Для писем и газет

Захотелось перекреститься – забыл откуда начинать.

Ущипнул себя за руку – пришло простое предположение, что эти сволочи что-то сделали с нашей Луной. Обматерил науку, снова лег.

Но того спокойствия уже не было.

Снова встал, побегал босиком, поотжимался от стула – не помогло. На кухне то же самое: солнце, во дворе инвалид выбивает ковер, прямо костылем. Через улицу что-то перебежало, не то кролик, не то собака. Присмотрелся – и то, и другое. Стал вспоминать, что проходили в школе про галлюцинации. С ужасом вспомнил, что самого главного в школе не проходят.

По лестнице спускался зажмурясь, с помощью веревки. Из парадного выпал спиной вперед. Стал осматриваться – ничего не вижу. Верчу головой – ничего не вижу. Оказалось, забыл разожмуриться.

Раскрыл глаза: столб, возле столба урна, возле урны мусор – всё как в жизни. Старушка бережно катит детскую коляску, в коляске мешок с бутылками – все как в жизни. Женщина тормознула такси, такси тормознуло и скрылось за поворотом – кому рассказать, не поверят!

При всем том глубокая ночь, яркий солнечный диск, пульс 180.

Щипал себя за руку, пока рука не посинела.

Стал щипать себя за ногу, пока не посинела та рука, которой щипал.

Обстановка изменилась: проковыляла беременная школьница с ранцем, кошка погналась за овчаркой, быстро-быстро пробежали трое военных, отдавая друг другу, честь.

Может, уже началось?!

«Запорожец» промчался с включённой сиреной, студенты пробежали туда же, таща под мышкой студенток: точно – началось!

Наконец вспомнил, как крестятся, но тут же забыл, чем именно.

Главное, людей полно, а спросить страшно. У всех глаза в землю, у всех что-то оттопыривается за пазухой. Дыхание хриплое.

Решился, спросил.

Из шести опрошенных четверо сказали:

– Ты что, сдурел!?

Остальные подтвердили.

– Ужас!

Вспомнил, как на гражданской обороне один профессор утверждал, что сомнамбулы бывают трёх типов. Стал вспоминать, каких именно. Потом вспомнил, что профессора самого увезли прямо с занятий.

Почувствовал облегчение. Но ненадолго.

И если бы тихо, тогда все понятно! А то кругом крик, топот, кряканье голубей. Из-под трамвая вылез пешеход, его тут же оштрафовал милиционер, пешеход вздохнул и полез назад.

Слева кто-то торопливо засмеялся и смолк. Звук, как из гроба.

Все, нервы не выдержали! Хочу бежать – не могу. Хочу бежать – не могу. Оказывается, стою на шнурках. Стою.

Возле рабочей ямы четверо с лопатами. Один курит, остальные советуют завязывать. Все шестеро ждут открытия.

Возле гастронома толпа, голоса, удары пяткой в дверь. Крик:

– Открывай!

Голос из-за двери:

– Ещё три минуты!

Голос отсюда:

– Засунь свои часы себе …! – и говорит, куда именно.

Кто-то говорит:

– А если у нее стенные?..

А может, это они тронулись? Главное, на небе ни облачка. Не за что зацепиться.

Зацепился за бордюр. Падая, отчетливо подумал, что это за название такое – бордюр? Имени кого?

Упал. Видение померкло. Потом исчезло совсем. Но радость была недолгой. Отчётливо увидел, как надо мной склонились люди в белых халатах. Из соседней парикмахерской. Люди спорили о том, что ворона живет триста лет, но индюшка вкуснее. Потом кто-то крикнул: «Бананы дают!» И лег рядом со мной, имея на щеке оттиск чьей-то подошвы…

Я всё понял и пошел домой.

Дома задернул все занавески, включил свет и лег спать.

Утро вечера мудренее.

Из жизни оперируемых

«Жизнь невозможно повернуть назад»

/песенка реаниматора/.

Дело происходит в операционной.

В операционной двое: Ассистент и Больной. Больной уже на столе, молчит. Ассистент чем-то раздражен. Вбегает Хирург.

Хирург, запыхавшись: – Так, всё готово к операции?

Ассистент, раздражённо: – Ага.

Хирург: – А почему так темно?

Ассистент, раздражённо : – Так, между прочим, уже ночь на дворе.

Хирург, удивляясь: – Ночь? У меня же ещё три операции. – Заволновался, что-то заметил, кричит Ассистенту. —. Что это у тебя такое? Вот это, что у тебя?..

Ассистент, испуганно: – Где? Где, что такое?!