А после спектакля артисты поехали к Мише домой. Кое-как разместились в двадцатиметровой «большой» комнате. Было шампанское, было много разговоров о спектакле, о том какие замечательные люди работают в Отделе. Все наперебой рассказывали Нине, какой у нее замечательный муж, что если бы он не был великим химиком, он наверняка мог бы быть великим актером. Вика, разгорячившись шампанским, объявила во всеуслышание, что не будь Нина ее подругой, она бы не пропустила такого парня, а затем потребовала гитару. Ей передали гитару, и она заиграла знакомый всем мотив песни из репертуара Вертинского.
Гости разошлись после двенадцати. Нина быстро убрала со стола и сказала с иронией:
– Ну, артист, давай ложиться спать, а посуду вымоем завтра.
– Пожалуй, я сейчас вымою, спать что-то не хочется.
– Ну-ну, как знаешь. Тебя, оказывается, на работу опасно пускать. Отобьют.
– Вот-вот, отобьют. Так что ты со мной будь поаккуратней. Кстати, жаль, что ты не видела спектакля, действительно неплохо получилось.
– Так не пригласили же!
– Я тоже не понимаю, почему нельзя было прийти вдвоем. Ну, выписали бы желающим пропуск. Начальник первого отдела заупрямился.
– У вас еще та лавочка. Чтобы попасть на новогодний вечер, нужно иметь специальный допуск. А ты еще думаешь, вступать или не вступать в партию. Что тебе доверят, если останешься беспартийным?!
– Нина, не порти мне настроение. Поживем – увидим, тебе же сказали сегодня ребята, что я великий химик. Это, конечно, шутка, но, как говорится, в «каждой шутке».
– Если бы ты был великим химиком, ты был бы уже, по крайней мере, доктором химических наук, а не младшим научным.
– Нина, вот видишь, ты в меня не веришь, а другие верят.
– Это кто это так уж в тебя верит, Вика, что ли? Дождешься, я тебе на кухне постелю.
– Да ладно, перестань дуться, я же на тебе женился, ты у меня красавица, – привлек Миша к себе жену.
Два последующих дня Миша принимал на работе поздравления и комплименты по поводу его актерских способностей. А на третий день грянул гром. Мишу официально через секретаршу вызвали в партбюро. Игорь Сергеевич выглядел как никогда серьезным и хмурым. Он протянул Мише листок, вырванный из ученической тетради.
– Читай, – коротко бросил он. Миша, предчувствуя недоброе, дрожащими руками взял листок и стал читать про себя.
В партбюро Отдела.
Я, старый коммунист с 1931 года, обращаю ваше внимание на недостойное поведение во время новогоднего представления комсомольца Эпштейна. В ряде его высказываний со сцены прозвучали явственные намеки, порочащие нашу действительность, наше Руководство и наши социалистические завоевания. К примеру, чего стоят такие его слова: «…каков поп, таков и приход», «народ нуждается», «не по Сеньке шапка».
Кто этот поп? В чем нуждается наш народ? А его призывы к созданию синтетических продуктов! Разве не обеспечивает наше социалистическое хозяйство нас полноценными натуральными продуктами?! Нашему народу не нужны синтетические суррогаты. Пусть там у них за границей едят синтетическую икру и запивают синтетическим виски. У нас нормальной икры в любом магазине навалом. И черной и красной – выбирай по вкусу. Я, как Советский патриот, требую принятия строгих мер по отношению к Эпштейну вплоть до исключения из Комсомола.
Коммунист Ревякин Николай Петрович.
– Бред какой-то, – у Миши отлегло от сердца, – что за бред, Игорь Сергеевич?
– Бред – говоришь? А вот сценарий, утвержденный партбюро. Где ты нашел «народ нуждается», «каков поп, таков и приход»?
– Игорь Сергеевич, ну что здесь криминального, и, вообще, это же сказка…
– Ну, во-первых, как ты знаешь, сказка – ложь… А во-вторых, ты не понимаешь главного, ты ни в коем случае не должен был отступать от утвержденного текста. Представляешь себе, что будет, если по всей стране артисты будут нести со сцены всякую отсебятину?
– Что же будет?
– Что будет… Раньше надо было шевелить мозгами. Прежде всего, ты должен осознать свою ошибку. Обсудите ситуацию на комсомольском бюро. Я думаю, что до исключения дело не дойдет, но строгача ты заработаешь наверняка.
