин по вопросам, ныне относимым к сфере международного частного права:

а) налицо было несколько равноправных автономных территориальных единиц, каждая со своими местными особенностями в области частного права;

б) между населением этих территориальных единиц происходил интенсивный торговый обмен.

По-видимому, один из принципов международного частного права был полностью разработан в начале XIII столетия, а именно, принцип, устанавливающий, что законы, изданные каким-либо государем или городом, обязывают только подданных этого государя или города: «Император издаёт законы только для своих подданных. Подданных связывают обычаи своего государства»[27 - Там же. С 38.].Эта заслуга принадлежит глоссатору Хуголину и его коллегам, работавшим в Северной Италии, в частности автору «Глоссы Аккурсия» (1228 г.) – сборника глосс, получившего название по имени глоссатора Франциска Аккурсия[28 - См.: Рубанов А. А. Теоретические основы международного взаимодействия национальных правовых систем. С. 128.].

Юридическая наука, развивавшаяся в Северной Италии, основывалась на изучении римского права. Она искала и находила в источниках, оставшихся от древнего Рима, ответы на вопросы, поставленные перед ней развитием товарно-денежных отношений. Глоссаторами была констатирована объективность существования в тогдашнем мире различных правовых систем. Главная их идея состояла в том, что одна правовая система не может быть универсальным регулятором всех социальных отношений современного им мира[29 - См.: Рубанов А. А. Теоретические основы международного взаимодействия национальных правовых систем. С. 129 – 130.].

Большое влияние на дальнейшую судьбу римского права в Европе оказал Бартол (1314 – 1357). Он ставил вопрос не о том, какая правовая система применяется к данному фактическому составу дела, а том, какая группа отношений подпадает под данную норму права. Было проведено различие между статутами (или, вернее, между статутарными и обычными нормами), относящимися к лицам (личными, или персональными статутами, – statute personalia), и статутами, относящимися к вещам (вещными, или реальными, статутами, – statuta realia). Как объясняет Д. Каверс (Cavers), «реальный статут применялся только внутри территории этого государства. Персональный статут следовал за гражданами везде. Со временем эта простая схема перестала удовлетворять жизненным реалиям. Соответственно был определён третий класс статутов – „смешанный“… Проблема заключалась в том, что ни судьи, ни учёные не могли прийти к общему мнению относительно того, какой статут являлся личным, какой реальным, и что понимать под смешанным статутом»[30 - Cavers D. The Choice-of-Law Process 2. Durham, 1965. P. 53.]. По мнению Вольфа, смешанные статуты «касаются формы договоров и их непосредственных и естественных последствий»[31 - Вольф. Указ. соч. С. 40.].

Говоря о положении иностранцев, Бартол различал статуты запретительные (statuta prohibitoria), т.е. запрещающее что-либо, разрешенное римским правом, и дозволительные (statuta permissoria), расширяющие свободу[32 - См.: Мандельштам А. Н. Гаагские конференции о кодификации международного частного права. – СПб.: типография А. Бенке, 1900. С. 11.].

Еще одним представителем итальянской доктрины статутов являлся Бартоломей Салицет (1363—1412), который рассматривал отдельно столкновения законов о контрактах, деликтах и наследствах[33 - См.: там же. С. 24.].

В XVI веке дальнейшее развитие итальянской статутарной теории осуществлялось французскими юристами. Выдающимся среди них был Шарль Дюмулен. Он считается родоначальником теории «автономии воли» в коллизионном праве: он допускал применение к договорам тех из разноместных обычаев (кутюмов), которым стороны хотели подчинить свои обязательства. Для разрешения вопросов, не зависящих от воли сторон, Дюмулен применял деление кутюмов на реальные (обязательные для всех лиц, находящихся на данной территории) и персональные (кутюмы, «следующие за лицом»)[34 - См.: Лунц Л. А. Указ. соч. С. 135.].

