Быки для гекатомбы

– Интересно, этот проект тебе в профсоюзе подкинули? – спросил я. Из-за неожиданности я не мог избавиться от ощущения подвоха.

– Я давно ушел из профсоюза, – Носок махнул рукой. – Прямиком оттуда перепрыгнул в партстроительство.

– Опять военно-патриотический кружок?

– Нет. Теперь я помощник депутата. Глянь, – из кармана Илья выудил небольшой значок с изображением серпа и молота и, презрительно ухмыляясь, бросил на стол. – Хочешь такой же? Мало ли куда я заберусь через годик-другой. – Спасибо, конечно, – ответил я, удивленно рассматривая значок. – Но от бабулек с крестом в одной руке и с портретом Сталина – в другой я держусь подальше. А то загрызут еще. Как в фильмах Ромеро, знаешь.

– А ты зря смеешься! Я таких на неделе раза по два точно вижу. Самые преданные наши агитаторы, между прочим. И молодежь тоже приходит. Вот я, например, – Носов расставил руки словно триумфатор и расхохотался.

Беспринципность Носка не была чем-то необычным. Именно это качество помогало молодому человеку, имеющему все задатки профессио нального коррупционера, карабкаться наверх. Конечный результат и польза от осуществленной деятельности не волновали его вовсе. Интерес Ильи ограничивался деньгами, которые можно добыть сегодня, и влиянием, чтобы получать эти деньги завтра. С возрастом такие неприятные черты характера проступали все более и более ярко, отталкивая и настораживая меня. Я всегда относился к подобному без энтузиазма. С другой стороны, эти качества и ореол успешности, умело создаваемый Носовым, многие люди если не уважали, то как минимум снисходительно принимали за устоявшуюся житейскую мудрость. Я решил тщательно изучить его предложение, когда оно поступит. Но, если возникнет самый ничтожный намек на обман, отказаться.

Пока же было не до того. К нам, наконец, подошла остальная часть компании. Кого-то я знал, кого-то – нет. Все были молоды, красивы, свободны и слегка пьяны.

– Друзья! – торжественно произнес Носок. – У меня есть тост. За удачу! Без всего можно прожить: без почки, без сердца, без мозгов! А удача… Без нее никак!

Мы чокнулись бокалами и начали опорожнять их. Время убегало, утекало сквозь пальцы. Быстрее пустела разве что наша посуда. Вадим, заворожив внимание окружающих, рассказывал забавную историю. Девушка из только что подошедших смотрела на меня газельими глазами и мило улыбалась. Я пододвинулся к ней и сказал какую-то банальность. Моя глупая шутка не заслуживала внимания, но девушка рассмеялась. Я понял, что у меня есть шансы и, повеселев еще больше, продолжил разговор.

II

Три недели пролетели незаметно. Прогулки по городу, посиделки с приятелями, концерт камерной музыки – на него я отправился в одиночку, никого не позвав за компанию – и горы, целые Гималаи рутины. Девушка, с которой мы познакомились в пабе, – ее звали Вера – оказалась милой, пусть и несколько ограниченной.

Вера была очень привлекательна. Длинные темные волосы струились по аккуратным, слегка загорелым плечам, ниспадали по лопаткам до изгиба ее безупречной талии. Стройные ноги с маленькими аккуратными стопами и упругими бедрами тихо, почти беззвучно ступали светлым весенним утром сперва по кухонному линолеуму, а затем по залитому солнцем паркету в сторону ванной. Бывало, что ее улыбка становилась искусственной и натянутой, но взгляд отличался притягательной непосредственностью, которая обычно присуща детям и людям наивным. Сначала я думал, что цвет ее глаз – ярко-голубой, но это оказались линзы. Вообще, Вера питала слабость к излишествам в косметике, особенно к накладным ресницам, что, впрочем, не портило ее привлекательного лица с правильными чертами и слегка вздернутым носиком. Когда она впервые разделась передо мной, я смог по достоинству оценить все задатки, дарованные Вере природой и отточенные спортом.

Куда хуже обстояло с общением. Она говорила об одежде и моде, о кафе и поездках – тех, в которые хочет отправиться или в которых уже побывала; она говорила о подругах и их парнях, о карьере – работала Вера менеджером по продажам – и начальстве, досаждающем излишней требовательностью; она говорила, говорила, говорила и очень часто просила ее сфотографировать. В ресторане, в парке, рядом с граффити, претендующем на оригинальность.

