Синдром Рыжей. Роман из цикла «Пространство холода»

Ну, а тут были наши интересы. В результате незатейливой операции удалось провернуть пару хороших сделок напрямик и получить пристойные комиссионные, оставшись, как модно выражаться, за кадром. Наклёвывалось ещё кое-что, и, если всё пойдёт, как задумано, то я смогу сменить свою комнатёнку в коммунальной квартире на жилье более пристойное, и, решившись, попрошу Наталью вернуться ко мне. Тем более что взаимоотношения с соседкой, молодой, но редкостной стервой, занимающей две остальные комнаты, у меня не сложились с самого начала.

***

Занятия наши подходили к концу, пришло время писать зачётные работы. Мне понадобился кое-какой материал для реферата, и Рыжая сказала, что у неё есть эти пособия, и я могу забрать их хоть сейчас, поскольку они у неё на работе, а это почти рядом. Такой вариант меня устраивал – за ночь я мог бы сделать необходимые выборки, набрать текст на компьютере, а потом скомпилировать в нечто удобоваримое. Мы пошли в противоположном направлении от метро, пересекли улицу, прошли через проходной двор.

Было уже закрыто, она позвонила, и нам открыл усталый и усатый охранник отставного возраста. Пройдя по полутёмному коридору, мы оказались в чистеньком и светлом офисе. «Это чёрный ход, – прокомментировала Рыжая, – для своих, но можно войти и с улицы. У меня есть ключ, но надо обходить». В комнате было четыре удобных кресла, и я приземлился в одно из них. Рыжая достала из шкафа несколько книг, и предложила кофе, пока я буду их смотреть.

Я с удовольствием согласился, поскольку за три часа занятий обходился только сигаретами. Девушка пошла ставить кофейник, а я мельком осмотрел уютное помещение. Стены до середины обиты жжёной вагонкой и покрыты лаком. Выше – кремовые обои без излишних украшений. К стенкам же прилеплены записки, календарики, но это не раздражало. На обоих окошках – кашпо с ухоженными цветочками. Письменные столы – большие и нового уже образца, в меру завалены бумагами, уложенными в корытца и аккуратные стопочки. В углу – журчащий холодильник «Самсунг», на каждом столе – телефон и компьютер. В комнате была ещё одна дверь, в которую Рыжая вышла за водой для кофе. Вот и она.

Рыжая засыпала молотый кофе, залила воду и включила стандартный офисный кофейник. «Одна минутка, и будет готово», – сказала она, и как-то неловко повернулась на высоких каблуках, потеряв равновесие. Я поспешил на помощи и подхватил её. Коротенький пиджачок лимонного цвета смешно задрался вверх в противоположном моим рукам направлении, которые, пытаясь поддержать Рыжую, скользнули вниз и опять-таки случайно оказались на том месте, где им быть совсем не полагалось, уже на незащищенном одеждой теле. И задержались там также чуть дольше, чем того требовали обстоятельства и приличия.

Ощущение необыкновенной упругости усиливалось прикосновением её совершенных форм к моей груди. И во мне что-то повернулось. Я с трудом удержался, оторвал Рыжую от себя и поставил на пол. Потом я уже осознал, что это прикосновение стало искоркой, пронзившей нас обоих. Рыжая не оттолкнула меня, а лишь машинально поправила сбившуюся одежду и свалившуюся почти миниатюрную туфельку и совершенно невозмутимо произнесла:

– Спасибо, а вот и кофе готов.

В некотором смущении мы выпили по чашечке ароматного кофе, и минут через пять распрощались. Но я почувствовал по слабому пожатию её руки, утонувшей в моей, что это так просто не закончится. И вечером думал о Рыжей, и, хотя нужно было позвонить Наталье, рука не тянулась к телефону.

Несколько дней были исключительно тяжёлыми. Приходилось много работать, и я возвращался домой, как выжатый лимон. Успевал что-то перехватить, потом допоздна сидел с конспектами и еле доползал до не собираемого дивана. И всё шло своим чередом. С Рыжей мы о том эпизоде не вспоминали, однако я заметил перемену в её голосе. Ко всему прочему, мы боялись встречаться взглядами. Боже мой, – думал я, неужели одного почти случайного прикосновения достаточно? Но давил себя, как клопа, не имея наглости посягнуть на её жизнь. Однако грудь маленькой женщины запечатлелась на мне, и это не укладывалось в традиционную схему – знакомство, ухаживание, желание, любовь – секс. Конфетно-буфетный период отсутствовал.