Другой правовед Франции XVI века – Б. д’Аржантрэ, – считал, что все кутюмы, в принципе, территориальны; закон местонахождения вещи определяет права на вещи, а закон местожительства лица – право- и дееспособность лица.

Доктрина д’Аржантрэ имела свой первый успех не во Франции, а в Нидерландах. Голландские учёные изменили её, дополнив концепцией суверенитета[35 - См.: Вольф. Указ. соч. С. 42.]. Губер установил три принципа:

«а) законы каждого государства действуют внутри территориальных границ этого государства и обязательны для всех его подданных, но не за пределами этого государства;

б) подданными государства являются все лица, находящиеся внутри его территориальных границ, независимо от того, проживают ли они там постоянно или пребывают временно;

в) суверены государств в своих действиях руководствуются уважением к тому положению, что законы каждого народа, после того как они были применены в пределах границ его собственной страны, сохраняют свою силу повсюду при условии, что этим не нарушаются власть и права другого суверена или его граждан»[36 - Conflict of Laws. Cases – Comments – Questions. Sixth Ed. by D. P. Currie, Herma Hill Kay, Larry Kramer. St. Paul, MINN, 2001. P. 3.].

Голландские юристы называли это comitas – «вежливостью»[37 - См.: Корецкий В. М. Очерки англо-американской доктрины и практики международного частного права. – М.: Юридиздат, 1948. С. 6.].

Первое упоминание о голландской доктрине содержится в сочинениях Павла Вута (1619—1677)[38 - См.: Мандельштам А. Н. Указ. соч. С. 55.]. «Внеземельная сила статутов основана исключительно на соображениях вежливости, удобства или интереса, на том, что называется «comitas»[39 - Там же.].

По мнению Иоанна Вута, вопросы столкновения законов рассматривались с трех точек зрения. Сначала установливались требования права; затем указывались уступки международной вежливости; отмечались границы, в пределах которых частные лица могли не подчиняться местным законам. Эти правила автор впервые объявил, применимыми не только к отношениям провинций, но и государств, между собой[40 - См.: там же. С. 56.].

Однако, принцип «вежливости» не ограничивал принцип территориального подхода к отношениям, связанным с недвижимостью.

«Голландия, где колониальная система впервые получила полное развитие, уже в 1648 году достигла высшей точки своего торгового могущества»[41 - Цит. по: там же. С. 5.]. Голландские купцы требовали «вежливого» к себе отношения от иностранцев на территории Голландии. С другой стороны, они сами зависели от милости сильного иностранного феодального монарха, которая также называлась «вежливостью». Однако они не считали себя обязанными применять иностранное право, голландцы применяли его только по «вежливости». Они боялись, что обязательное применение иностранных законов может нарушить интересы их государства, привести к тому, что чужие законы станут действовать в обход голландских законов[42 - См.: там же. С. 6—7.].

Голландская школа намеревалась установить следующий метод разрешения коллизии законов: каждое государство может свободно устанавливать свои коллизионные нормы по своему собственному усмотрению. Оно может предписывать судьям своей страны вовсе не применять никакого иностранного права или же применять только некоторые нормы, с соблюдением условий, определяемых государством. Этой свободе выбора, предоставляемой государству, ни в какой мере не препятствуют нормы международного права. Голландские учёные выводили это положение из концепции суверенитета.

«В этой части правовая мысль ХХ столетия во всех странах мира следует голландской доктрине: всё международное частное право есть национальное право»[43 - Вольф. Указ. соч. С. 43.].

В XVIII веке французский юрист Буйе разрабатывал главным образом коллизионные вопросы, возникавшие в связи с действием различных французских местных кутюмов. Он провозгласил примат персонального статута. Закон местожительства лица выдвинут в качестве исходного коллизионного принципа, определяющего право- и дееспособность лица. Однако учение Буйе не нашло отражения в Кодексе Наполеона.

