Битва за Степь. От неудач к победам

«Ополчение из кайсаков, – отмечал Виткевич, – из кочующих узбеков и другой сволочи, могло бы составить до 50 тыс. менее чем полувооруженных ратников; но собрать их действительно дело весьма трудное, а заставить их драться и содержать в целом составе своем сколько-нибудь продолжительное время – еще труднее, даже невозможно. У кого продовольствие вышло, тот едет домой; и все войско нередко исчезает в несколько дней, может быть, в самую роковую минуту, которая должна решить участь похода и целого ханства!» В Бухаре имелось восемнадцать старых пушек, из которых только четыре с лафетами. Одна пушка, подаренная персами, имела вензель императрицы Елизаветы Петровны. В бою бухарцы обычно привязывали пушку к арбе и так стреляли. Получалось, прямо скажем, не очень. Мелкие фальконеты бухарцы прикрепляли к седлам верблюдов. Толку от этой артиллерии также было немного.

В целом деятельность скромного портупей-прапорщика в Бухаре была на редкость плодотворной. Данные ему поручения Виткевич, как всегда, намного перевыполнил. Во время поездки Виткевич вел подробные путевые заметки, в которые, как профессиональный разведчик, записывал все, что увидел и услышал.

Возвращался Виткевич в Россию не один, а со своим другом Гуссейном-Али. В феврале 1936 года портупей-прапорщик покинул Бухару, а 18 апреля уже прибыл в Орскую крепость.

* * *

Генерал-губернатор Перовский результатами миссии Виткевича остался доволен. В награду Перовский тут же назначил Виткевича своим адъютантом. Любопытно, что создание сводного обзора собранной Виткевичем информации было поручено его приятелю – чиновнику канцелярии генерал-губернатора Владимиру Далю. Перовский лично, с большим вниманием, изучил доставленные Виткевичем сведения о Бухаре и Средней Азии, после чего направил в Министерство иностранных дел подробный доклад, в котором изложил обстоятельства и цели визита Гуссейна-Али, описал, со ссылкой на Виткевича, его личные качества и признал полезным принять афганского посланца в Петербурге, а просьбы Дост Мохаммада по возможности удовлетворить, сделав его другом России. Ведь в этом случае Дост Мохаммад наглухо перекрыл бы англичанам доступ в среднеазиатские ханства.

Перовский писал графу Нессельроде: «Англичане имеют агентов своих в Кабуле и даже в Бухаре, которые действуют там совершенно против нас и потому необходимо, чтобы наше правительство вошло в ближайшие связи с владельцами азиатскими, сопредельными владениями Ост-Индской компании, а ближайших к нам удерживало непрерывным наблюдением за действиями их мерами твердыми в пределах уважения к могуществу и достоинству империи Всероссийской… В случае отправления Гуссейна-Али в столицу я полагал бы придать ему помянутого прапорщика Виткевича… Виткевич приехал сюда, будучи еще почти ребенком, по тринадцатилетнем пребывании своем здешнем крае вполне искупил вину свою примерным усердием, с коим исполняет все налагаемые на него поручения. Он прикомандирован уже несколько лет к Пограничной комиссии, знает хорошо татарский и персидский языки, может в столице надежным служить переводчиком при расспросах кабульского посланца и сверх этого может дать Азиатскому департаменту подробный отчет касательно всех отношений здешних со степью и с соседними областями Средней Азии». В приложенной к письму приписке Перовский начертал: «Если бы сочли записку эту достойною обратить на себя внимание государя императора, то это было бы для меня тем приятнее, что Виткевич небезызвестный вам, нуждается в том, чтобы замолвить за него доброе слово и стоит этого в полной мере… Вы, милостивый государь, найдете в нем человека дельного, толкового, знающего дело свое, человека практического, который более способен действовать, чем писать и говорить, человека, знающего степь и отношения ее гораздо лучше, чем кто-либо знал и знает ныне…»

Вскоре после письма разрешение на допуск Гуссейна-Али в столицу было получено. При этом Перовскому было велено соблюдать максимальную секретность, чтобы англичане ничего не пронюхали. Граф Нессельроде писал в Оренбург: «…чтобы все распоряжения, какие Вы признаете за нужное учинить по сему предмету, произведены были с крайнею осторожностью, дабы никто не мог подозревать ни качества сего присланного к нам афганца, ни цели его прибытия…»

Итак, предложение Перовского в Петербурге было принято и Виткевичу было разрешено сопровождать в столицу афганского посла. Однако, увидев у себя в штабе на скромном мундире Виткевича золотой адъютантский аксельбант, Перовский затопал ногами:

– Ян, не позорь меня своим видом в столице!

И тут же вручил Виткевичу эполеты подпоручика.

– Это тебе больше к лицу!

