– Ладно, не сердись, – смутился Николай, – понимаешь, непогода. Мы тут одни, всеми брошенные, без женского внимания.
– И потому не закусываете, пьёте и плачетесь друг другу в жилетку.
– Да, – виновато кивнул Николай, – плачемся, а что остается.
Она толкнула его в бок:
– Хорошо, пойду, посмотрю, что можно сделать. И прошествовала на кухню.
Я же сидел ошарашенный, ибо в прошлый раз видел её только издалека. Но действительность, как это ни банально, превзошла все ожидания. Или это генерировал волны мой больной и утомленный мозг? Я допил холодный кофе, попытался сконцентрироваться хотя бы до той степени, чтобы изображение не двоилось.
И мне стало себя жалко. За никчемность и заброшенность. Я, конечно, утрирую. Но всё же…
Я высунул голову в окно, навстречу дождю, в надежде глотнуть свежего воздуха – но, увы, это слабо помогало.
Катя запихала в наши голодные рты наскоро приготовленные котлеты, с горошком вместо гарнира, политые кетчупом, и мы послушно это съели. Сама же выпила полстаканчика сока, а от шампанского и конфет отказалась.
– Ну вот, скоро на людей будете похожи.
Она сидела в единственном кресле и курила тоненькую сигарету. Потом вышла:
– Надо проветрить, а то можно задохнуться.
Николай только кивнул в ответ…
Около одиннадцати, убедившись, что мы в состоянии контролировать собственное поведение и больше пить не будем, сославшись на то, что ей завтра рано на работу, Катя стала прощаться.
Решив навязаться, я вставил:
– Да и я, пожалуй, тоже пойду. Мне рядом. Заодно провожу даму, если нет возражений.
– Хм, толку-то от такого провожатого, – она в очередной раз скептически посмотрела на меня, правда, я уже немного оклемался – то есть, законсервировался в предыдущем состоянии, то есть, мог поддерживать разговор и не нести пьяный бред, – да ладно уж.
– А ты сам-то дойдёшь? – и Николай сомневался, – я, допустим, могу только упасть в койку.
– Чего уж, проконтролирую, – усмехнулась Катя, подставляя ему щеку для поцелуя, а мне оставалось надеяться, что она живёт не слишком далеко, и я потом смогу добраться домой, не встретившись с нежелательными элементами типа отвязанных малолеток или бдительной милиции, если не сумею поймать машину. Что довольно-таки сложно в такую непогоду.
При этом я как-то не обратил внимания на ту её фразу, в которой она обещала проконтролировать процесс, в котором в роли провожатого должен был выступать я, мужчина.
Мы спустились вниз на лифте. Дождь уменьшил свою, так сказать, интенсивность.
– Сейчас, подожди, – Катя щелкнула пультом, и мы побежали через лужи к стоявшей почти у подъезда машине.
Я плюхнулся на сиденье, и во второй раз оказался в качестве пассажира, теперь уж маленького «Фольксвагена». Да, если бы я рискнул сесть за руль, то, по закону подлости, точно бы оказался без прав минимум на год. Но на фига ей нужен провожатый? Может, она просто решила доставить меня домой, как сестра милосердия, выносящая с поля раненого? Но откуда она может знать, где я живу? Ведь и у Николая был только мой телефон, которым мы обменялись при знакомстве, но адрес? Чудеса в решете. Но мысль моя, увы, запаздывала. Вскоре Катя, хранившая полное молчание и лишь изредка чертыхавшаяся, объезжая колдобины, остановилась и сказала:
– Всё, приехали. И вынула ключ зажигания из машины.
Ага, недалеко, доберусь, – подумал я, закрывая дверь и стараясь при этом не хлопать. И лишь после этого, оглядевшись, заметил, что машина стоит как раз у моего подъезда.
– Н-ну почему ж-женщины такие умные, – бормотал я себе под нос, – всё знают, и даже домой доставили, блин. Чего бы это значило?
