Дивизия без вести пропавших. Десять дней июля 1941 года на Лужском рубеже обороны

– Тем более вам надо поспешить туда, – подчеркнул командующий. – А я тем временем передам генералу Пядышеву, чтобы он незамедлительно принял все возможные меры предосторожности…

И вот мы уже на шоссе между Псковом и Лугой. Со мной команда минеров и радистов из роты старшего лейтенанта В. С. Яковлева, майор Николай Иванов, лейтенанты Евгений Гуляницкий и Александр Шелков.

Ох, как тяжело уничтожать созданное народом добро! Ощущение этой горечи усиливают картины бедствия на дорогах отступления. Семьи, оставшиеся без крова, горящие дома, плачущие на руках у матерей дети, страдающие от жары и жажды. Тут и там вперемешку с беженцами бредут разрозненные группы бойцов. Нескончаем поток машин, всевозможных тележек. II над всем этим пестрым водоворотом стоит угнетающий гул, в воздухе висит едкая пыль.

Горе людей, гонимых пожаром войны, леденит сердце.

Над шоссе только что пронесся на бреющем полете ”мессершмитт”. Пулеметная очередь скосила двух девочек и трех женщин.

Вот-вот вернется с завывающим свистом вражеский истребитель. Измученные люди шарахнутся по канавам, а на шоссе опять останутся лежать несколько бездыханных тел. Мы советуем беженцам уходить с дороги в поле. А сами продолжаем свое дело: взрываем мосты, шоссе, ставим минные поля. Кое-где сохраняем проходы для отступающих войск. Их потом закроют саперы, которых мы здесь оставим.

Взрываемые по радио фугасы в сотни килограммов весом закладываем в местах возможного скопления вражеских войск и техники. Старший лейтенант Владимир Яковлев, высокий, смуглый, угрюмый, проверяет каждый радиоприбор, сам маскирует его.

Минеры молчаливы. Многие из них не так уж давно, в советско-финляндскую войну, в одиночку подползали со взрывчаткой к амбразурам железобетонных дотов. Побывали под пулеметным огнем, пережили гибель друзей. Но то в атаках, во время штурма вражеских укреплений, а здесь приходится взрывать свое, народное добро. Временами слышны проклятия и крепкое словцо.

Николай Сергеевич Иванов уже не выглядит добродушным, как несколько дней назад. Глаза его мрачно поблескивают за стеклами очков.

Лейтенант Гуляницкий, плотный коротыш-украинец, которого товарищи зовут просто Женей, отдает саперам резкие, короткие команды.

Встречи наших людей с бойцами, бредущими от Пскова, ограничиваются короткими перебранками:

– А ну, проходи! Раз драпаешь, нечего глаза пялить!

Попытки огрызнуться слабые, больше для виду:

– Ладно, герой! Посмотрим, каков сам будешь перед танком… Невысокий минер, вытирая пилоткой пот с лица, зло укоряет:

– И куда только прете? Там же Ленинград!

– Сами, что ль, идем? Ведут. На Луге, говорят, рубеж занимать будем.

– Во-во, правильно. Пока вы маршируете, ленинградские женщины окопы для вас роют, руки в кровь рвут. Они вас встретят там лопатой по спине. А ну топай быстрее, пока на свои мины не напоролся!..

К вечеру меня вместе с другими начальниками родов войск вызвали в Ленинград. Командующий собирался на доклад в Смольный к А. А. Жданову и только что прибывшему Главкому Северо-Западного направления К. Е. Ворошилову. Перед этим он хотел уточнить обстановку…»[131 - Бычевский, СС. 23–26.]

Южная окраина города Луги. Лангина гора. Штаб 177-й стрелковой дивизии

Иван Семенович Павлов, подполковник, начальник штаба дивизии

«В начале июля еще теплилась надежда, что враг будет остановлен на подступах к Пскову, на линии Псковско-Островского укрепленного района. Но события последних двух-трех дней внесли в обстановку изменения. Начальник штаба Лужской оперативной группы полковник Каупфельдт сообщил, что противник обнаружен в Стругах Красных, его отдельные группы движутся по шоссе Псков – Луга. Значит, судьба Ленинграда будет решаться под Лугой. В дивизии это хорошо понимали.

Я посмотрел на карту, мысленно сказал себе: “Встречай, Иван Семенович, свою третью войну. Гражданскую и финскую прошел, теперь всенародную, Отечественную” – и отправился к командиру дивизии. Андрей Федорович Машошин был, как говорят, в полном боевом.

Обстановку он уже знал, говорил как обычно, по-командирски четко:

– Предупредите командира 483-го полка и артиллеристов. Немец может выскочить на плечах отступающих.

– Вчера сказал об этом подполковнику Харитонову.

– Напомните! Впрочем, я сам поеду к нему.

В этот день Машошин с утра собирался поехать в 502-й стрелковый полк, где медленно оборудовались позиции. Но обстановка изменилась. И командир переменил решение. Я понимал его: первый бой, первые испытания во многом определят дальнейшее поведение бойцов и командиров. Выстоят – считай, успех обеспечен и в дальнейшем. Покатятся… Нет, об этом даже страшно подумать. Командир решил быть поближе к переднему краю. Бойцы крепче стоят, храбрее дерутся, когда знают, что командир рядом. Его воля, твердое управление придают войскам силу.

