От Хивы до Памира. Последние герои Большой Игры

Надо сказать, что с конца 60-х годов XIX века в Большой Игре Россия все чаще оказывалась на шаг впереди Англии. В Лондоне и Калькутте скрежетали зубами, но ничего не могли поделать. Чего только стоило более чем своевременное учреждение Туркестанского генерал-губернаторства, которое позволило создать мощную государственную структуру вблизи английских владений и отнять у англичан последнюю надежду на захват Средней Азии. Правда, у Лондона некоторое время еще оставалась призрачная надежда на захват юго-восточного побережья Каспия. Данная территория не имела единого правителя, принадлежала нескольким полукочевым племенам, и контроль над ней мог стать решающим на данном этапе Большой игры. Но высадка Красноводского отряда полковника Столетова отняла у англичан и эту возможность!

В те дни премьер-министр Дизраэли докладывал королеве Виктории:

– Русские должны быть выдавлены нашими войсками из Средней Азии и сброшены в Каспийское море!

– Я не против, – жеманно пожимала плечами королева. – Действуйте, как считаете нужным!

Но сочинять планы всегда проще, чем воплощать их в жизнь. К открытой войне с Россией Англия была не готова, а мелкие провокации большого успеха не приносили. Не удалось англичанам вовлечь в очередную войну с Россией и Персию, на что так рассчитывали в Лондоне.

Интересно, что в это же время в российское посольство в Лондоне тайно обратились лидеры ирландских националистов с предложением создать в составе русской армии бригаду ирландских добровольцев, готовых воевать против англичан в Азии. Предложение по дипломатическим причинам было отвергнуто и сейчас вспоминается историками как некий казус. А, честно говоря, было бы любопытно увидеть ирландскую бригаду под русским флагом в предгорьях Гиндукуша!

Потерпев поражение в политической партии вокруг Каспия, 30 октября 1869 года Лондон обратится к Петербургу с идеей «сердечного согласия» (entente cordiale), прообраза будущей Антанты, о сферах влияния двух империй. Но эти переговоры должного понимания у нас не нашли и растянулись на долгие годы.

К началу 70-х годов XIX века политическая ситуация в Центральной Азии выглядела следующим образом. Персия держалась равноудаленно от Англии и России, отдавая при этом все же предпочтение последней. Афганистан находился под перманентным влиянием Англии. Это влияние не было полным, и эмир Шир Али больше тяготел к России. При этом сама Россия, соблюдая паритет с англичанами, никаких шагов навстречу эмиру не предпринимала. Бухарское и Кокандское ханства к этому времени полностью перешли в нашу зону влияния, став российскими доминионами, и поэтому никакой политической самостоятельности уже не имели. Теперь в Средней Азии оставалось лишь одно независимое государство, являвшееся яблоком раздора между участниками Большой Игры, – Хива.

…Хивинское ханство занимало тогда огромную площадь – всю нынешнюю Туркмению, север Узбекистана, полуостров Мангышлак и дельту Сырдарьи. Но в реальности это был весьма рыхлый конгломерат совершенно разных народов и племен. Так в Хорезмском оазисе вокруг Хивы жили крестьяне-сарты и узбеки. По степям же и пустыням кочевали казахи, каракалпаки и туркмены, у которых была собственная знать. Поэтому реальная ханская власть распространялась лишь на Хорезмский оазис.

Благодаря непроходимым пустыням, разбойничье гнездо Хивы веками чувствовало себя безнаказанно. Возделывая плодоносные оазисы низовьев Амударьи руками рабов-персов, ежегодно доставляемых на рынки туркменами, хивинцы, со своим трехсоттысячным населением, представляли собой странную химеру, которая существовала на границе с Российской империей и с которой до поры до времени ничего нельзя было поделать.

Надо сказать, что во время столкновения России в конце 60-х годов с Кокандом и Бухарой Хивинское ханство благоразумно держалось в стороне.

Тогдашний хивинский правитель Мухаммед Рахим-хан пришел к власти в 1864 году, после смерти своего отца. В Мухаммеде Рахим-хане сочеталось несочетаемое. Утонченный восточный вкус к поэзии и музыке соседствовал с приверженностью к работорговле и рабскому труду. Он собрал вокруг себя лучших поэтов, каллиграфов, переводчиков, историков Хорезма, лично возглавлял этот кружок интеллектуалов, сочинял стихи под псевдонимом Фируз и одновременно покровительствовал самым оголтелым и безжалостным разбойникам, привечая их в своем ханстве. Мухаммед Рахим-хан любил проводить вечера в беседах с учеными мужами, обожал дебаты по религиозным вопросам, запоем читал исторические произведения, наизусть цитировал своего кумира Алишера Навои:

…На шахские короны и пышные одежды

Мне надоело смотреть.