Французская буржуазная революция XVIII века на смену старому принципу домицилия выдвинула принцип французского гражданства как исходного основания для решения ряда правовых вопросов, и Кодекс Наполеона воспринял это начало.

В английском праве проблемы коллизии законов не существовало до конца XVII века. Суды применяли исключительно национальные законы. Вместо коллизии законов в Англии можно найти только «коллизию юрисдикции»[44 - Цит. по: там же. С. 45.]: спорный вопрос заключался не в том, какой закон суд должен применить по данному делу, а в том, какой суд компетентен выносить решение по этому делу.

Первые шаги в сторону применения иностранного права выразились в признании решений иностранных судов, основанных на иностранном праве. Уже в начале XVII века английские суды считали, что они обязаны признавать юридическую силу за решениями иностранных судов.

Применение исключительно английского права порождало неудобства для торговцев, чья деятельность часто подпадала под международные нормы. В начале XVII века английские суды разрешили эту проблему, просто установив, что «право торговли» и нормы международного публичного права являются частью английского права[45 - См.: Conflict of Laws. Cases – Comments – Questions. Sixth Ed. by D. P. Currie, Herma Hill Kay, Larry Kramer. St. Paul, MINN, 2001. P. 4.].

Переходом к такому воззрению послужили идеи, высказанные Филлимором (Phillimore)[46 - См.: Phillimore. Commentaries upon International Law or Comity. 1874. P. 83.].

Начиная с конца XVII века английские суды, не отказываясь от юрисдикции, отказывались иногда применять английское право и заменяли его законом места совершения акта или места нахождения имущества. В 1775 году лорд Мансфильд указал, что «каждое дело, рассматриваемое в английском суде, должно быть рассмотрено в соответствии с английским правом, но английское право предусматривает, что при наличии определённых обстоятельств… должны применяться законы страны, где имели место основания сделки»[47 - Ibid.].

«Английские коллизионные нормы, получившие своё развитие начиная с середины XVIII века, носят на себе только незначительные следы влияния доктрин школы статутариев, не считая теорий знаменитых голландских учёных»[48 - Вольф. Указ. соч. С. 46].

Сочинение Дайси (Dicey) представляло классический свод действующего английского международного частного права[49 - См.: Dicey. A. Digest of the Law of England with Reference to the Conflict of Laws. London. 1896. P. 852—853.].

Дайси (Dicey) настаивал на двояком значении термина «Английское право» («Law of England»), под которым понималось или одно материальное английское право, или также все правила для выбора законов и разграничения юрисдикций, обязательные для английских судей[50 - См.: Dicey. A. Op. cit. P. 6.].

Было отмечено, что английские суды не столько применяют иностранные законы, сколько признают права, приобретенные согласно с этим законам[51 - См.: Ibid. P. 10—12.].

По мнению Дайси (Dicey), источниками английского международного частного права являлись не только парламентские акты и прецеденты, но и общие принципы, выводимые из иностранных судебных решений и теорий[52 - См.: Ibid. P. 17—22.].

В континентальной юриспруденции всё с большей и большей ясностью признаётся, что предпринятая статутарными теориями попытка разрешить все вопросы международного частного права на базе нескольких общих принципов не удалась.

На протяжении XIX века международное частное право обязано своим развитием, главным образом, трём лицам: американскому судье Стори, немецкому профессору Савиньи и итальянскому государственному деятелю Манчини.

Голландская теория «вежливости» нашла отражение в америнской доктрине и практике.

Одним из самых видных представителей американской школы являлся Стори, определивший три руководящих начала в коллизионном регулировании[53 - См.: Story J., Commentaries on the Conflict of Laws. Boston. 1865. P. 18.].

По первому из них – каждому государству принадлежит «исключительный суверенитет»[54 - Ibid.] в пределах его территории. Существенным признаком этого суверенитета является то, что законодательная сфера государства охватывает все лица, вещи и акты, имеющие связь с территорией такого государства.

