Ленинградский меридиан

– По-моему, вы утратили объективность, так необходимую для представителя Ставки, и пошли на поводу у ленинградцев, – жестко одернул вождь Рокоссовского, но тот твердо стоял на своем.

– Я только хочу лучше выполнить порученное мне задание, товарищ Сталин. Вы просили осмотреться и дать свою оценку положению фронта. Мое мнение, как представителя Ставки, для прорыва блокады Ленинграда необходимо совместное наступление двух фронтов, – четко доложил Константин Константинович, и в трубке повисла зловещая тишина.

Из-за чуткой мембраны телефона Рокоссовский хорошо слышал, как Сталин раздраженно вздохнул и бросил куда-то в сторону короткое слово «не понимает». Кто находился в этот момент в его кабинете, а уж тем более что он глухо произнес вождю в ответ, Рокоссовский не слышал. Однако по тону ответа точно определил, что человек выражает свое полное согласие с недовольством товарища Сталина генералом.

– Ставка не будет менять принятого ею решения, товарищ Рокоссовский, – жестко отчеканил вождь, отсекая всякую возможность для дальнейшей дискуссии. – Что касается приведенных вами аргументов, то мы предлагаем вам над ними ещё раз хорошо подумать. Всего доброго… – холодно молвил Сталин и повесил трубку.

– Ну что? – спросил Рокоссовского Говоров, хотя по лицу генерала можно было догадаться, что ответил ему вождь.

– Товарищ Сталин предлагает ещё раз обдумать наше предложение, – только и мог сказать ему Рокоссовский.

– Значит, он сомневается, – оптимистически прокомментировал его слова Жданов. – Думайте, товарищ Рокоссовский. Ищите нужные аргументы и отстаивайте свою точку зрения, если вы в ней полностью уверены.

Разногласие во мнении относительно проведения предстоящей операции у Рокоссовского были не только с Верховным Главнокомандующим, но и с комфронта Мерецковым. При обсуждении плана операции в штабе фронта два генерала не сошлись по двум очень важным моментам.

Первый из них заключался в намерении генерала Мерецкова вводить силы 8-й армии в три этапа. Сначала согласно плану операции в действие вступал 6-й гвардейский корпус генерала Битюкова силами четырех дивизий, задача которых заключалась в прорыве обороны противника. Затем в бой вводился 4-й гвардейский корпус генерала Гагена, который усиливал наступательную мощь соединений 8-й армии, а подразделения вновь созданной 2-й ударной армии должны были довершить начатое дело и соединиться с войсками Ленинградского фронта в районе Дубровки и Красного Бора.

План был замечателен, в чем-то даже хрестоматиен, но Рокоссовский выступил категорически против поэтапного введения войск.

– Все, что предлагает штаб фронта, уже было опробовано и применено в финскую кампанию и не имело успеха. Тогда, имея численное превосходство над противником, соединения Красной Армии не могли прорвать его оборону как раз из-за того, что действовали разрозненно. Только одна треть всех ударных сил была брошена на прорыв, а две трети стояли за их спиной и ждали момента, чтобы войти в прорыв. Когда же подразделения первого эшелона исчерпали свои силы, в бой вводились силы второго эшелона, но оборона так и не прорвалась.

– Считаю приведенный вами пример неудачным и неуместным, – взвился комфронта, как раз командовавший во время Финской войны советскими войсками на начальном этапе. – Тогда нам противостояли бетонные доты и укрепления, а здесь у немцев в основном деревянно-земляные укрепления опорного типа. Наши танки КВ и Т-34 после мощной артподготовки разнесут их в клочья, не оставят от них мокрого места! Или вы думаете по-другому?

– В том, что прорвут, пусть даже с потерями, согласен, но вот, что смогут с наскока захватить Синявинские высоты, очень сомневаюсь. Согласно данным воздушной и наземной разведки там у противника очень крепкая оборона, ориентированная именно на юг и юго-восток. Немцы ждут нас именно там, и значит, имеются минные поля, противотанковая артиллерия и многочисленные огневые точки. По мнению генерал-майора Орла, немцы легко смогут сначала выбить у нас танки, затем положат пехоту, и наступление захлебнется.

– У наших танкистов иное мнение. У немцев нет пушек, способных пробить броню КВ, а приданные нам соединения огнеметных танков Т-34 подожгут земельные укрепления противника, и немцы будут вынуждены отступить.

– Я очень сомневаюсь, что танки КВ смогут удачно наступать в лесисто-болотистой местности, а действия огнеметных танков хороши, когда противотанковые батареи противника полностью подавлены.

– Мы усилим соединение ОТ-34 самоходными орудиями и дивизионом гвардейских минометов. Этого вполне хватит, чтобы привести к молчанию вражескую артиллерию и под прикрытием дымовой завесы прорвать оборону немцев, – гнул свое Мерецков.

– Насколько мне известно, самоходных орудий у фронта очень мало, а что касается гвардейских минометов, то согласно плану операции весь свой боезапас они израсходуют уже в первый день наступления. Дальнейшее применение артиллерии, насколько я понимаю, командование фронтом не предусматривает вообще. Или меня не совсем верно информировали? – Рокоссовский требовательно посмотрел в сторону начальника штаба фронта.