Как и предполагал Игорь Сергеевич, Миша получил строгий выговор с занесением в учетную карточку. Ребята не хотели выносить такое решение, однако им объяснили, что для Миши это самый благоприятный исход и что это единственный способ замять происшествие. Благодаря случившемуся, Мише удалось избежать избрания секретарем комсомольской организации на следующий срок, и с достижением определенного возраста он тихо вышел из комсомола. За активную работу Мише оставили на память его комсомольский билет, но о вступлении в партию речь больше никогда не заходила.
О маме
Лена Бутина – моя подруга по зимнему школьному лагерю, которую я помню, а она меня нет, что вполне естественно – она была девушка-красавица, а я обыкновенный увалень в ватных штанах, да еще на класс моложе, написала в комментарии к моей зарисовке в ФБ: «Володя, у тебя литературный талант, мамины гены не спят. Пиши нам и дальше на радость, хотя бы такие маленькие зарисовки». Почему Лена вспомнила о маминых генах? Потому что мама в её классе преподавала литературу. Спасибо, Лена, за память о маме!
Сейчас уже не много осталось тех, кто помнит маму. Для сильных учеников мама была замечательным учителем литературы. А в нашем классе русский язык и литературу с 5-го по 10-й класс преподавала Софья Николаевна. Она основательно вбила в мою башку правила русской грамматики. А что же мама? – спросите вы. С мамой я писал домашние сочинения. Мама работала над моим сочинением как профессиональный редактор, оттачивая стиль и содержание. Мама окончила в 1930 году лингвистическое отделение педагогического факультета Северокавказского Государственного Университета, в 1939 году поступила в аспирантуру ИФЛИ по специальности романская литература.
А потом была война. За время эвакуации в Куйбышеве мама потеряла самых близких ей людей – мужа и маму. В 1944 году с 4-летним сыном, то есть со мной, она вернулась в Москву. Восстановилась в аспирантуре. В августе 1945 окончила её и поступила на работу в качестве редактора иностранной литературы литературного драмвещания Комитета по радиофикации и радиовещания при СНК Союза ССР. На радио мама проработала до марта 1950 года. А в 1951 году директор 182-й московской школы Георгий Леонидович Асеев взял маму на работу в качестве преподавателя русского языка и литературы.
У меня хранится папка с мамиными документами, грамотами и статьями в «Учительской газете». Когда мама работала в школе, она для души писала рецензии в «Учительской газете» на некоторые фильмы и спектакли. В связи с выступлением по телевизору моего одногодка Алексея Владимировича Бородина, главного режиссера РАМТ (Российского академического молодежного театра, а в былые времена Центрального детского), я вспомнил, что был с мамой в ЦДТ на спектакле по пьесе Михаила Светлова «Сказка». Это были 50-е годы. Я был тогда школьником и плохо помню содержание пьесы, хотел бы перечитать её, но нынче пьесы Светлова библиографическая редкость. Мама собиралась писать рецензию на этот спектакль. Я полагал, что среди маминых бумаг найду черновик этой рецензии. То, что искал не нашел, зато нашел уникальный документ.
Несколько пожелтевших напечатанных на машинке листков с рассказом Проспера Мериме «Аббат Обэн». На верху первой страницы – время выхода передачи в эфир и карандашом фамилия чтеца – Мансурова. На каждой странице внизу ручкой проставлены инициалы редактора ЕА – Елена Арлюк. В тексте я нашел ряд чернильных пометок, сделанных маминой рукой.
Новелла Мериме построена на простом композиционном ходе: романтические ожидания становятся нелепыми и смешными, как только их освещает луч реальности. Романтические представления госпожи де П., с которыми она в письмах делится со своей подругой о влюбленности в нее молодого аббата, не соответствуют действительности. То, что казалось поэтичным г-же де П., самым прозаическим образом истолковывается в приведенном в конце новеллы письме аббата Обэна и служит неожиданной развязкой сюжета.
В обязанности редактора входил и подбор чтецов художественного произведения. В данном случае выбор пал на Цецилию Мансурову, артистку театра имени Вахтангова, ученицу самого Вахтангова, первую исполнительницу роли Турандот.
По роду своей работы маме посчастливилось общаться со многими замечательными актерами. Большинство записей литературных передач первых послевоенных лет не сохранились. Мама очень переживала, что из-за нехватки пленки были размагничены записи с голосом Василия Ивановича Качалова.