Мне достаточно одного моего простого узбека,

У которого на голове тюбетейка, а на плечах халат…

А по утрам отправлялся смотреть на казни, получая истинное удовольствие от вида отрубленных голов и воплей посаженных на кол…

В 1866 году Мухаммед Рахим-хан подчинил себе племя гордых йомудов, а год спустя, отведя один из рукавов дельты Амударьи – Лаудан, отнял воду у других туркменских родов, не признавших его власть и вынудив последних к капитуляции.

Подчинив туркмен, Мухаммед Рахим возомнил, что отныне он в состоянии бороться с Россией. Неудача походов на Хиву князя Бековича-Черкасского в 1717 году и Перовского в 1839 году, зыбучие пески и безводные пустыни, отделявшие ханство от остальной Азии, вселили в него уверенность в своей недоступности, а значит, и в безнаказанности. Поэтому Мухаммед Рахим начал пакостить России, разрешив нападения на наши купеческие караваны и захват купцов. Пленных волокли в Хиву, где продавали на невольничьем рынке. Причем главным покупателем являлся сам хан…

Все недовольные наступлением мира и спокойствия в Средней Азии разбойники и проходимцы стекались тогда в Хорезм, находя там приют и понимание. Говоря современным языком, Хива стала центром регионального торгового терроризма и криминала. Разумеется, никакая уважающая себя держава, а тем более такая великая, как Россия, терпеть у себя под боком такое уже не могла.

Но Хива была слишком твердым орешком, чтобы попытаться ее раскусить без должной подготовки. Поэтому Кауфман вначале разобрался с более близкими и доступными Бухарой и Кокандом, а затем обеспечил свой левый фланг и тыл занятием Кульджи и мирными отношениями с Кашгаром. Только после этого генерал-губернатор Туркестана обратил свой взор на далекую Хиву.

* * *

Еще по приезде в Ташкент, в ноябре 1867 года, генерал-адъютант фон Кауфман написал двадцатилетнему хивинскому хану письмо, в котором известил о своем назначении, о своих полномочиях вести переговоры с соседними ханами, объявлять войну и заключать мир.

С письмом поехал казахский султан Давлет Бушаев. Удивительно, но Мухаммед Рахим воспринял это письмо как заискивание со стороны Кауфмана и принял высокомерный тон. У Бушаева было отобрано оружие, и к сакле его приставлен охранник – личный палач хана, явный признак близкой расправы! Скорее всего, для верного казаха все закончилось бы печально, если бы в Хиву не пришло тогда известие о высадке в Красноводске отряда полковника Столетова. Впрочем, Бушаев все равно просидел в зиндане долгих три месяца. После этого его отправили обратно. На письмо Кауфмана занятый соколиной охотой хан так и не ответил. Вместо него это сделал его первый министр, что во все времена являлось вопиющим унижением.

Кроме того, сам ответ превзошел всякую меру хамства. Хивинский кушбеги (первый министр) писал: «Каждый государь владеет своей землей и народом, издавна ему подвластным, и войско его не должно переходить границы, нарушая этим мир. Однако же, выражение ваше, что обе стороны Сырдарьи принадлежат вашему управлению, похоже на нарушение прежних договоров, так как южная сторона Сырдарьи принадлежит нам… Если на южной стороне Сырдарьи разбойники будут беспокоить караваны, то усмирение их мы берем на себя, а если будут нападать по ту сторону Сырдарьи, то это уже ваша забота».

Кауфман был человеком умным, поэтому к выходке хивинского хана отнесся спокойно. Удивило генерал-губернатора другое. Ознакомившись с ответом, он вызвал к себе секретарей:

– Хивинцы пишут о каких-то границах по Южной Сырдарье? Разберитесь и доложите!

Вскоре на запрос в Министерство иностранных дел пришел ответ, что никаких договоров с Хивой о границах не существует и что, хотя хивинцы возбуждали тему о границах во время пребывания в Хиве нашего посла графа Николая Игнатьева, тот отклонил решение вопроса, сославшись на невозможность точного определения пограничной черты между государствами, окраины которых населены кочевниками.

– Мало того что разбойники, так они еще и наглые обманщики, – тяжко вздохнул Кауфман, ознакомившись со справкой МИДа. – Господи, с кем только ни приходится иметь дело!

Между тем произвол хивинских шаек в оренбургских степях стал нетерпимым. Теперь они разоряли уже не только мирных казаличинских казахов. Из-под Уральского и Эмбенского укреплений были угнаны все пасшиеся казенные и казачьи лошади. Чтобы хоть как-то образумить разбойников из Казалинска и Джизака были высланы в степь два рекогносцировочных отряда. Но как только отряды вернулись обратно, разбой возобновился.

– Восток всегда непредсказуем и непонятен, – рассуждал Кауфман в окружении своего генералитета. – Казалось бы, разгром Бухары должен был произвести впечатление на Хиву, но получилось все наоборот!

