Удар милосердия

Удар милосердия
Владимир Привалов

Авторский опыт художественного исследования сновидений. Хоррор, мистика, символизм, психоанализ. Попытка заглянуть в глаза своим демонам.

Владимир Привалов

Удар милосердия

На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ

И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!

Н.С. Гумилев

Миниатюрный туристический автобус беззаботно-яркой окраски неспешно катил по центральной аллее уютного европейского кладбища, обгоняя мирных старичков и старушек с ходунками и тросточками в руках. Автобус никого из посетителей не удивлял: город стал слишком тесен, а парков нынче осталось так мало… Посреди мрачных надгробий мелькали потные бегуны с проводами-наушниками, целовались влюбленные парочки под сенью старых каштанов, вышагивали элегантно одетые девушки с детскими колясками, зазывали покупателей темнокожие продавцы с лотками-холодильниками на перекрестках могильных троп. Никто не боялся потревожить смертный сон кладбищенских обитателей.

На крыше автобуса, обустроенной под смотровую площадку, устроились на пластиковых креслах под летними широкими зонтами немногочисленные зрители-экскурсанты. Они лениво прослушивали запись громкоговорителя, повествующего о погребенных здесь знаменитостях, и крутили головами.

– Перед Вами надгробие короля Леопольда Красивого, владыки Шоколадного города, прозванного в народе Лео-красавчиком. Большой оригинал. Накануне своей смерти король повелел отлить из превосходного черного горького шоколада свою посмертную статую в полный рост и заключил письменное пари с королем соседнего города. Луи-Красавчик полагал, что добрые граждане в память о своем короле оставят его шоколадный облик в неизменном виде на три дня. Ну а король-сосед упирал на то, что хоть мизинец на ноге – а отломают на следующий же день, – вещал увлеченный голос диктора из динамиков над водительской кабиной. – Однако ошиблись оба. Уже на погребение доставили всего лишь бюст знаменитого короля, а всё остальное оказалось – х-м-мм – безнадежно утрачено…

Два одинаковых парнишки-близнеца в меховых безрукавках переглянулись и прыснули от смеха:

– А что тут думать? Сожрали шоколад, даже до кладбища не довезли!

Не только братья-близнецы в своих простеньких пастушьих нарядах смотрелись чужеродно посреди чопорных могил на крыше туристического автобуса. Не отставал от них и ветхий долгожитель в рогожной долгополой рубахе с посохом. Темнели посреди глубоких морщин запавшие глаза на бледном лице. Старик обшаривал цепким взглядом проплывающие мимо надгробья, и сухие губы шептали:

– Не то… Не то…

Позади мальчишек возвышался горой огромный воин в латном доспехе. Бедняга побоялся сломать хлипкий стул и уселся прямо на горячую крышу, положив на колени длинный меч в ножнах. Здоровяк с интересом поглядывал на озорную девушку в летнем платьице, своей прической с завитыми мелкими кудряшками походившую на одуванчик. Она порхала от одного края крыши к другому и старалась углядеть как можно больше.

За столиками виднелись и другие персонажи, но сильнее всего выделялся загорелый симпатичный парень в тельняшке и белоснежной бескозырке, восседающий на красном кресле позади всех. Единственный из экскурсантов, он не обращал ни малейшего внимания на окружающие достопримечательности и с удивлением и восторгом разглядывал исключительно своих дивных попутчиков.

Вдруг из-за столика напротив поднялся пузатый, молодой еще, но уже оплывший от лишнего веса мужчина, и, слегка покачиваясь, приблизился к парню.

– А ты все в тельняшке ходишь? – высоким голоском обратился он к загорелому, привлекая всеобщее внимание. Раздались смешки, и парень поджал губы. – Ты же не служил!.. Что же тогда тельник таскаешь? Говорил я тебе…

– Зато я ходил! Под парусом ходил! И на веслах! И в шторм… – зачастил парень, оправдываясь, но толстый махнул рукой и скривился.

– Ходил он!.. Где служил? Вот я в Балтфлоте, от звонка до звонка… – он вдруг достал из-за спины большую темно-коричневую пластиковую баклажку с пивом и жадно присосался, задергал кадыком.

Парень против воли шумно сглотнул.

– Будешь? – спросил толстый. Тон его вдруг поменялся, стал добродушным. Парень замотал головой, отшатнулся. – Да ладно, чего ты… Вижу же, что хочешь! Все видят! Хлебни!

Раздался одобрительный гул, но парень по-прежнему отнекивался и даже отсел на своем красном кресле подальше от приставучего выпивохи, к самому краю автобуса. Противный толстяк, однако, не унялся. Он подскочил к парню в тельняшке и вдруг наклонил над ним бутылку. Пенная струя полилась прямо на штаны и писклявый голосок завопил на все кладбище.