После работы на радио мама еще год работала редактором в издательстве «Русская литература», затем ей пришлось перейти на работу в школу. С 1951 года по 1958 год она работала в дневной школе, а потом, до выхода на пенсию в 1968 году, в школе рабочей молодежи. Несмотря на проблемы со здоровьем после двух перенесенных инфарктов, мама не упускала возможности провести для своих учеников открытые уроки в литературных музеях Москвы и подмосковных музеях «Мураново» и «Абрамцево».
Второго декабря 1971 года в возрасте 63 лет мама ушла из жизни.
Клуб знаменитых капитанов
С 5 лет некоторые события в нашей с мамой жизни я уже помню. Помню переезд в коммунальную квартиру, ванную комнату, заполненную старым хламом, плиту на кухне, топившуюся дровами и железную печку буржуйку в нашей комнате. Мамин письменный стол и этажерку у окна, в которой мама хранила все важные вещи. На этажерке стояло радио, круглая черная тарелка. Радио можно было слушать с утра до вечера, но для детей моего возраста тогда передач не помню.
С шести с половиной лет я начал стремительно взрослеть. Летом 1947 года мама отправила меня к деду в Одессу. У деда была тогда дача в Аркадии. Дача и море не произвели на меня сильного впечатления. Да и времени на всякую ерунду у меня не было, я постигал грамоту. Мне купили букварь, и каждый день дедушка со мной по нему занимался.
Осенью я пошел в первый класс, и единственный в классе сравнительно бегло читал несложные тексты. Может быть, единственным грамотеем в классе я был из-за того, что тогда было раздельное обучение. С девочками конкуренции я бы не выдержал.
Не помню, когда я начал читать в свое удовольствие детские книги. Я слушал детские передачи, которые стали появляться на радио. Любимой была передача «Клуб знаменитых капитанов». Передачи проходили как заседания клуба знаменитых капитанов. Заседания проходили в детской библиотеке. После закрытия библиотеки знаменитые капитаны сходили со страниц книг и выбирали председателя. Капитаны рассказывали о путешествиях и экспедициях, о жизни в разных странах, сообщали интересные сведения обо всем, с чем они встречались во время своих приключений. Заканчивалось заседание криком петуха, после которого герои спешили вернуться в свои книги.
Книги, героями которых были капитан Немо, барон Мюнхгаузен или Тартарен из Тараскона, я прочитал намного позже, когда стал сам ходить в детскую библиотеку. Но увлекательные рассказы капитанов об их приключениях пробуждали интерес к этим книгам. А кроме того, у большинства капитанов была своя фирменная песня. У песен были красивые мелодии и интригующие тексты, они запомнились мне на всю жизнь.
Теперь перенесусь во времени на 44 года. Год 1991. Я участвую в становлении «школы радости» при Курчатовском институте. Руководителем школы и инициатором её создания был талантливый педагог Миша Галицкий. Миша привлек к работе в школе энтузиастов своего дела. Поначалу в школе были только пятые и шестые классы. Я взялся преподавать самый важный предмет – окружающий мир. Позднее я уговорил своего приятеля, замечательного физика-экспериментатора Диму Арнольда вести этот увлекательный предмет со мною на пару.
В преддверии Нового 1992 года Галицкий решил устроить большой праздничный вечер для учеников и родителей. Мне пришла в голову идея оживить для детей 90-х, среди которых был и мой сын Женя, героев моего детства – знаменитых капитанов. Я написал и поставил пьесу «Маша и Витя в кают-компании знаменитых капитанов». Маша и Витя – учащиеся 5-го класса – попадают в кают-компанию корабля, которая оборудована на сцене школьного актового зала. С любопытством дети рассматривают корабельный колокол, деревянный молоток, морские карты, бочонок с надписью «ROM» и другие предметы, свидетельствующие, что они находятся на корабле. Вдруг раздается громкое шуршание книжных страниц. Дети прячутся. Под звуки песни:
В шорохе мышином, в скрипе половиц
Медленно и чинно сходим со страниц,
Шелестят кафтаны, чей там смех звенит,
Все мы капитаны. Каждый знаменит.
Нет на свете далей, нет таких морей,
Где бы не видали наших кораблей
Мы полны отваги, презираем лесть,
Обнажаем шпаги за любовь и честь…