– В Хиве даже выше подняли голову, считая теперь себя единственной мусульманской державой, которая еще не бита русскими! – кивнул губернатор Сырдарьинской области генерал-майор Головачев, расправив свои знаменитые усы.

– Такое ощущение, что хивинцы нас просто провоцируют на нападение, полагаясь, что пустыни и в этот раз их защитят! – задумчиво произнес губернатор Семиречья генерал-майор Колпаковский.

– Покой нам только снится, – сыронизировал глава Зеравшанского округа молодой и боевой генерал-майор Абрамов. – Посудите сами! Проучили мы Коканд – тотчас ввязывается Бухара. Разгромили Бухару – вылезли со своими амбициями шахрисабзские беки. Управились с этими – подняли оружие вообще какие-то ничтожности, вроде коштутского и магианского беков. А теперь еще и хивинцы зашевелились!

– Странно не то, что невероятное поведение Хивы является очевидным, а то, что очевидность хивинской глупости является невероятной! – резюмировал начальник штаба генерал-майор Гейнс.

Генералы переглянулись, начальник штаба всегда любил выражаться предельно заумно.

– Надо принять за должное, что чужие уроки в Азии никогда никому не служат предостережением! Каждый желает испытать все на собственной шкуре, – продолжал Гейнс.

– Необходимо преподать еще один урок, теперь уже для самой Хивы! Посмотрим, насколько крепка ее шкура! – резюмировал Головачев.

Надо сказать, что Хива не ограничивалась высказыванием своего презрения к Петербургу и Ташкенту. В противоположном направлении она, наоборот, начала проявлять подозрительную инициативу. В конце 1868 года к английскому послу в Тегеране Элисону прибыли два депутата от туркмен рода Теке и Джемшиди. Посланцы просили о принятии ханства под покровительство Англии ввиду постоянного движения русских вперед. Посол уклонился от прямого ответа, но заверил депутатов, что русские не посмеют идти за Амударью. На прощание Элисон напутствовал ходатаев так:

– Я бы советовал вам составить военный союз племен, включая Хиву, чтобы вместе противостоять русским. Если такой союз состоится, Англия не останется в стороне от помощи!

Надо сказать, что тогдашний афганский эмир Шир Али-хан, по совету англичан, пытался создать обширный союз мусульманских владетелей. Сведения о деятельной переписке афганского эмира с Кашгаром, Кокандом и Хивой стекались к нам со всех сторон. Данный союз не состоялся, однако он сильно приободрил Хиву.

С весны 1869 года Хива начала вести уже откровенную подрывную работу против России. Степи наводнили провокационные прокламации хана и его министров. В одной из перехваченных прокламаций, скрепленных печатью Мухаммед Рахима, говорилось о том, что границей ханства был сначала Урал, потом Эмба и что движение русских за Эмбу есть прямое нарушение договоров, а потому хивинский хан призывает: «Отделяйтесь от неверных и разите их мечом ислама, а я посылаю вам войска!»

После этого начались беспорядки в оренбургских степях, так что почтовое сообщение Туркестана с остальной Россией было на время перерезано. Участились грабежи караванов и убийства русских мастеровых, направляющихся в Ташкент, сжигались почтовые станции, а люди угонялись в рабство.

Делать нечего, и в целях защиты от нападений в степь были посланы конные дозорные отряды.

* * *

Как только наши передовые дозоры замаячили у границ Хивы, Мухаммед Рахим-хан заволновался. Прежняя уверенность в своей недосягаемости сразу поколебалась. На очередном совещании у хана присутствовали первый министр – кушбеги, верховный судья – кази-калян и главный мулла шейх-уль-ислам. После долгого разговора было признано, что если русским удастся пройти пустыни, окружающие Хиву, то ни о каком сопротивлении нечего и думать. Полагаться на то, что Хорезм защитят пришлые разбойничьи шайки, было смешно, а большое ополчение долго содержать Хива не могла из-за недостатка хлеба. Но и сдаваться русским Мухаммед Рахим-хан не собирался.

Решено было отправить к русским послов, которые могли бы высмотреть там все, что нужно, протянуть время и поторговаться, нельзя ли отделаться подешевле. Но именно к Кауфману послов решили не посылать, зная, что его обхитрить не получится, тем более после тех оскорблений, которыми его подверг хивинский хан.

В результате послов снарядили к наместнику Кавказа и к оренбургскому генерал-губернатору. Ну а, чтобы насолить Кауфману, посла Баба-Назар-Аталыка отправили прямо в Петербург к русскому царю!

– Мне доносили купцы, что русские генералы грызутся между собой, как голодные собаки за брошенную кость! – важно разглагольствовал Мухаммед Рахим-хан. – Так мы бросим эту кость и посмеемся над их грызней!

Увы, хорезмские властители были очень далеки от российских реалий…