– Обоссался! Обоссался!

На крыше поднялся многоголосый хохот. Проходящие старушки с крашенными губами ткнули в парня пальцами и визгливо засмеялись. Парень в облитых пивом штанах двумя руками со всей силы толкнул толстяка в податливое мягкое пузо и спихнул с крыши. Швырнул следом бутылку.

Глянул назад. Толстопузый медленно поднимался с каменной брусчатки. Он оперся на ближайшее надгробие, чтобы отряхнуть колени, но опора вдруг втянулась в землю, надгробие распахнулось – и толстяк упал в неглубокую яму.

Зашумела листва кладбищенских каштанов, забормотал перепуганный громкоговоритель. Из ямы вдруг выбрался вспухший гниющей плотью зомби. Весь осклизлый, серо-зеленый, гладкий и блестящий, словно слепленный из пластилина, он завихлял за медленно катящим автобусом. Стоило зомби пройти мимо могилы – как плита исчезла, а наружу выбрался еще один мертвец, полная копия первого. Еще пять шагов – и уже трое зомби неторопливо шагали за автобусом. Прошло каких-то пару минут – и уже небольшой отряд одинаково-отвратительных, жутких зомби, выставив обглоданные руки и корчась на ходу, как в пошлых голливудских ужастиках, преследовали туристов.

Пейзаж кладбища изменился. Исчезла благородная зелень древесных старожил-патриархов, исчезли бегуны и прохожие. Повсюду возвышались надгробия, скорбные статуи и ступени могильных плит. До самого горизонта простиралась унылая геометрическая угловатая кладбищенская пустыня. Ясное небо заволокли низкие растрепанные тучи. Поднялся ветер, сорвал с загорелого бескозырку и бросил под слоновьи тумбы мертвецов.

Водитель, наконец, углядел в зеркале заднего вида неладное – плотная толпа нежити валила следом, выпятив буркала, – и нажал на газ. Автобус фыркнул облачком и помчал по центральной алее. Над головой громыхнуло. По обе стороны отряда мертвяков закрутилось по небольшому смерчу. Пыльный хобот вился между могил и неспешно продвигался вместе с остальными преследователями.

Сверкнула молния. Грохнул гром, и с небо полило. Тяжелые капли шлепнулись кляксами о череп парня, впитались в волосы. Он отер лоб и посмотрел на руку. Ладонь окрасилась кровью. Кровавый косой дождь хлестал по летним зонтикам и скатывался с шатров толстыми тягучими струями.

Смешливая девушка-одуванчик тоненько закричала от ужаса, зажимая уши. Ее невесомые пушистые волосы повисли бурыми водорослями. Перед ней с неба плюхнулась о металл крыши толстая жаба, и круглые девичьи коленки окатило слизью и кишками. Девушка завопила еще громче, но чья-то рука дернула ее под защиту зонта.

Перед автобусом завалило ковром лягушачьих измочаленных тушек. Колеса намазывали их тонким слоем по брусчатке, разбрызгивая жидкую земноводную холодную плоть. Зомби вычавкивали ступни из студенистого месива.

Вдруг впереди показался горбатый мостик, и водитель втопил педаль газа до упора. Мигом перемахнув переправу, автобус оказался на махоньком куске земной тверди. Вокруг обрывалась пустота. Автобус дернулся и встал. Они оказались на остове, висящем в воздухе. С сушей-кладбищем их связывал один лишь мостик, который вдруг сузился до пешеходной каменной тропы над бесконечным обрывом.

На мост ступил первый зомби, и с крыши автобуса спрыгнул гигант с мечом. Настало время подвигов! С улыбкой и боевым кличем он кинулся навстречу врагам, взмахивая мечом. Мальчишки-близнецы воодушевились, подбадривая здоровяка громкими криками.

Кровавый сеятель не прекращался. Под ноги парню в тельняшке вдруг шмякнулся здоровенный шмат гниющей плоти, тотчас оплывший зловонной лужей. Следом на крышу брякнулся труп лисы с размозженной головой. В пустых глазницах шевелились опарыши, череп в лохмотьях кожи скалился предсмертным оскалом. Неповрежденная шелковистая рыжая шерсть поблескивала в кровяных потеках.

Звери и жабы перестали сыпаться с неба, в воздухе повисла кровавая взвесь. Парило, по разгоряченному лицу стекали соленые густые струйки. Гигант одним ударом меча играючи смахнул зомби с моста, и тот молча канул в небытие. Столь же небрежно гигант скинул еще одного мертвяка, другого, третьего… Казалось, воин не знает устали, и может сражаться целую вечность.