– Нет, товарищ Рокоссовский, все верно. Артиллерия фронта должна обеспечить прорыв вражеской обороны, а дальше предполагается действовать по обстоятельствам, – выдавил из себя покрасневший Стельмах, которому было очень неуютно отвечать на неудобные вопросы представителя Ставки.

– Мне кажется, что Синявинские высоты – это не тот случай, когда можно действовать по обстоятельствам, – жестко подчеркнул Рокоссовский. – А вот если объединить огневую мощь первого и второго эшелона, то решение этой проблемы, на мой взгляд, пойдет быстрее и успешнее.

– Для этого, товарищ генерал, необходимо иметь плотность артиллерийского огня не меньше ста двадцати стволов на один километр, – подал голос помощник Рокоссовского генерал Казаков, – тогда как сейчас мы можем рассчитывать только на семьдесят стволов на километр.

– Значит, по-вашему, надо сливать все три эшелона в один? Ну, это же курам на смех, товарищ Рокоссовский! – возмущенно проговорил Мерецков и, ища поддержки, посмотрел на армкомиссара Запорожца, но тот не спешил встать на сторону комфронта. Одно дело поучать нижестоящих командиров и совсем другое дело спорить с представителем Ставки, который не просто жонглирует словами и понятиями, а сыпет их точно и по существу дела. Да и похвальное в адрес Рокоссовского письмо Мехлиса также играло свою роль.

– Никто и не предлагает сливать все воедино, Кирилл Афанасьевич. Генерал Казаков сказал об имеющейся проблеме, и только, – осадил комфронта Рокоссовский. – По моему приказу Василий Иванович составил и уже отправил заявку в Ставку на увеличение количества артиллерии фронта.

Мерецков хотел что-то сказать относительно столь неожиданной новости, но не успел. Генерал Казаков опередил его.

– Исходя из местных особенностей путей доставки, в заявке я сделал главный акцент не на орудия, а на минометы. Их проще и легче транспортировать к нам, а на местных складах есть запас мин в нужном количестве, как для полковых минометов, так и для дивизионных.

Попав под столь стремительный напор представителя Ставки, Мерецков стушевался, и, спасая положение, Стельмах предложил вернуться к рассмотрению обсуждаемого вопроса через несколько дней.

Другим камнем преткновения стало направление наступления соединений 8-й армии. Мерецков предлагал нанести главный удар в районе Гонтовой Липки с дальнейшим выходом к Синявино, Мге и Дубровке, изолировав таким образом шлиссельбургскую группировку противника от его главных сил. Комфронта твердо стоял на своем, утверждая, что предложенный им план самый правильный и оптимальный вариант прорыва блокады, однако Рокоссовский сразу увидел в нем несколько подводных камней.

– Вы предлагаете наступать на участке шириной в двенадцать – пятнадцать километров, полностью повторяя план Любанской наступательной операции, а также операции по деблокированию 2-й ударной армии, которые трагично закончились для нас. В обоих случаях немцы смогли одержать победу благодаря тому, что наши войска сначала не смогли, а затем не стали расширять место прорыва, надеясь, что, продвинувшись далеко в тыл противника, они заставят его отступить. Немцы же, удержав свои «поворотные столбы», смогли организовать контрудары по узкой горловине прорыва, отрезали наши наступавшие части, разом обесценив все одержанные нами успехи и победы… – Рокоссовский ткнул пальцем в карту, и сидевшие рядом с ним генералы с опасением и осторожностью посмотрели туда, куда он указывал.

Посланник Ставки говорил это так уверенно и убедительно, что от его слов работники штаба фронта моментально ощутили ветерок грядущих неудач.

– Даже если все будет так, как вы, Кирилл Афанасьевич, планируете, и шлиссельбургская группировка противника будет полностью отрезана, при узком коридоре прорыва немцам ничего не будет стоить ударить под основание нашего наступательного клина и отсечь его от основных сил. Думаю, что уже давно пришла пора научиться не наступать на одни и те же грабли, товарищи генералы.

– И что же вы предлагаете, товарищ Рокоссовский? Отказаться от предложенного штабом фронта плана и начать наступать у черта на куличках? Напрямик, через бурелом и болота, где противнику будет крайне трудно нанести контрудар по нашим флангам? – ехидно уточнил комфронта. – Предложенный нами план предстоящей операции рассмотрен и одобрен Москвой. Направление Гайтолово признано Генеральным штабом как откровенно перспективное. Вы что, не согласны с мнением руководства?

Мерецков уперся в стол руками, грозно выпятив свои генеральские петлицы и золотую звезду Героя, полагая, что Рокоссовский не рискнет оспаривать выдвинутые им аргументы, но он напал не на того человека.

– Как говорил граф Толстой, гладко вышло на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить, – блеснул знанием классики генерал. – Любой план может быть красив и привлекателен на штабных картах, но в первую очередь он должен быть жизнеспособным и исполнительным на деле. И именно для определения этих критериев Ставка меня к вам и прислала.

