Происшествие в Никольском (сборник)

– Ты что, Верк, – заговорила Нина испуганно, – ты что придумала?

– Ничего, – сказала Вера.

– Нет, ты брось, Верк, я ведь вижу! Ты не хочешь мне сказать?

– Ты не обижайся. Но тут дело только мое и ничье больше.

– Ну и глупо! Себя погубишь и близким отравишь жизнь. Подумай хоть о матери и сестрах… Как они будут без тебя? И зачем тебе руки об этих гадов марать? Суд все сделает…

– На суде меня измучают больше, чем их.

– Нет, Верк. Сегодня же надо ехать в район, в милицию, подать заявление, и к врачам. Если не поедешь, я сама возьму и съезжу…

– Ну и предашь меня.

– Эту твою глупость я всерьез не принимаю. Поверь, если бы я считала, что ты собираешься поступать правильно, я бы тебе помогла и риску бы не испугалась – когда надо, я не трусливая, ты знаешь, но тут ты не права.

– Ну и хорошо, – сказала Вера обиженно, – не права, ну и хорошо…

– Сразу надулась, – сказала Нина. – Ты хоть подумай, не спеши…

Вошла мать.

И Нина, и Вера скосили глаза в ее сторону, ожидали новой бури, но слов никаких не было произнесено, и тогда Нина встала.

– Мне пора на работу. Как вернусь, сразу сюда забегу. Ты, Вера, не права, ты все взвесь, – тут Нина остановилась, испугавшись, как бы Настасья Степановна не учуяла в ее словах чего-либо дурного или тайного, и, помолчав, добавила: – Вы уж, теть Насть, с Верой не ругайтесь. Не надо сейчас.

– Я тебя провожу чуть-чуть, – сказала Вера.

Нина уходила, Настасью Степановну перед тем за плечи обняв: мол, тетя Настя, все обойдется-образуется. Вера остановила подругу в сенях, стала говорить, смущаясь собственной слабости, страдая оттого, что открывала Нине запретное, обнажала свою неотвязную тревогу, которую держать бы ей про себя, но и держать про себя не могла, и ждала теперь, чтобы Нина успокоила и обнадежила ее.

– Знаешь, Нинк, чего я боюсь-то? – говорила Вера, волнуясь. – Вот Сергей приедет и все узнает…

– Ну и чего?

– Ну как чего? Как у нас будет-то с ним?..

– Если он от тебя отвернется, значит, и цена ему грош. И жалеть тогда о нем не стоит.

– А может быть, он и не отвернется, а все равно не будет уже ничего хорошего…

– Не надо, Верк, вот помяни мое слово, все хорошо у вас сложится.

Уходя совсем, она шепнула Вере:

– Верк, я за тебя боюсь. Слово дай, что ничего не выкинешь, пока не вернется Сергей. А?

– Ладно, – сказала Вера, – хватит об этом.

Нина ушла, уехала, спасибо ей, подумала Вера, в электричке она еще погорюет о тяжкой судьбе подруги, а потом московская жизнь отдалит от Нины Верины беды, и ничего тут не поделаешь. Вера вздохнула. Вошла в комнату. Мать сидела у стола.

– Ну что, – сказала Вера, предупреждая атаку матери, – обязательно при людях надо устраивать крик?

– Садись, – сказала мать.

– Ну села. И что дальше?

– Ты можешь говорить мне все, что хочешь, можешь наплевать на мать, но дурь из головы выкинь. И не злись. Нина тебе советовала правильно.

– Чего она такое советовала?

– Сейчас же ехать в город.

– Никуда я не поеду, – хмуро сказала Вера.

– Поедешь. Что ты задумала? Мстить, что ли?

– Мое дело.

– А обо мне с девчонками вспомнить не желаешь? Что с нами-то станет?

– Вас не убудет.

– В тюрьму ведь сядешь!

– Я и сяду, а не ты с ними.

– Вера, не дури, – сказала мать, – я тебя прошу.

Тут Вера взглянула на нее и увидела, что губы у матери дрожат, а глаза влажны, и всякое желание дерзить матери пропало, следовало ей успокоить мать, произнести какие-нибудь ложные слова, чтобы она хоть на минуту посчитала, что Вера готова отказаться от своих намерений, но слова подходящие не явились.

– Девчонки-то маленькие, – сказала мать, – а могут одни остаться. Как проживут-то?

– С чего вдруг одни?

– Мне в больницу ложиться надо, – сказала мать.

– Ты что?

– Я уж вам не говорила, не пугала раньше времени…

– С чего ты взяла, что в больницу?

– Я у врачей была. Обследовали и велят…

– У каких врачей?

– У разных. И у… – Мать замолчала.