Помимо служебных характеристик с подписями и печатями у бойцов о каждом командире есть еще свои суждения и довольно меткие характеристики, которые передаются из уст в уста. О храбрости Машошина, его крутом нраве, боевом опыте ходили легенды. Он, правда, никогда не распространялся о том, как стал полным георгиевским кавалером в империалистическую, за что награжден орденом Красного Знамени в гражданскую.

Но каждый боец знал эти истории, да с такими подробностями, что Андрей Федорович только руками разводил.

Проводив комдива, мы с начальником артиллерии полковником Фоминым, начальником штаба артиллерийского полка АККУКС капитаном Визигиным занялись уточнением вопросов взаимодействия. Наша задача – создать сильный огневой заслон перед главной полосой обороны дивизии. Занятие прервали частые удары в рельс. Со всех сторон неслись возгласы: “Воздух, воздух!..” На город шло около полутора десятков фашистских самолетов. Тихая дачная Луга принимала первый бой…»[132 - Кринов, СС. 19–21.]

Город Луга. Огневые позиции отдельного курсантского зенитного артиллерийского дивизиона

Всеволод Чехович, воентехник 1-го ранга, начальник артвооружения дивизиона

«Первый массированный налет авиации противника на Лугу был 10 июля. Вначале над городом покружился самолет-разведчик. Командир дивизиона приказал огонь не открывать: сбить самолет мало вероятности, а себя обнаруживать нам невыгодно. Пришлось, стиснув зубы, смотреть, как ползает над нами фашистский шпион.

Вскоре с юга и юго-запада появились “мессершмитты” и “юнкерсы”. Они шли четким строем, выдерживая интервалы и дистанции между машинами, направляясь в центр города, где находились райком партии, узел связи, вокзал.

– Видал? – спросил я командира батареи 85-миллиметровых пушек старшего лейтенанта К. П. Валиту.

В этот момент расчет прибора управления артиллерийским зенитным огнем – ПУАЗО – выдал данные.

Залп! В июльском светло-синем небе запрыгали, словно мячики, черные облачка разрывов снарядов батареи 85-миллиметровых пушек. Рядом появились белые дымки. Это открыла огонь батарея 76-миллиметровых пушек старшего лейтенанта Д. И. Петина. Присоединила свой голос и батарея 37-миллиметровых пушек. Она стреляла трассирующими снарядами. Вражеским “юнкерсам” и “мессершмиттам” стало жарко в лужском небе. Интенсивный огонь курсантского дивизиона разогнал фашистских стервятников, и они, сбрасывая беспорядочно свой смертоносный груз, стремились побыстрее уйти восвояси.

– Товарищ воентехник, смотрите, что выделывают фашисты! – оторвал меня от наблюдения лейтенант Гордеев. – На батарею Петина пикируют…

Из-за домов не просматривались огневые позиции батареи. Но именно в том направлении, словно сорвавшись с крутой горки, один за другим пикировали два Ю-87. Я представил себе, как нелегко теперь курсантам, но они продолжали вести огонь. Ребята не дрогнули, стойко отражали атаку врага. А это был их первый бой:

“Ура! Ура!” – раздались над огневой радостные возгласы.

Один Ю-87, выходя из пике, потянул за собой черный шлейф дыма и, неуклюже ныряя, удалялся в сторону леса. Это был третий по счету самолет, который подбили курсанты-зенитчики».[133 - Кринов, СС. 21–22.]

Также в этот день следует поместить воспоминания Рогинского, которые Кринов помещает в 13 июля.

Лужское направление. Район деревни Похонь. Штаб 111-й стрелковой дивизии

Сергей Васильевич Рогинский, подполковник, командир дивизии

«10 июля я с группой командиров прибыл в штаб 41-го стрелкового корпуса. Нам было приказано ознакомиться с обстановкой, принять все самые решительные меры к тому, чтобы остановить отход частей корпуса и закрепиться на выгодном рубеже. К сожалению, сделать это было уже невозможно. Штаб корпуса потерял управление войсками и не знал, где находятся штабы 111-й, 235-й и 90-й дивизий.

Генерал Астанин, помощник командующего Северо-Западным фронтом, приказал мне разыскать 111-ю стрелковую дивизию. Вероятнее всего, она могла находиться в районе Струги Красные. Действительно, здесь мы начали встречать отдельные группы бойцов и даже подразделения дивизии. По указанию генерала Астанина останавливали их, сводили в роты и батальоны, назначали командиров. Бойцы были рады, что наконец-то обрели свои подразделения и получили боевые задачи.

Я заметил, что вышедших из окружения людей не столько угнетало отсутствие питания, сколько неопределенность положения.

Продолжая поиски штаба дивизии, я встретил в районе Щирска[134 - Деревня между Теребуни и Лудони.] заместителя комдива по политчасти полкового комиссара Г. С. Емельяненко и начальника особого отдела дивизии Бойченко. Они раскрыли передо мной весь драматизм обстановки, в которую дивизия попала в боях под Островом и Псковом. Фактически соединение вводилось в бой разрозненными подразделениями без достаточно мощного артиллерийского обеспечения. Люди сражались ожесточенно, до последней возможности.

Командиры и политработники находились в боевых порядках, и многие из них пали на поле боя. В боях под Псковом геройски погиб командир дивизии полковник Иванов.

Обсудив с товарищами обстановку, я решил организовать оборону восточнее Лужского шоссе, объединив собранные подразделения в отряд. О своем решении доложил генералу Астанину. Он одобрил действия и приказал принять командование дивизией».[135 - Кринов, СС. 40–41.]