В этот апрель я выкладывался на полную катушку. Что некоторым образом демпфировало мои переживания. Нам с Петровичем удалось ещё одно дельце, довольно-таки рисковое, и мой гонорар уже выразился весьма внушительной стопкой зелёных. Этот успех мы опять отметили в кафе, но без излишеств. Потом Петрович предложил поехать к его знакомым девушкам, расслабиться и снять стресс, но я нашёл в себе силы отказаться и даже ни чуточки не пожалел об этом. Мои мысли вертелись между Натальей и обеими Рыжими, Наталье я даже позвонил, но она была не то чтобы холодна, а, скорее, равнодушна.

Я предложил встретиться в выходные, но она ответила, что у неё совсем другие планы и жизнь другая, и так далее, и тому подобное. И, вероятно, это было концом. Ладно, перебьёмся, разозлился я, понимая, что изначально виноват сам, но скучать некогда. И впрямь, какой дурак осмелится гулять от такой женщины, надеясь, что это обойдётся без последствий?

Но…. Я опять сомневаюсь. А суть в том, что, хотим мы того или нет, в жизни всегда что-то происходит – одни женщины неизбежно сменяют других, друзья – как бы это сказать помягче, исчезают в критический момент. Но свято место не бывает пусто. Это аксиома. Однако становишься поневоле более осторожным и не допускаешь резких телодвижений. Однако контроль не всегда срабатывает.

***

И вот очередная лекция. В качестве разрядки и наживки, чтобы заинтриговать опупевшую публику, лектор объявил, что будет показывать на занятиях слайды и видеофильм. Посему начало мы прослушали вполуха, ожидая представления.

Наконец, настал долгожданный момент, лектор погасил свет и подошел к допотопному диапроектору. Народ радостно заёрзал. «Кино покажут!» Многим ещё со школьных лет знакомо это ощущение ожидания, когда объявляют, что вместо урока будем смотреть кино или слайды. Пусть фильм совершенно жуткого качества, на убогой пленке, и такого же содержания, а диапозитивы скрипят и не вынимаются из аппарата, но мы ждём и полны счастья. Как и прежде, будто не прошло столько лет!

Мы с Рыжей переглянулись, если можно так сказать, в темноте, но я почувствовал, как она повернулась ко мне. Наши руки соприкоснулись. Она не убрала своей, а ответила на моё пожатие и придвинулась ближе. Потом, как бы невзначай, моя рука легла на бедро женщины и продвинулась выше, а Рыжая прикрыла её маленькой ладошкой. Я пребывал в столь блаженном состоянии до тех пор, пока не включили свет. Что нам показывали, для меня осталось загадкой.

«Ну как?» – Довольно произнес лектор – видимо, эта коллекция была его гордостью, а слушатели стали радостно обсуждать увиденное.

В перерыве мы молча курили, и я заметил, как дрожит сигарета в её руке. Руке, увенчанной толстым обручальным кольцом. И я понял, что неизбежное, а мы всегда это чувствуем, не отдавая себе отчёта, на подсознательном уровне, произойдёт. И будет не просто данью внезапно разгоревшейся страсти. Сердце пустилось в свою аритмию, душа позорно сбежала в пятки.

Мы не обменялись ни словом, а просто вышли вместе и пошли в одном направлении по уже остывающему, но ещё светлому городу. Мне показалось, что всем редким прохожим ясно, куда и зачем мы направляемся, однако я слабо представлял дальнейшее.

На этот раз Рыжая открыла парадную дверь своим ключом. Мы оказались в том же самом помещении. «Не включай свет», – сказала Рыжая, и опустила шторы. Воцарился полумрак. Несколько секунд мы безмолвно стояли, прижавшись друг к другу, и я был уверен, что она почувствовала мое состояние. Дыхание прерывалось, но мы даже и не поцеловались – я не мог торопить события, просто… Рыжая освободилась из моих объятий. «Подожди минутку, я сейчас».

Я сел уже в знакомое кресло. Она вышла. Я вскочил, не в силах усидеть на месте, походил по комнате, схватил какой-то журнал, полистал его бесцельно, ничего не воспринимая, затем снова сел.

Вошла. Волосы уже не были собраны в прическу, а свободно струились. Одежду её составляла только распахнутая блузка, на которой явственно проступали два мокрых пятнышка сосков. «А она действительно рыжая», – подумал я, опустив взгляд, хотя в данный момент это было совершенно неважно.

Мгновение – и я привёл себя в то же состояние. Её упругие и одновременно мягкие груди легли на мои ладони, и, увы, или к счастью, не поместились в них. А губы – тёплые и нежные. Рыжая оперлась одной рукой о моё плечо, приподнялась на носочках, и плавно опустилась на мои колени. Затем сделала пару лёгких движений и застыла, прижимаясь ко мне ещё влажной после душа прохладной грудью. Я тоже не шелохнулся, боясь вспугнуть бесподобное наслаждение. Даже больше – то единение, препятствием которому не могут быть любые условности. Потом она, не отпуская меня, осторожно перевернулась, опершись на гладкий полированный стол, и доверчиво предоставила себя в мое полное распоряжение.

