Вспоминалки

В шахматную команду ИСАА при МГУ я попал не сразу. По окончании 1-го курса большинство наших студентов послали на стройку, а несколько человек, в том числе и я, были отправлены на завод железобетонных изделий. В перерывах между работой мы играли в карты (марьяж) и шахматы. Случайно среди нас оказался перворазрядник, член команды института. Оценив нашу силу игры, он пригласил меня на пятую доску в сборной, а другого однокурсника – на шестую. Таким образом, на командных соревнованиях я сидел после одного кандидата в мастера и четырёх перворазрядников. Параллельно я дважды, без особого успеха, сыграл в квалификационных турнирах. Однако это не помешало мне во втором полугодии перейти из общефизической группы в Шахматный клуб МГУ. Теперь в конце каждого семестра, во время зачётной сессии, я специально ехал на Ленинские горы, и международный мастер Иосиф Ватников (впоследствии уехал в США), ничего не спрашивая, ставил мне зачёт. Он знал всех игроков клуба пофамильно по отчетам о турнирах и матчах. Это продолжалось два с половиной года вплоть до окончания 4-го курса.

Помню, на первой доске команды нашего факультета играл кандидат в мастера из Монголии. Во время матча с журфаком мне говорят: "Смотри, сегодня против нас играет гроссмейстер Сергей Макарычев". Вижу, сидит молодой человек в очках, интеллигентного вида. К моему удивлению, они довольно быстро сыграли вничью. Были ещё два известных шахматиста, которых я застал в то время – Долматов и Юсупов (оба – с экономфака). Сильные шахматные сборные, которые имели в своём составе гроссмейстеров и мастеров и претендовали на призовые места, в день игры в командном первенстве МГУ освобождали от занятий. Нас – нет (мы были во втором десятке, примерно на 13-ом месте; на последнем был обычно факультет почвоведения). Я играл по вечерам, после утренних занятий и выполнения больших домашних заданий в одной из свободных аудиторий. К 18:00 у меня уже начинала болеть голова, и за доской я соображал плохо, чаще проигрывая. На 4-ом курсе эти боли вдруг прекратились, и я выиграл шесть партий подряд. После очередной победы капитан сборной института (ныне известный автор этюдов, дважды мастер Карен Сумбатян, ученик Анатолия Кузнецова) спросил у меня:

– Ты бланки партий собираешь?

– Да, конечно, – ответил я, но на последнюю командную игру не явился. Она совпала по времени с днём рождения моей старшей сестры.

– Ты мог просто на минуту заехать и сдаться, – ругал меня потом капитан команды.

На 5-ом курсе физкультуры у нас не было: учились мы только по понедельникам. После Нового года мы вообще перестали ходить на занятия в институте. Я, как и остальные выпускники, сидел дома и писал дипломную работу, время от времени встречаясь со своим научным руководителем, посещая дополнительные курсы подготовки к Олимпиаде-80 и подрабатывая переводчиком в различных организациях. Потом, будучи в «Интуристе», я записался в шахматный турнир по переписке, но выбыл из него, потому что начал оформляться в загранкомандировку (срочная военная служба в Сирии).

Отряд охраны порядка в бою

Поздней ночью члены отряда охраны порядка (ООП) из 10-го класса были разбужены по тревоге. Вначале со сна они не могли понять, что случилось, но, когда прибежали на место происшествия, узнали следующее. В пионерской комнате до полуночи задержались вожатая и воспитательница из 6-го класса. Внезапно они услышали чьи-то шаги, в дверь постучали, и в комнату вошёл мужчина. На нём были пальто и тёмные очки. В руках он держал связку ключей, какие-то гвозди, которые, судя по описанию пионервожатой, были отмычками, и небольшой ломик. Его попросили выйти. Он, нахмурившись, произнёс короткое «спокойно!», взвесил в руках железный ломик и ушел. Вожатая и воспитательница сидели, онемев от страха. Полчаса они боялись выйти, а затем бросились будить ООП. Всё обыскали, но незнакомец исчез, не оставив никаких следов взлома. Конечно, у нас нечего было воровать, за исключением оружия из военного кабинета, но там были сейфы, железная дверь и сигнализация. Но больше всего поразило то, что пионервожатая, два года назад закончившая нашу школу-интернат, узнала в этом незнакомце своего одноклассника-хулигана, который имел уже условные сроки за мелкие преступления.

Основными проблемами, стоявшими перед ООП, были визиты местных головорезов, которые били нам окна и вообще безобразничали. Однажды они пытались угнать наш автобус, вырвав провода из системы зажигания. Когда у них не получилось, они бросили в окно умывальной на первом этаже тяжёлую деревянную скамью, проломив ею раму. Неприятными были также посещения бывших выпускников полубандитского вида, терроризирующих школьников.