– Вы что-то сказали? – спросила Екатерина, давайте скорее, а то прохладно, и, ничего не сказав, пошла вперед.
Я, обогнав её, ухитрился не споткнуться и открыл тяжёлую дверь, обитую железом. Сердце бешено забилось. А вдруг?
Она уверенно подошла к лифту, не споткнувшись о ступеньки, и нажала кнопку вызова. Я хотел, было подняться на пол-этажа, посмотреть почту – но вряд ли мне кто писал. Да и кроме рекламы наверняка ничего не было, и потому даже не дёрнулся. Скрипя, кабина остановилась перед нами. Екатерина пропустила меня вперёд и нажала кнопу моего этажа. Я сам это заметил, и утвердительно сказала:
– Шестой?
Мне оставалось только покорно кивнуть. Ну и дела.
Лифт послушно дёрнулся вверх. Я не знал, что говорить и думать, но дверь открылась опять. Сегодня почему-то двери и открываются, и закрываются. А что поделаешь? Я инстинктивно вышел, а она осталась в лифте. И чудом успел обернуться и поставить ногу, когда она сказала:
– Ну вот, и хорошо. А мне выше. Она явно не собиралась выходить, справедливо посчитав свою миссию выполненной.
– А как же? – я искренне, как мне показалось, сыграл недоумение, – я и Вас не проводил, и сам не доставлен.
Она улыбнулась, но с таким выражением, как будто обращалась к камню:
– Ну, пару этажей я и сама могу доехать, если вы не сломаете лифт.
– Постойте, – продолжал упорствовать я, – не понимаю, как это пару этажей?
Она терпеливо разъяснила:
– Так, заметно, некоторые не отличаются ни умом, ни сообразительностью. Ни, тем более, наблюдательностью.
– Постойте, – я лихорадочно соображал, но умственные способности остались где-то за пределами выпитого, но мне ужасно не хотелось, чтобы она уходила, – неужели вы способны бросить человека так, буквально в двух шагах? А вдруг я не смогу попасть домой, и вас потом будет мучить совесть? – говоря это, я совсем не думал о том, что её тоже может кто-то ждать, а она вынуждена тратить свое драгоценное время на полупьяного и практически незнакомого мужика.
Непонятно почему – скорее, из неосознанного сострадания, но Катя вышла из лифта.
– Ладно уж, и спать уложу, а то, действительно, с вас станется.
К счастью, мне не пришлось долго рыться по карманам в поисках ключа, и я с первого раза попал в замочную скважину, в очередной раз распахнул дверь, и галантно, (интересно, как это выглядело со стороны), пропустил даму вперед.
– Вот, моё жилище.
Екатерина с видимым безразличием оглядела жуткую прихожую, но ничего не сказала. Действительно, что интересного может быть в стоптанных тапочках, коробке из-под монитора с грязным бельём (хорошо, что закрыта), и чудом держащейся на гвоздиках вешалке?
– Сейчас будем пить кофе.
Это было как бы паролем. Кофе, наряду с пивом, объединяет. Я провел её в комнату, по пути пнув носки под диван. Хорошо, что утром сподобился убрать постель. В общем, бардак был рамках допустимого, если не считать скопившейся кое-где пыли.
Екатерина даже не поморщилась, а только распахнула окно, впуская прохладный ночной воздух. Я же поспешил в кухню. У меня замечательная кофеварка на две чашки – насыпаешь кофе, заливаешь кипятком, прижимаешь ступицей. И – готово. Жидкость просачивается вверх, осадок остается внизу, и аромат не пропадает зря. Чайник кипит быстро, и вот я спешу в кухню с подносиком, с двумя чашечками, очень симпатичными, с золотой каемочкой. Кобальтовые, то есть.
Точно такие же были у нас дома, и я прикупил по случаю полдюжины таких же, возможно, как воспоминания, или по привычке.
Так или иначе, я доставил кофе горячим и не расплескал. Кофе оказался, действительно, превосходным. Аромат наполнил комнату.