***

Мы поймали машину и поехали – моя была ещё не на ходу. Рыжая всю дорогу молчала, прижавшись ко мне и не выпуская моей руки, и только когда мы подъезжали к её дому, тихо сказала:

– Зачем я это делаю? Но не могу. Умру без тебя. Ты понимаешь? – выпорхнула из машины и пошла, холодная и недоступная для встречных.

Совершенно ошарашенный я вернулся домой, постоял под душем, заварил бесконечный кофе. Произошедшее ошеломило меня. Так просто и естественно, будто мы занимались этим с Рыжей с незапамятных времён, и мне не хотелось ни с кем делить эту женщину. Нервные и бурные, иногда ровные и спокойные отношения с Натальей – я уверял себя, что до сих пор любил её, надежды на близость с Рыжей-1, доводившие меня до исступления, часто даже пугавшие, или то, что было сегодня с Рыжей-2 – может, это именно то, что нужно в этот момент или всегда? И причем здесь гармония, внешность, и прочие качества?

Однако ни о чем, кроме Рыжей-2, я думать не мог, не желая признаться себе, что с первого дня знакомства, осознавая, что это больше, чем любовь, хотя этого слова так произнесено и не было. За ненужностью. Ненадобностью?

Доктор

Зазвонил телефон. Я с некоторым сожалением прервал чтение, может быть, с чувством определенной неловкости, случайно оказавшегося перед моими глазами опуса. Всегда, хотя мне приходится это делать постоянно, испытываешь это чувство, невольно вторгаясь в чужую и далекую от тебя жизнь. А тут встретился с довольно-таки откровенными мыслями и страстями, явно не предназначенными для постороннего. Я закурил в раздумье, хотел вытащить флэшку, но потом почему-то скопировал на винчестер и выключил компьютер. Подошёл к телефону. Звонок был ничего не значащий, но настроение сбил.

В отделении было тихо.

Мои психи мирно спали, и слышно было, как журчит вода в туалете в конце коридора, и отбивают минуты электрические часы над моей головой. Но вдруг послышались тихие, приближающиеся шаги. Я привстал – кого это ещё чёрт несет?

«В-вы н-не видели случайно моей ф-флэшки?» – В ординаторскую просунулся тихий псих из восьмой палаты. «Вот, пожалуйста, это Ваша?» – «Д-да, большое с-спасибо», слегка заикаясь, произнес псих, осторожно взял флэшку и прижал к груди в полосатой пижаме. Тряхнул лохматой головой, и удалился, бормоча себе что-то под нос.

Я вышел в коридор, освещенный лишь дежурным светом, и увидел, как он вернулся в свою палату. Потом скрипнула пружинная кровать, и отделение погрузилось в сон.

Так, значит, это его флэшка? Вот уж никогда бы не подумал. Это был не мой больной, но иногда я встречал его в коридоре и на обходе. Он всегда вежливо здоровался со всем персоналом, но, похоже, никого не замечал. Интересно, как ему удалось добраться до компьютера, столь бдительно охраняемого нашими медсестрами, и откуда у него флэшка? Неужели это нечто вроде дневника? Кое в чём ему можно позавидовать, в прошлом, конечно.

Я зашёл в сестринскую. Анна Сергеевна тихо дремала над детективом, но при моём приближении очнулась и подняла голову: «А, это ты, Николай. Что, не спится?» – «Да, спокойно всё, тоже почитал немного, да надоело – я отнюдь не собирался делиться с ней своим открытием, – вот только один из восьмой ходил, да и тот уже спит». – «А, тихий компьютерщик! Он спокойный, вежливый, не шумит. Как есть время, все к компьютеру бежит, с флэшкой своей, что-то печатает. Ну, бог с ним, никому не мешает. Жалко мужика, все память отшибло. А так ещё ничего, симпатичный». – «А попал сюда как, и неужели никто к нему не ходит?» – «С травмы он, после автокатастрофы. Недельки три, как к нам перевели. С работы приходили, с гостинцами, но никого так и не признал. А чайку хочешь?» – Она посчитала тему исчерпанной. И, не дожидаясь ответа, включила чайник.