За одну нашу встречу я делал пару десятков фотографий. Напротив, те вещи, о которых рассказывал я, равно как и мои ценности, были ей непонятны. В крайнем случае Вера неловко хихикала, но было гораздо хуже, если она пускалась в длинные и бессвязные рассуждения, полные стереотипов, навешенных ярлыков и того жалкого мещанства, которое упорно норовит поставить свою мало чем примечательную особу в самый центр вселенной.

В конечном счете, не прошло и трех недель после нашего знакомства, как мы серьезно поругались. Я не испытывал жажды выставлять отношения напоказ, демонстрируя в соцсетях вычурный образ влюбленной пары; я не мог без пренебрежения относиться к обязательным «романтическим» атрибутам наших отношений; я вовсе не разделял ее мировоззрение и не был готов проводить с Верой каждую свободную минуту. Я не требовал от нее менять своих убеждений или привычек, но почему-то сам должен был это делать. В итоге полным трагизма голосом она заявила: «Ты делаешь меня несчастной!» По бархатной коже почти покатились слезы, но в этот раз артистизм ее подвел: Вера выдала неубедительное подобие всхлипа. После короткого и холодного выяснения отношений мы пару дней не общались. Я не тосковал.

Узнав об этом романе, затеянном от скуки, и видя, что я не страдаю, Вадим язвительно, но без злобы подтрунивал надо мной:

– Послушай, у меня есть рецепт для спасения твоего семейного очага. Женщины, как известно, любят ушами, – говорил он и, несмотря на мои попытки отмахнуться, продолжал. – Дорогая моя Вера! Ласковая, великолепная, неповторимая. Если бы я выучил все мертвые языки вдобавок ко всем живым, то даже этого не хватило бы, чтобы описать твою красоту и изящество. В твоих глазах горит целая вселенная, твою улыбку невозможно живописать словами. Это можно лишь прочувствовать, наслаждаться каждым мгновением нашей близости, как цветок наслаждается лучами восходящего солнца. Звук твоего голоса для меня, как глоток воды для изнывающего от жажды; губы твои несут величайшее наслаждение; в глазах твоих я вижу свое счастье. Остаться с тобой навсегда, жить с тобой, умереть с тобой и все это время заботиться о тебе и только о тебе – вот предел моих мечтаний. Неужели есть в этом мире что-то более значимое, чем ты? Слава или власть? Что значат эти слова? Я забываю их, когда вижу тебя. Ты – высшее богатство на этой планете. Высшее и единственное, – задумавшись, он усмехнулся. – Высшее и единственное, да. Пошло, глупо, в духе беллетристики столетней давности.

– Возвращайтесь в прошлое, док. Вы ошиблись: на дворе – апрель, а не октябрь. И где Марти Макфлай?

– Я подарю тебе цилиндр и вставлю эту цитату в свою книгу «Страдания юного Макара».

За мимолетным романом и ежедневной рутиной я почти позабыл о предложении Носка. И все же искушение стать руководителем интересного проекта не могло не задеть моего честолюбия. Потому, когда на экране телефона высветилось имя Ильи, я взял трубку, затаив дыхание, словно боясь спугнуть удачу.

– Дело выгорело! – заявил он слету, даже не поздоровавшись. – Но приступать надо поскорее. Ты же не передумал?

Обсуждение первостепенных деталей не отняло много времени, а остальное решили обговорить позже. Я предложил пикник на выходных, на что Илья сразу же согласился. – Отлично! – бодро сказал он. – Давай в субботу. Мы тоже планировали.

– А куда собрались?

– В Нижегородскую область.

– Почему не в Сибирь сразу? – удивился я.

– Я думал, ты уже знаешь, – ответил Носок. – Игорь Ваграмов вернулся.

– И давно? – для меня эта новость стала настоящей неожиданностью.

– Сегодня утром прибыл домой, в… Как там называется его город? В общем, в Москву пока не планирует – с родными давно не виделся. Но зовет отпраздновать свое триумфальное возвращение, так сказать!

– Он цел?

– Руки-ноги на месте, – сказал Носов. – За голову – другой разговор. Ты же знаешь, некоторым рвет башню.

– Не Игорю.