* * *

2 июля 1836 года Виткевич и Гуссейн-Али прибыли в Петербург и остановились в меблированных комнатах трактира «Париж» на Малой Морской улице, о чем Виткевич рапортом доложил Перовскому.

Вскоре начались длительные секретные переговоры с посланцем Дост Мохаммад-шаха. Виткевич, разумеется, участвовал во всех переговорах Гуссейна-Али с русскими властями – переводил и консультировал. По итогам переговоров личным распоряжением императора Николая Виткевичу были пожалованы эполеты поручика.

Учитывая, что это был первый официальный контакт с Афганистаном, переговоры прошли как нельзя лучше. После их завершения начальник Азиатского департамента Родофиникин предложил Виткевичу перейти на службу в министерство:

– Вы еще молоды и сможете сделать блестящую дипломатическую карьеру. Для начала обещаю чин коллежского асессора и тысячу годового жалованья против ваших пятисот!

Виткевич скромно отказался:

– Я не привык к столицам, зато хорошо чувствую себя в казахских степях! Ну, а за заботу спасибо!

– От таких приглашений не отказываются, – покачал головой действительный тайный советник. – Не пожалейте в будущем!

– Не пожалею! – отозвался Виткевич.

Прознав кое-что о переговорах и о Виткевиче, с ним начал искать встречи английский посол Джон Джордж Лэмбтон. Англичанин буквально подстерегал подпоручика и, наконец, встретил его прямо на Дворцовой площади. К удивлению, Виткевич и Лэмбтон оказались внешне очень похожи между собой. Англичанина это очень развеселило:

– Если я переоденусь в ваше платье, а вы в мое, то мы сможем долго дурачить наше окружение.

– Будь мы простыми обывателями, это бы действительно было забавно, но и вы, и я являемся носителями многих секретов, а потому такое переодевание будет сочтено государственной изменой, причем как со стороны моего, так и вашего начальства.

В ответ на это Лэмбтон доверительно сообщил своему собеседнику, что очень любит поляков и страдает за потерю Польшей своей независимости, после чего уже сразу перешел к делу:

– Кстати, мы могли бы с вами обменяться некоторыми секретами, что, несомненно, пошло бы на пользу как Англии, так и польскому делу, за которое вы так много выстрадали.

Таким образом, Лэмбтон открыто вербовал Виткевича! Момент действительно был решающий.

Смерив презрительным взглядом своего визави, Виткевич вскинул голову:

– Да, я поляк по рождению, но если вы внимательно посмотрите на мой мундир, то увидите мундир русского офицера. Уходите или я вгоню вам в грудь свою саблю.

– Когда-нибудь вы очень горько пожалеете о своей гордыни и несдержанности! – криво усмехнулся Лэмбтон и, приподняв цилиндр, удалился.

В мае 1837 года Гуссейн-Али стал готовиться к возвращению на родину. Вместе с ним решено было направить и поручика Виткевича: «…С тем, чтобы офицер этот, как знающий восточные языки, сопровождал его до самого Кабула и вручил подарки, следующие к афганским владельцем, если только министр наш в Персии граф Симонич найдет эту посылку Виткевича в Афганистан возможною».

В Министерстве иностранных дел Виткевичу вручили инструкцию, которой ему предписывалось «собрание всяких сведений об Афганистане и других местностях» и ставилась задача договориться с местными купцами о торговле с Россией, а в устной беседе с ним директор Азиатского департамента был взволнован:

– На тебя, Ян, вся наша надежда. Ты знаешь расклад политических сил в Кабуле, имеешь связи, о тебе уже наслышан и афганский эмир. Поэтому, кроме тебя, послать нам некого.

– Что я должен сделать? – посерьезнел Виткевич.

– Ты должен был выяснить, какой именно союз предлагает нам Дост Мохаммад, и установить с ним дружеские связи. Обещай эмиру, что Петербург поможет ему деньгами, оружием и товарами, разумеется, в случае выполнения ряда наших политических условий, главное из которых – полный разрыв с англичанами. Можешь смело обещать два миллиона рублей наличными и еще на два миллиона оружия и товаров. Кроме этого, ты должен нейтрализовать английского резидента в Кабуле.

– Я постараюсь сделать все, что только возможно! – заверил Виткевич.

– Сделай и то, что невозможно! – поставил точку в разговоре Родофиникин.

Глава одинадцатая

Кратчайший путь в Афганистан пролегал через Кавказ и Персию. Именно этим путем и отправились Виткевич и Гуссейн-Али. Дорога обошлась без происшествий. В Тегеране Виткевич встретился с новым русским посланником графом Симоничем.