В ООП мне и другим ребятам из 9-го класса доверили ночное дежурство по младшему корпусу. Обычно мы врывались в спальни малышей, расставляли по углам дерущихся, раздавали увесистые подзатыльники и уходили, водворив на время тишину. Через полчаса, обойдя другие палаты, мы осторожно приближались к дверям той же спальни и неожиданно сталкивались с ватагой первоклассников, выбегающих с гиканьем и смехом из умывальной. С этажами, на которых спали девочки, дело обстояло хуже, потому что они вели себя ужасно и не поддавались никакому внушению. Для них мы специально приглашали грозную воспитательницу, действующую своими методами. Тем временем, мы дремали на диване, этажом ниже, где в маленькой комнатке ради эксперимента поселили двух наших ребят. В своих владениях они ввели комендантский час, захваченных с поличным выстраивали в рекреации шеренгами, а самых толковых заставляли списывать для себя домашние задания с моих тетрадей. Также у наших одноклассников была неприятная привычка сбрасывать спящих малышей с кровати, среди гробовой тишины неожиданно входить в палату и зажигать свет, сопровождая это дикими воплями и перевёртыванием кроватей. Однажды они бесшумно зашли к первоклассникам и переложили в одну постель пять малышей, которые, проснувшись утром, не могли понять, как они в ней очутились. Однако через два месяца эксперимента наших ребят выселили с этажа, так как выяснилось, что они заставляли третьеклассников стирать им носки.

Всё это делалось ради хохмы, хотя внешне и напоминало дедовщину в армии. Но это не значит, что все бывшие деды? поголовно становились преступниками. За небольшим исключением, из нас вырастали вполне законопослушные граждане.

Командное первенство Генштаба ВС СССР

Работая в одном из управлений Генштаба, я дважды участвовал в первенстве своего отдела. В обоих победил сильный шахматист, такой же служащий Советской Армии, как и я. Он любил играть защиту Оуэна, что побудило меня написать первую статью для журнала «64-Шахматное обозрение» именно об этом начале (см. вспоминалку «Доморощенный теоретик»).

Во время обеденного перерыва, спускаясь и поднимаясь на лифте, я видел, как на третьем этаже одна и та же компания играет в блиц. Раз я вышел и стал наблюдать. Все ушли, а один из шахматистов остался. Странно звучит, но до этого я ни разу не играл в блиц. По природе я тугодум и часто бываю не в ладу со своими нервами, поэтому всегда избегал быстрой игры. Я просрочил время, но мой соперник, увидев, что я побеждаю, дал мне довести партию до конца. Через пару дней к начальнику нашего отдела подошёл капитан шахматной сборной Управления и информировал его о том, что меня включили в её состав для участия в командном первенстве Генштаба. В тот же день мы сели в специально выделенный нам ПАЗик и поехали в ЦДСА. Членами сборной (пять основных и один запасной игрок) оказались те шахматисты, военные и гражданские, которых я видел возле лифта. По дороге один из них, полковник, предложил посадить меня на первую доску.

Из всех партий, сыгранных в этих соревнованиях, мне запомнилась только первая. Я белыми удачно разыграл ферзевый гамбит. Противник ошибся (после партии член его команды сказал ему: «Конечно, ты сам виноват, что пропустил пешечный удар с4-с5»), и создалась очень выгодная для белых позиция. В этот момент симпатизировавший мне полковник подошёл к начальнику Шахматного клуба ЦДСА и поинтересовался квалификацией моего соперника. Оказалось, что тот – кандидат в мастера. Зря я об этом узнал. Я мог атаковать короля чёрных или выиграть пешку, но стал осторожничать и выбрал второй путь. Затем он начал долго думать над каждым ходом, а я последовал его примеру. Так мы оба доигрались до взаимного цейтнота. Вокруг собралась толпа шахматистов, которые уже закончили свои партии. Безусловно, мой противник, помимо высокой квалификации, имел несколько существенных преимуществ. Я играл вторую в жизни партию в блиц, при этом часы, как и положено для белых, стояли слева от меня, и я должен был тянуться к кнопке правой рукой. В горячке цейтнота я даже выиграл ладью, но мой флажок тут же упал.

– А я знаю, ты специально подставил ладью, потому что там был длинный ход, – сказал моему сопернику всё тот же член его команды.