На том и порешили. Вадим согласился без колебаний – он тоже хорошо общался с Ваграмовым. Я искренне радовался, что мой приятель вернулся с Донбасса живым и здоровым. Дозвониться он до меня не смог, – недавно я сменил номер телефона – но написал в соцсети. Прошлой ночью Игорь уже был в Нижнем Новгороде.

* * *

Ехали мы на двух машинах, одну из которых вел убежденный трезвенник, а другую – Жора, приятель Ильи. Этот тоже не пил, но по другой причине: недавно он поймал белую горячку. Впрочем, я не верил, что его хватит надолго.

Приехали поздним утром. У самого берега Оки, среди полей и редколесий, располагался холм с березами, на котором нас уже ждали несколько девушек и ребят, в том числе и сам виновник торжества. Он стоял, прислонившись спиной к дереву, и переговаривался с друзьями. Темно-русые волосы, толком не отросшие после армии, стояли ежиком, топорщились. На носу – знакомая горбинка, напоминание о буйной юности. На лбу – небольшой шрам, новая метка, оставленная войной. Открытый взгляд голубых глаз, круглые щеки с ямочками, широкая добродушная улыбка: в его чертах присутствовала странная детскость, которую я не раз с удивлением встречал у людей бесстрашных и даже свирепых. В этом парне, моем ровеснике, я признал своего старого приятеля, Игоря Ваграмова.

– Ваграмов! – воскликнул я.

– Макар! – Игорь крепко пожал мою руку.

Ваграмов впечатлил меня почти сразу, при первой же встрече. Есть люди, будто озера: их глубокая натура скрывается под беспокойной, а порой и неказистой серой поверхностью. Игорь был именно таким. Едва ли он мог добиться успехов в торговле, где некогда пытал счастья. Вся наружность Ваграмова восставала против этой затеи: руки, которые он не всегда знал куда деть, подпрыгивающая походка школьника, легкая сутулость и голос, срывавшийся при попытке шутить, портя тем самым даже самую забавную историю. На собеседника он смотрел с внимательным любопытством, почти не моргая, так, как ребенок рассматривает в зоопарке слона или другое экзотическое животное. Меня это вовсе не раздражало – куда более противна снисходительность во взгляде тех, кто полон чувства мнимого превосходства, – но незнакомые люди воспринимали его персону, мягко говоря, с недоумением. К несчастью для Игоря, среди них оказывались и потенциальные покупатели.

– Так чем ты занимался до войны? – спрашивал Носок, раздувая огонь в мангале.

– Мы продавали стройматериалы. Лично у меня не задалось, – отвечал Ваграмов с улыбкой, будто насмехаясь над бесславным прошлым. – Сейчас подумываю вернуться в инженеры.

Мы познакомились, когда я только поступил в университет. Мест в общежитии не хватало, поэтому часть студентов, в том числе и меня, отправили на временное поселение в Мытищи, в помещения, принадлежавшие строительному вузу. Здесь жил и Ваграмов. Не было дня, чтобы из его комнаты не доносились рок-н-ролльные гимны – казалось, в одной из колонок спрятался Вудсток, а в другой – Гластонбери. Сошлись мы, как часто бывает в этом возрасте, на почве музыкальных вкусов. А еще на любви к оружию. Это влечение, однако, у нас отличалось. Игорь был практичен, доходя порой до занудства, его интересовал лишь результат и эффективность. Я же отдавал предпочтение эстетической стороне вопроса. Игорь интересовался характеристиками зенитно-ракетных комплексов и перспективами барражирующих боеприпасов, я наслаждался великолепием старинных штуцеров[7 - Штуцер нарезное дульнозарядное ружье XVI–XIX вв.]. Он читал про войну в Афганистане, я поднимал античный эпос.

Игорь был веселым разгильдяем, выкидывавшим забавные глупости, за которые рисковал поплатиться отчислением. Но то была лишь одна сторона Игоря Ваграмова. Настоящим уважением я проникся после случая, о котором он предпочитал не вспоминать. Мы гуляли почти всю ночь и впятером, незадолго до рассвета, возвращались по домам. Мы шли через парк неподалеку от Марьиной Рощи, когда дорогу нам перегородила горстка кавказцев с ножами. Можно было и потолкаться, но холодное оружие в их руках поблескивало грозно и устрашающе. Закончиться все это могло плачевно, но Игорь подошел к тому из них, который первым достал нож и молча взялся за лезвие. Просто взялся. Кровь хлещет, а он смотрит в глаза и не отпускает. И, видимо, грабители увидели в его взгляде такую бездну, что решили не связываться. Как не связываются с безумцами или смертниками[8 - Здесь воспроизведена реальная история, произошедшая с актером и режиссером Александром Кайдановским (1946?1995), известным, в том числе, по роли Сталкера в одноименном фильме Андрея Тарковского.].