Однако все изменилось в одно мгновение. Глаза следующего трупохода вдруг полыхнули потусторонним огнем – и мертвец принял меч, нанизался на него, точно бабочка, и медленно завалился на бок. Гигант пошатнулся, потянул меч на себя – но упрямый зомби двумя руками ухватился за клинок, удерживая его в себе. Идущий следом мертвяк дотянулся до воина, и втроем они рухнули в пропасть. С высоты автобуса загорелый видел, как в полете зомби добрался до красивого лица и вцепился в него гнилыми зубами.

Серо-зеленая вереница нежити заполнила уже половину моста, когда им навстречу выбрался ветхий старик. Он утвердился на середине. Оперся на простой посох с рогулькой на конце. Льющая с неба кровь не миновала и его. Парень в тельняшке не поверил глазам: упрямый высокий старик вдруг оказался приземистой горбатой старухой в вязаной кофте и кухонном фартуке. Безумными глазами она глянула на ползущую орду и облизнулась.

– Иду! – прохрипела она. Оглянулась, мазнула взглядом по парню в тельняшке и моргнула слезящимися желтыми глазами. Торжествующе каркнула. – Сдохнуть!

Старуха застучала клюкой и с невозможной для немощного тела скоростью поковыляла навстречу зомбакам. От стука трости намертво подогнанные камни расшатывались и рушились под ее ногами, осыпаясь в бездну. Следом за ними закружилась и старуха-спасительница, прихватив с собой пяток неприятелей. В мосту зияла внушительная прореха. Тупые зомби, подталкиваемые наступающим труповодьем, валилось в пропасть один за другим.

Беглецы на воздушном острове могли бы перевести дух, однако подле распахнутых дверей автобуса гранит вдруг оплыл, пошел волной и сквозь дрожащую пленку из-под земли вдруг выступил уродливый лик. Покатый гладкий лоб-валун на половину лица, овальные выпуклые глазищи, нос-дыра с вывернутыми ноздрями и извивающийся мелким пучком щупальцев рот над узким подбородком. Лик подался вперед, проступил еще явственней… Еще немного – и натянутая каменная пленка лопнет, и чудовище очутится здесь, на острове. Тогда все будет кончено.

Оскальзываясь на влажной окровавленной палубе-крыше, парень в тельняшке подскочил к краю и прыгнул за борт, метя каблуком в шевелящийся рот. Попал! Лицо тут же застыло посмертной гранитной маской. Однако неподалеку вновь вспучилась, поплыла земля, и парень метнулся туда. Хлопнул обутой ступней по харе – и еще одной посмертной чудовищной маской стало больше.

Инопланетные лица росли и росли, словно ядовитые смертельные грибы из влажной равнодушной земли. Парень, исходя кровавым потом, метался по острову и топтал ненавистные хари, боясь не успеть. Безмолвные трупоходы валились и валились с поврежденного моста в пропасть, словно капли из сломанного подтекающего крана.

Вскоре все было кончено. Пустынный островок весь бугрился лобастыми каменными рожами, словно бородавками. Кончились и зомби. Виднелась пустынная центральная дорога посреди кладбища, и чернели вывернутые справа и слева могилы. Мелись поземкой поникшие смерчи.

Парень вдруг понял, как всё это закончить. Ему было за кого сражаться – там, на крыше автобуса, замерли родные: еще не знакомые и уже позабытые. Уже рожденные и еще не родившиеся. Их даже другими назвать было нельзя. Это и был он сам. Просто в других обличьях.

Парень разогнался и перемахнул зияющую дыру моста. Кинулся по дороге, поглядывая по сторонам, и вскоре увидел ее. Остановился. Замер, поникнув плечами.

Она стояла в узеньких изящных серых туфельках на чистенькой просторной могильной плите напротив двойного надгробия. Спина прямая, в простеньком неброском полосатом платьице. Сияющие мертвенным серебром волосы рассыпаны по плечам. Невозможно-прекрасная, как и всегда. Ноги у парня задрожали, в животе стало пусто, как и всё кругом. Он приблизился.

Кровавые капли беглым росчерком запачкали ее щеку. Больше всего на свете ему хотелось прикоснуться, нежно и ласково провести по милому лицу ладонью, стереть эту оскорбительную, ненужную деталь. Но он боялся. Он ступил на плиту и застыл напротив.

Подле нее играл на дудочке некогда кипенно-белый ангелочек. Крылья гипсовой статуэтки обломились, потерялись. Ангельская белизна пятналась ржавыми разводами. Отверстия свирели заросли изумрудным мхом. Ангелочек прикрыл глазки, глухой, глупый и счастливый: ему казалось, что мелодия любви по-прежнему ласкает души.

Однако звучало только растревоженное сердце парня. Оно стучало в грудную клетку часто-часто, как молотят согнутой костяшкой в запертую дверь встревоженные не на шутку родители. Родители – или те, кто имеет власть. Имеет право.