«Пироги сегодня пекла, попробуй». Я отказывать не стал, и устроился напротив. Пироги оказались действительно очень вкусными, и мы славно перекусили и поболтали, так, ни о чём. Неожиданно Маня продолжила: «Мать к нему приходила, плакала старая – поздний ребёнок (а ему, по моему представлению, было чуть за тридцать, тридцать пять), он и её не признал – из-под Пскова приезжала, трудно, говорит, добираться, да и хозяйство не на кого оставить. А жена не то есть, не то в разводе, так и не явилась. Видно, не живут. Ничего, молодой, оправится, найдет себе ещё. А твои дела, кстати, как?» – Анна была в курсе моих личных дел, оставляющих желать лучшего, но на эту тему я не хотел распространяться.

Как и Тихий (так я буду называть его), я тоже запутался со своими женщинами, в итоге расставшись со всеми, и, видимо, именно поэтому его опус заинтересовал меня не только абстрактно. У каждого свой анамнез.

Мы выпили ещё по стаканчику, Анна начала клевать носом, и я отправился в свой кабинет досыпать. Но, увы, ничего их этого не вышло. Я вновь и вновь возвращался к прочитанному. Тишина и приглушённый свет способствовали размышлениям.

Возможно, некий ключ могла дать непрочитанная часть рукописи, но вставать с удобного кресла, снова включать компьютер было лениво.

Я припомнил, что да, действительно, он к нам поступил из травмы, после автокатастрофы. Вроде бы там даже были жертвы. А у него – несложный перелом, быстро срослось, зато тяжёлое сотрясение мозга, и, как следствие – почти полная потеря памяти, амнезия. Нет, он вполне мог читать, общаться, даже, как я только что узнал, вполне сносно работать на компьютере, но практически все связи с внешним миром, события, лица – стерлись.

Он никого не узнавал, только пытался смущённо улыбаться, когда к нему приходили, однако тех, кто был в отделении – врачей, медсестёр, больных – прекрасно знал по имени-отчеству.

Мне известны и более тяжелые случаи, когда все приходило в норму, и оставалось только ждать. Возможно, флэшка была ключом – но, увы, ни одного имени, ни одной зацепки не было.

Персонажи укрывались под псевдонимами, или просто обозначались. Особенно две Рыжие. Может, на этой почве он и свихнулся? Не в силах разобраться, кто где? И, если предположить, и жена его (бывшая?) тоже рыжеволосая, то можно себе представить. И сам психом станешь, особенно если тебя тряхнёт, как следует. Теперь он пытается восстановить историю, но все переплетается в его воспалённом мозгу (хотя энцефалограмма не показала отклонений от нормы, и, вообще говоря, здесь ему делать нечего).

Но, если не наступит ремиссия, то провести ему здесь. А парень незаурядный. Как это он писал про своих женщин: «Возможно ли объяснить и понять, что лучше – отточенная техника Рыжей, сосредоточенная и импульсивная ласка жены», или – не помню дословно, что он написал про Рыжую-2, но тоже что-то нежное. Никому не обидно. Впрочем, попадись он любой из них – да прочти они эти строки, то, скорее всего, разорвали бы на кусочки. От ревности. Или не смогли бы поделить. Кто их, женщин, поймёт. Вроде и любил каждую, а вот, сложилось…

Но в чем-то он, безусловно, прав. Соглашусь – мы до сих пор не можем понять, чего хотим в данный конкретный момент. И то, что вчера казалось сплошным очарованьем, завтра может вызвать глухое раздражение и апатию, а тут внезапная ситуация так переломит, даже если того не желаешь и не планируешь, и поведёт тебя, и потянет-потянет и вдруг потеряешь не то что рассудок, но и самого себя. Хоть в омут. А там вовсе не обязательно ждёт Тортилла с золотым ключиком.

У меня ж точно такая ситуация – не калька, а период разброда. То, что было. М-да. Лечь рядом на койку и слушать Тихого. Ну, не обо мне речь. Да и литературным критиком поздновато становиться. Не предназначен. Впрочем, может сменить род деятельности самому? Ладно, это я так. Я не страдаю от однообразия. Но меня поразило отсутствие детализации их взаимоотношений с Рыжими – он тактично не приводил имена, или же это был вымысел?

Вряд ли. Остатки сознания выливались в строчки. Сам отгоняю вызванные в воображение образы и засыпаю. Но и там меня преследуют. Мне снятся сонмы рыжих, огненно-рыжих, летающие в облаках, их одежды развеваются, сбрасывая последнее, они опускаются вниз, обнимают меня и уносят в долину наслаждений, доводя почти до пика, а потом также внезапно исчезают.

Просыпаюсь от звонка совсем разбитый, глотаю приготовленный Анной Сергеевной кофе, сдаю дежурство и отправляюсь домой. Досыпать. Теперь уже без сновидений. Следующее дежурство у меня через три дня, я отдохнул и отправился принимать нормальных психов.