Ваграмов не мог долго сидеть на одном месте. Может, дело в его родителях: отец, военный, часто менял место жительства по долгу службы. В общем, Игорь вырос эдаким кочевником, готовым по первому свистку отправиться в дальнюю дорогу. А потому, зная беспокойную фигуру Ваграмова, я не верил, что он долго проработает в строительстве, куда пошел по окончании вуза. Так и вышло. Сперва он переметнулся в сферу продаж, но, поколесив по офисам застройщиков, впал в уныние, из которого, казалось, уже не видел выхода. Все изменила ситуация на Украине. Игорь почувствовал, что обязан быть на переднем крае исторической драмы. Чтобы уволиться и собрать вещи, хватило двух дней. И еще двух, чтобы оказаться в Севастополе. Когда Крым присоединился к России, Ваграмов испытал чувства близкие к эйфории – он был одним из тех, кто прикоснулся к колесу истории, делавшему очередной непредсказуемый поворот. Когда разгорелся Донбасс, Игорь, естественно, не задумывался. Уже в мае он оборонял Славянск.

– И как там было? – спросил Вадим.

– Ну как? – печально улыбнулся Ваграмов. – Как на войне.

Он не рассказывал о своем героизме, о том, как пули свистели у виска или как грозный враг вцепился в горстку отчаянных парней, окопавшихся у смерти под носом. Короче, не делал всего того, чем грешила пара моих знакомых, ездивших на войну лишь затем, чтобы сфотографироваться на фоне подбитых танков. Напротив, он ограничивался короткими рассказами, говорил прохладно и отстраненно, превращая войну в некое подобие оперной постановки, где умирают понарошку, где мастерство в исполнении очередной арии важнее, чем трагичная судьба героя, известная всем заранее.

– Это произошло неожиданно, в сумерках. Мы прорывались из Славянска, и так вышло, что отбились от своих, – говорил Ваграмов. – В какой-то момент из подлеска прямо на нас вышла вооруженная группа. Их раза в три больше, на чьей стороне – ясно, переговаривались на мове. Тогда один из наших: «Слава Украiнi!» – и они в ответ: «Героям слава!» Необстрелянные, видимо, какие-то новобранцы, добровольцы. Так и разошлись.

Такие истории не редкость. В чьей жизни было хоть немного риска, тот прекрасно знает, как фортуна подшучивает над нами, спасая из самых безнадежных ситуаций, или, наоборот, ввергая в опасность на пустом месте. Удача любит храбрых – правда на все времена.

– Разные люди встречались. Был один – Салют, кажется, позывной. Он тоже добровольцем приехал… – продолжал Игорь. – Наши позиции были рядом с вражескими. Метров двести, не больше. Перестрелка велась не очень активно, но Салют все равно вел себя безрассудно: часто показывался на открытой местности, еще и в полный рост, лез вперед, редко менял позиции… А тут смотрю – да он у у?кров почти под носом! И вдруг, представляешь, намотал белую тряпку на арматурину какую-то и пошел к ним. Наши оторопели: слишком отчаянно он дрался, чтобы сдаваться. А Салют, когда к украинцам вышел, бросил свой «флаг» и кричит им: «Стреляйте! Я сюда подыхать приехал!» А они – вот странное дело! – не стреляют. Салют снова: «Стреляйте!» Они не стреляют. Тогда он схватил оружие и давай палить! Даже ранил кого-то вроде. Так и убили его… Глупо и странно… Были и другие, которые приехали деньги делать. Например, ребята из Абхазии, которые липовыми паспортами занимались. Поддельные документы, дарственные, доверенности – ты знаешь, кое-кто уже в первые дни начал заботиться о дальнейшей легализации. Куда кривая судьбы выведет, верно? Так вот, у этих ребят профессио нальная командировка была, так сказать. Сами по себе хорошие парни, хоть во многом и не сходимся с ними. Мы до сих пор связь поддерживаем. А вообще, поначалу идейных много было. Да я и сам, вы знаете.

– Так ты за «Русский мир» воевать поехал? – спросил Вадим.