Иван Симонич был человеком удивительной судьбы. Далматинец по происхождению, он начал службу в наполеоновской армии и в 1812 году участвовал в походе на Россию. В сражении под Красным (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D1%80%D0%B0%D0%B6%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5_%D0%BF%D0%BE%D0%B4_%D0%9A%D1%80%D0%B0%D1%81%D0%BD%D1%8B%D0%BC) Симонич был взят в плен и отправлен на жительство в Казань (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%B0%D0%B7%D0%B0%D0%BD%D1%8C). Там в Казани Симонич вскоре женился. После свержения Наполеона Далмация вошла в состав Австрии (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%90%D0%B2%D1%81%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D0%B8%D0%BC%D0%BF%D0%B5%D1%80%D0%B8%D1%8F), и Симонич, не желая служить австрийскому двору, попросился на российскую службу. В 1816 году он был принят в чине капитана в Кременчугский пехотный полк, при этом служил старательно. Спустя четыре года Симонич был произведен в майоры и переведен на Кавказ командиром егерского батальона. Там он участвовал в многочисленных походах против горцев. Особенно же отличился в Елизаветпольском сражении с персами в 1826 году, получив тяжелое ранение и Георгия 4-й степени. Затем Симонич не менее храбро воевал с турками. Между тем карьера бывшего наполеоновского капитана шла в гору. В 1830 году Симонич был произведен в генерал-майоры, вскоре после чего последовало назначение его послом в Персию. Уже известный нам участник Большой Игры капитан Генерального штаба Николай Муравьев (будущий генерал Муравьев-Карский) называл Симонича человеком храбрым и доброй души, чадолюбивым отцом, но нераспорядительным и слабым полковым командиром. Какой был из Симонича дипломат, Муравьев не написал, а жаль! Что касается историков, то они оценивают миссию Симонича положительно.

Узнав о задачах миссии поручика, Симонич был обрадован, так как и сам являлся сторонником поддержки Дост Мохаммад-шаха в его борьбе с англичанами.

В это время Симонич вел в Тегеране собственную сложную политическую игру, склоняя молодого персидского Мохаммед-шаха к аннексии Герата.

В 30-е годы XIX века Герат являлся полунезависимым ханством (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%93%D0%B5%D1%80%D0%B0%D1%82%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B5_%D1%85%D0%B0%D0%BD%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%BE). В 1836 году Ост-Индская компания поддержала стремления Герата к полной независимости от Персии, что ухудшило отношения Англии и Тегерана. Этим пользовался наш посол в Персии генерал Симонич, который без особого труда склонил персидского шаха на свою сторону, подстрекая его к захвату непокорного Герата.

В случае успеха этого предприятия Персия вклинивалась в афганские владения, и наш посол получал возможность прямого контакта с тамошними владетелями и в первую очередь с Дост Мохаммадом. Ну, а от Афганистана до Индии, как говорится, всего один Хайберский перевал…

– Верните эту жемчужину, захваченную коварным ханом Камраном, и потомки назовут вас великим! – льстил он самолюбию молодого властелина Персии.

При этом Симонич заверял шаха, что уже штурмовал немало крепостей в Европе и прекрасно знает, как это делается.

– Я буду сопровождать вас в походе и помогу в захвате Герата! – соблазнял он Мохаммеда.

Интрига Симонича имела полный успех, и шах начал лихорадочную подготовку к походу, который должен был его прославить. Проведав о происках Симонича, английский посол Джон Макнейл пришел в ужас. На его глазах русские руками персов готовили вторжение в сопредельную с Индией страну, а он был бессилен этому помешать…

В июле 1837 года шах Мохаммед наконец-то выступил в поход против Герата с 25 тысячами пехоты и девятью тысячами иррегулярной кавалерии. Артиллерия персидской армии насчитывала шесть десятков пушек.

Увы, шах Мохаммед не унаследовал никаких военных талантов от своего отца принца Аббаса Мирзы. Фактически персидской армией командовал визирь Хаджа-Мирза-Агасы и генерал Симонич. Вместе с деятельным Симонич (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%B8%D0%BC%D0%BE%D0%BD%D0%B8%D1%87,_%D0%98%D0%B2%D0%B0%D0%BD_%D0%9E%D1%81%D0%B8%D0%BF%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87)ем в походе участвовал капитан Генерального штаба Бларамберг (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D0%BB%D0%B0%D1%80%D0%B0%D0%BC%D0%B1%D0%B5%D1%80%D0%B3,_%D0%98%D0%B2%D0%B0%D0%BD_%D0%A4%D1%91%D0%B4%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87) и несколько членов российской миссии.

26 октября персидская армия подошла к стенам пограничной гератской крепости Гуриан (https://ru.wikipedia.org/w/index.php?title=%D0%93%D1%83%D1%80%D0%B8%D0%B0%D0%BD&action=edit&redlink=1) и, овладев ею за неделю, двинулась дальше. 11 ноября персы уже появились в окрестностях самого Герата. Город-крепость защищал трехтысячный гарнизон во главе с Яр-Магомет-ханом, которому помогал уже знакомый нам английский капитан Поттинджер (https://en.wikipedia.org/wiki/Eldred_Pottinger).