Генерал говорил без всякой патетики, спокойно, не повысив голос, и в этом все присутствующие ощутили его силу. Одернув и без того идеально сидевший на нем китель, слегка заведя левую руку за спину, он принялся водить указкой по карте.

– Лично я не считаю предложенный штабом фронта план сырым и недоработанным, – постарался смягчить свое заключение Константин Константинович. – В целом он правилен, но нуждается в некоторых изменениях и добавлениях. Мы с товарищем Малининым считаем, что коридор прорыва следует расширять, но не за счет растаскивания войск по участку наступления, а за счет нанесения второго удара в районе рабочего поселка номер восемь.

Рокоссовский вновь ткнул в карту, но теперь сидевшие за столом генералы не отстранились от неё, а потянулись к ней с интересом и даже азартом.

– Прорвав вражескую оборону на этом участке фронта и развивая наступление, войска 128-й дивизии встретятся с 6-м корпусом в районе рабочего поселка номер семь. Этим самым будет не только перерезан Путиловский тракт, но и взят в кольцо гарнизон поселка Гонтовая Липка, что приведет к почти двойному увеличению ширины полосы прорыва.

Оторвавшись от карты, Стельмах хотел задать вопрос о силах, но представитель Ставки упредил его.

– Для нанесения второго удара не придется привлекать дополнительные силы. Будет достаточно усилить 128-й дивизию за счет соединений 13-й гвардейской, отказавшись тем самым от лобового штурма Гонтовой Липки, – специально подчеркнул Константин Константинович. – После занятия рабочего поселка номер семь создается благоприятная ситуация для того, чтобы перерезать железнодорожное сообщение Синявино со Шлиссельбургом и нанести фланговый удар по позициям врага у Синявинских высот.

– Главная цель нашего наступления не Синявино, а Мга, – возразил Рокоссовскому комфронта. – Распыляя силы, мы рискуем погнаться за двумя зайцами и не поймать в итоге ни одного.

– Наступая на Синявино, мы не только расширяем фронт прорыва обороны врага, но и не позволяем противнику нанести контрудар по нашему правому флангу с целью окружения наших войск. Синявино – главный элемент немецкой обороны в этом месте, с падением которого она затрещит и развалится по швам.

– Мне кажется, что вы сознательно сужаете рамки операции, уделяя столько внимания Синявино, товарищ Рокоссовский, – наконец поддержал позицию комфронта Запорожец. – Ставка четко и ясно требует от нас взять Мгу и восстановить железнодорожное сообщение с Ленинградом. По данным разведки нам противостоят всего лишь четыре дивизии врага, чьи силы разбросаны от Мги до Шлиссельбурга, и для их разгрома достаточно будет нанесения одного удара.

Обозначение позиции армейского комиссара моментально разделило всех находившихся в комнате военных на своих и чужих. В роли своих выступали работники штаба фронта, к чужим относились сам Рокоссовский и прибывшие вместе с ним генералы.

Момент был очень скользким и опасным для общего дела, но представитель Ставки с достоинством вышел из этой ситуации.

– Насколько мне известно, Ставка требует в первую очередь прорвать кольцо блокады и восстановить сухопутное сообщение с Ленинградом, по возможности посредством железной дороги… – генерал посмотрел на Запорожца, ожидая возражений и поправок с его стороны, но тот промолчал. – Говоря, что мы уделяем слишком много внимания Синявино в ущерб Мге, вы, товарищ армейский комиссар первого ранга, не совсем правы. Немецкие пушки на Синявинских высотах держат под своим огнем железную дорогу на Мгу, и без их взятия регулярное движение по железной дороге невозможно.

– Синявино можно будет заниматься после взятия Мги и выхода к Неве в районе Ивановского, – выдвинул предложение начштаба, но его предложение не нашло понимания у Рокоссовского.

– Синявинский узел опасен в первую очередь возможностью нанесения удара противника по нашему правому флангу. Как немцы могут быстро перебросить резервы с одного места на другое и нанести внезапный удар, мы с вами прекрасно знаем. Этому нам у них учиться и учиться. Угроза удара немцами нам во фланг ослабнет только в том случае, если будет прервано железнодорожное сообщение Мга – Синявино.

– Правильно ли я вас понял, что вы предлагаете нам учиться у немецко-фашистской сволочи, – блеснув праведным гневом в очах, спросил Запорожец. – Нам, красным командирам, лучшим представителям рабоче-крестьянской армии, учиться у гитлеровцев?

Не имей генерал Рокоссовский опыта долгого общения с Мехлисом, возможно, он бы дрогнул и стал бы оправдываться перед Запорожцем, но он знал слабые точки членов Военного совета фронта.

– Учиться побеждать врага его же оружием призывал нас всех товарищ Сталин в своей речи от двадцать третьего февраля этого года. Только познав слабые и сильные стороны противника, мы сможем одержать полную и окончательную победу над немецко-фашистскими оккупантами… – процитировал Рокоссовский и с откровенным упреком посмотрел на комиссара.

– Вы неверно толкует слова товарища Сталина. Из их общей направленности вы делаете ошибочные выводы, – Запорожец важно поднял палец, но довести до конца свою речь он не успел.