Второй принцип логически вытекает из первого. Законы каждого государства не имеют силы за его пределами территории. Они не имеют обязательной силы ни по отношению к иностранному законодателю, ни даже относительно собственных подданных, находящихся за границей.

В-третьих, если некоторые законы и получают экстратерриториальную силу, то исключительно по доброй воле «территориальной власти»[55 - Story J. Op. cit. P. 18.].

Сторонниками Стори были Бердж и Уитон.

На основе судебной практики Стори развил доктрину «конфликтного права», которая затем была усвоена в Англии[56 - См.: Богуславский М. М. Вступительная статья / Чешир, Норт. Международное частное право. – М.: Прогресс, 1982. С. 7—8.]. Он же впервые предложил термин «международное частное право» в своей работе «Commentaries of the Conflict of Laws» в 1834 году[57 - См.: Раапе Л. Международное частное право. – М.: Изд. иностр. лит., 1960. С. 19.]. Лорензен отмечает, что эти комментарии «были без сомнения наиболее значимой и выдающейся работой по конфликтному праву среди всех, что появлялись с XIII века в любой стране и на любом языке… В США и Англии Стори по праву считается отцом коллизионного права»[58 - Lorenzen E. Selected Articles on the Conflict of Laws. 1947. P. 166.].

Главным принципом доктрины Стори стал территориальный принцип, что объясняется, прежде всего, доминирующим положением, которое заняли США на Американском континенте и которое почти до конца XIX века занимала Англия в мировой торговле.

Взгляды Стори в значительной части были восприняты американским правом и в настоящее время твёрдо установились в судебной практике американских судов.

В XIX веке германский юрист Вехтер высказал положение о том, что коллизионная норма носит национальный, а не международный характер. Если в действующем внутреннем праве нет прямой отсылки к иностранному закону, то судья должен исходить из общего духа отечественных законов для того, чтобы решить дело, осложнённое иностранным элементом. Либо применяется закон суда.

Исходная точка зрения Савиньи была противоположна взглядам как Вехтера, так и Стори. Савиньи исходил из того общего положения, что «целесообразно», чтобы по делам, содержащим иностранный элемент, «одни и те же отношения могли ожидать одинакового решения, независимо от того, в каком государстве будет вынесено решение»[59 - Вольф. Указ. соч. С. 50.]. Поэтому, по его мнению, очень важно иметь в виду существование «международной общности народов, поддерживающих отношения друг с другом»[60 - Там же.]. Таким образом, уважение со стороны одного суверенного государства к другому суверенному государству не является единственным или даже первичным мотивом, на котором основывается применение иностранного права. Подлинным основанием является выгода, которую такое применение приносит всем, кого это касается.

Также Савиньи предложил квалифицировать юридические отношения вместо юридических норм. Его задача заключалась в том, чтобы «установить для каждого правоотношения тот закон, к которому оно по своей собственной природе относится или под который оно подпадает», и таким образом выявить, где данное правоотношение имеет «своё место»[61 - Цит. по: там же. С. 51.]. При этом руководящую роль играет воля сторон, которая может свободно подчинить правоотношение определённому правопорядку – отечественному или иностранному.

Кроме Германии, доктрина Савиньи оказала широкое влияние на австрийское, французское, итальянское и греческое право.

Идеи Савиньи были развиты Гирке, который заменил термин «место» выражением «центр тяжести», и ещё больше, когда Вестлейк, игнорируя какие бы то ни было территориальные элементы, просто говорил о праве, с которым правоотношение «наиболее тесным образом связано»[62 - Цит. по: Вольф. Указ. соч. С. 52.].

Доктрина Савиньи нашла сторонника в лице французского ученого Франца Деспанье. Международное частное право определялось этим исследователем как наука, указывающая закон, соответствующий природе данного юридического отношения[63 - См.: Мандельштам А. Н. Указ. соч. С. 119.].