Полковник подошёл ко мне и предупредил на будущее: «Они тут все опытные, специально тянут время до цейтнота». Другим игрокам сборной он сказал: «Ничего, теперь у нас есть сильная первая доска».

Я же, расстроенный, даже не проанализировал поединок (это был первый и последний раз, когда, играя классику, я уронил флаг). Однако нам удалось выйти из своей подгруппы в финал, где соревновались шесть команд. В первой же партии мне достался тот же самый кандидат в мастера, который сказал:

– Зачем Вы тогда взяли пешку? После этого у белых ничего не было. Вы же выигрывали.

– Правда? – спросил я.

– Да, там была матовая атака.

Это известие, конечно, не прибавило мне настроения. Я снова разыграл белыми ферзевый гамбит, и мой соперник одержал теперь уже не такую обидную для меня победу.

Затем матчи проходили в одном из помещений стадиона ЦСКА, возле м. «Аэропорт», куда мы добирались своим ходом. У меня сохранилось множество книжек армейского Шахматно-шашечного бюллетеня, который бесплатно распространялся в обоих зданиях. За два с половиной года я сыграл в трёх таких первенствах. Во 2-ом и 3-ем мы не попали в финальную пульку из шести команд. В первом случае мы отказались от дальнейшей борьбы, во втором – обогнали остальные сборные, заняв, таким образом, 7-ое место. Во всех трёх соревнованиях я выступал на первой доске.

Спустя четыре года, после возвращения из Сирии, я, в основном, играл с одним офицером, выступавший раньше на второй доске сборной нашего Управления (к сожалению, он рано умер). Что касается чемпиона отдела, то мы время от времени играли с ним по две партии. По тому, как все собирались вокруг нас и подсказывали мне ходы (это мешало думать), было ясно, что они с нетерпением ждут, когда же я его обыграю. Незадолго до моего увольнения из Управления, я зашёл к нему в комнату и уверенно сказал:

– Я пришёл, чтобы тебя обыграть.

И действительно я одержал верх в обеих партиях.

Наследники Румянцева

По рассказам одной пожилой воспитательницы, в первые годы после образования интерната на его территории были бесконечные драки. Как-то на наших двоих десятиклассников напало несколько человек местных, и они отчаянно отбивались. Из окна воспитательница увидела вдруг, что один из наших учеников вытащил охотничий нож. Местные вначале испугались, но потом продолжили драку, и кто-то из них схватился за лезвие ножа рукой. Брызнула кровь, все разбежались. Затем приехала милиция, и охотничий нож пришлось спрятать, потому что это уже пахло уголовщиной. Вообще-то местные всегда были биты и еле уносили ноги от нашего интерната, завидев издалека милицейский фургон.

В 1-ом классе я сам был свидетелем подобного происшествия. Мы сидели в актовом зале и смотрели фильм. Неожиданно отворились двери, и раздался крик:

– Наших бьют!

Здоровые ребята из 11-го класса (последний выпуск, больше не было) и с ними некоторые девушки выбежали из зала и через главный вход выскочили на улицу, чтобы драться с местными. Атака была отбита, и их с позором выдворили за пределы интерната.

В 9-ом классе случилось ещё одно примечательное событие. На расстоянии пары километров от нашей школы, за железнодорожным мостом, находился другой интернат. Несколько учеников пристало к двум нашим ребятам. Вечером человек пятьдесят из 7-9 классов четырьмя колоннами пошли бить обидчиков. Все вооружились палками и ремнями. Когда первые из нас подошли к их интернату, на футбольное поле высыпало человек тридцать восьмиклассников, здоровых обросших лбов (наши все были постриженные). Начались пререкания, двоих обидчиков отвели в сторону. В этот момент из интерната выбежало пять учителей, и всех наших противников загнали внутрь. Местные школьники облепили окна. Одна наша колонна расположилась в беседке, другая – на футбольном поле, третья – на опушке леса, четвёртая была на пути следования к интернату. Все пять этажей школы были заполнены толпой зевак, высунувших испуганные лица из окон, кричащих и от страха суетящихся. Наши ребята обложили со всех сторон здание интерната и угрожающе смотрели на них. Смех, крики, ругань. Вскоре все четыре колонны в том же порядке стали покидать опорные пункты: драться расхотелось, и вообще дело доходило уже до вызова милиции. А навстречу нам, с горящими глазами, шагали всё новые ребята, размахивая уже никому ненужными палками и ремнями.

