Дети войны. Том 2

Когда мы узнали, что в Усть-Лабинске есть госпиталь для раненых бойцов, то решили обязательно навестить раненых. Собрали продукты, принесли, кто что мог, ведь тогда уже было трудное время, и пешком отправились в госпиталь.

В госпитале был как раз концерт, там я впервые и увидела маленького скрипача. Мы, деревенские мальчишки и девчонки, очень редко могли слышать скрипку и поэтому были очарованы исполнением. Впоследствии я узнала, что мальчика звали Муся Пинкензон».

А. Н. Бакиева: «Но вот уже шли бои на окраинах станицы, раненых эвакуировали в тыл, в город вошли немцы.

Страшно вспоминать о тех зверствах, которые чинили они. Каждый день был полон арестами и расстрелами. В одну из таких страшных ночей был арестован и Муся с семьей».

В. Ф. Забашта: «Когда в станицу вошли немцы, я стал реже видеть Мусю. Помню всего несколько встреч.

Всякий раз я предлагал Мусе уйти из станицы на хутор, к нашим знакомым. Но он отклонял мои просьбы и говорил: „Погибать – так всем, всей семьей!“.

Последний раз я его видел в конце декабря.

Встретились мы на улице, и разговор наш был краткий и прежний, о его судьбе. Муся и на этот раз отказался от помощи. На память он предлагал мне свою скрипку, но я сказал, что играть не умею, а ему она нужнее».

А. Н. Бакиева: «Через некоторое время мы встретились с ним в тюремной камере, куда я попала вместе с родителями.

Мы были все приговорены к расстрелу.

Я помню, как Муся был сдержан, не по возрасту серьезен. В руках у него постоянно была скрипка. Мне с родителями чудом удалось спастись.

А все остальные 378 советских граждан были расстреляны. После их расстрела я узнала о подвиге Муси, маленького героя-скрипача».

В. Ф. Забашта: «Вся станица заговорила о стойкости и мужестве Муси, заигравшего „Интернационал“ и не просившего пощады.

Я часто выступаю перед пионерами школы, где я учился, где учился Муся, стараюсь донести смысл подвига до юных сердец. Помните о маленьком герое, чтите память о нем».

Очевидец расстрела: Новиков Борис Иванович

https://collections.ushmm.org/oh_findingaids/RG-50.653.0009_trs_ru.pdf

Contact reference@ushmm.org for further information about this collection

Вопрос: Я прошу Вас назвать свою фамилию.

Ответ: Новиков Борис Иванович. Вопрос:

В каком году Вы родились?

Ответ: В 1930 году. Вопрос: Где Вы родились?

Ответ: В городе Севастополе, 4 июля.

Вопрос: Где Вас застала война, и что происходило с Вами?

Ответ: Война меня застала в городе Ялта в 1941 году. И в том же году мы с бабушкой были эвакуированы на Кубань.

С тех пор я и проживаю на Кубани в станице Усть-Лабинской. В 1942 году, в начале апреля, наши войска, теснимые мощной немецкой группировкой, отошли за Кубань.

Дня три было полное безвластие.

Когда немцы зашли, не встретили никакого сопротивления. Видимо, этим и сказывается ихнее лояльное отношение к мирному населению. Никаких насилий, никаких угроз не было.

Через несколько дней появились объявления, что все жители станицы обязаны в такой-то срок пройти регистрацию в комендатуре.

Именно в тот период оккупационные войска, видимо, смотрели тех, кто приходил регистрироваться, кого из них можно назначить старостой, а кому предложить место полицейского. Станица была разделена на отдельные микрорайоны, и в каждом микрорайоне был староста.

После того, как были назначены эти лица, без их ведома нельзя было переехать с квартиры на квартиру.

Они вели полный учет: семья коммуниста там, комсомольца. Все, что в анкете было записано, они старались выполнить.

Были моменты, когда через этих старост немцы собирали жителей трудоспособных и на машинах их увозили в станицу Воронежскую.

Там был противотанковый ров, который делали еще наши войска, и которым наши не воспользовались.

И вот эти рабочие там работали.

Они расширяли, укрепляли его.

А ближе к осени впервые было такое как бы насилие на труд принудительный: немцы в воскресенье окружили рынок и, на их взгляд, тех, кто был трудоспособный, погрузили в машины и увезли в станицу Воронежскую.

Это было первое такое впечатление.

В то время я уже был один, бабушки в живых не было. И мы, мальчишки беспризорные, совали нос туда, куда, может, и не следовало.

Но любопытство брало верх над страхом. Мы обычно собирались около моста. Там недалеко была Суворовская крепость.

Это была как бы нейтральная зона – там ни наших, ни немцев не было. Там мы моли собраться покурить, пошалить.

Ну и сверху смотрели, как немцы переправлялись сначала через паром, а потом по мосту за Кубань. Со временем мы заметили, что стали появляться машины, которые со стороны Кавказских гор возвращались с красными крестами.

Видимо, раненых возили. А ближе к осени пошли по станице слухи.

Вот, например, ребята рассказывали, что у них были соседи евреи, эвакуированные из Ленинграда, из Бессарабии.

Приехали полицейские, подвода была, погрузили все их вещи и забрали. В общем, слух пополз по станице.

А однажды, почти уже в сумерках, мы с ребятами после перекура в нейтральной зоне возвращались. И увидели, что шла большая колона, человек 100, может, и больше. Шли пеши, сзади на подводе везли вещи, и сидели старики и женщины преклонного возраста. Причем оружие не наготове было, чувствовалось, что люди шли покорно.

Видимо, им говорили, что куда-то будут их перевозить. Мы проследили: их провели в тюрьму, они скрылись за высоким забором, и больше мы их не видели.

Но, как говорили соседи, не одна такая колона была.

И так до поздней осени.

А однажды, после очередной вылазки на эту нейтральную зону, мы стали возвращаться и услышали автоматную очередь.

Мы испугались, переглянулись, но потом любопытство восторжествовало, и мы побежали на эти выстрелы.