Похожие сцены наблюдались в то время и в городе, когда одна улица потехи ради сходилась с другой. Все эти нравы принесли с собой бывшие жители деревень, где даже взрослые люди часто шли с колами, "стенка на стенку", друг против друга. Это всегда было одной из национальных забав русского народа. Сейчас это проявляется в схватках фанатов наших футбольных команд, жёсткость которых всё же ограничивается рядом неписанных правил: тонкие перчатки и легкая обувь, использование средств бойцовской защиты (бинты, капы), равное количество участников, не бить лежачих (но и вставать им не дают, так как они считаются выбывшими из боя) и т.д. Один из ветеранов этих схваток рассказывал мне, как ему запретили участвовать в очередной потасовке, потому что у него в тот день был насморк.

Не все за одного

Может показаться, что мы отличались от других школьников какой-то особой взаимовыручкой. Конечно, мы жили одной семьёй, но ведь даже между родственниками создаётся такое положение, когда каждый блюдёт свои личные интересы и не хочет чем-то жертвовать ради других. Не говоря уже об откровенной вражде. Мы нередко дрались, но без излишней жестокости. Однако по мере взросления результаты таких столкновений приобретали более серьёзный характер. Два моих приятеля-старшеклассника подрались в столовой. Один промахнулся, врезался рукой в колонну и получил перелом кисти. Потом второй повёз его в больницу. Единственным железным правилом среди ребят было не трогать того, кто в это время гуляет с какой-нибудь девчонкой, даже если он того заслуживал. И конечно, мы в интернате привыкли не замечать и никому не говорить о своих болячках, а любое фискальство могло закончиться тёмной. Как-то во 2-ом классе мама меня спросила:

– А откуда у тебя синяки на обоих висках?

– Упал с лестницы.

То есть даже в таком возрасте у меня и мысли не возникло, что я буду кому-то жаловаться. И дело не в тёмной или мести обидчика. Просто мы привыкли молча терпеть боль и невзгоды. Отсюда у нас был боевой клич: "Вперёд, спартанцы!".

Но не всегда мы ими оставались. Как-то, в 7-ом классе, мы с моим другом, двумя ребятами и одной девочкой шли вдоль ограды парка в районный клуб, где собирались посмотреть фильм. Как назло, я шёл ближе всех к краю тротуара. Неожиданно ко мне подъехал на велосипеде местный хулиган и попробовал меня остановить. Он был старше на пару лет, но я в надежде на помощь товарищей, не задумываясь, сказал ему:

– Пошёл на фиг.

Вдруг откуда-то появился второй парень, слез с велосипеда и ухватил меня за одежду. Никто из моих одноклассников не пришёл мне на помощь. Они молча стояли и ждали, что будет. Может, местные ребята не хотели доводить дело до крайности, поэтому второй хулиган на прощание слегка ткнул меня в солнечное сплетение, и они уехали.

В 9-ом классе произошёл похожий случай. Мы были на ВДНХ и остановились возле какого-то павильона, ожидая нашу учительницу. Я отошёл со своим приятелем-здоровяком в сторону. Вдруг из-за угла появился незнакомый парень, схватил меня за руку и попросил спички. Я отрицательно покачал головой. Ему тотчас понадобились деньги, кажется, на проезд. Я дёрнулся в сторону. Приятеля как не бывало, а вместо него оказалось ещё трое парней, приличной наружности и грабительской деловитости. Я стал было отпираться, но они мне пригрозили.

– Сколько вам? – покраснев, спросил я.

В десяти метрах от меня стояли наши парни и девчонки и со смехом наблюдали за нами. Ни один не решился прийти мне на помощь.

– Гривенника достаточно, – ответил черноусый, в заячьей шапке с опущенными ушами.

– Почти с удовольствием. – осклабился я и начал рыться в заднем кармане техас.

Я оглядывался на наших ребят. Они не шевелились.

– Ну что, грабите? – пошутил я, хотя мне было весьма неловко и чуть-чуть страшновато.

– А ты не смотри на своих, мы их всех быстро укантуем.

Я вытащил, наконец, из тесного кармана пятак и протянул её парням. В этот момент из толпы моих одноклассников выбежала девушка не робкого десятка, взяла меня под руку и увела в сторону. Мы приблизились к своим. Оказалось, вначале никто не понял, что у меня прямо на их глазах вымогают деньги. Все услышали просьбу о спичках и начали смеяться, потому что их попросили у меня, а я был одним из немногих, кто вообще не прикасался к сигаретам. Не подумайте, что я как-то по-геройски себя вёл в ситуациях, когда более старшие ученики терроризировали моих одноклассников. Конечно, нет. Но сам я никогда не показывал им своего страха. И меня никто из них ни разу не ударил. Может, из-за того, что я был отличником, и со мной просто не хотели связываться.