Оправдание капитализма в западноевропейской философии (от Декарта до Маха)

Обыкновенно, при описании промышленной «эволюции», упускается из виду или не оттеняется должным образом один важный момент, который, между тем, дает ключ к уяснению вопроса о причинах общественной и политической реакции, наступившей в Западной Европе после периода Великой Французской революции. Это момент упорной борьбы мануфактуры с нарождающимся машинным производством, с фабрикой, в точном смысле последнего термина. История экономики не знает таких случаев, когда какая-либо форма производства уступила бы место другой без предварительного, более или менее длительного и ожесточенного поединка. Мануфактура исключения из общего правила не составила. Последовательное введение машинного инвентаря в обиход капиталистических предприятий, совершавшееся, начиная с конца XVIII в., сопровождалось постепенно усиливавшимся противодействием сто стороны вытесняемых производственных форм. Мануфактура, игравшая до тех пор, роль прогрессивного экономического фактора, мало-помалу становится носительницей реакционных тенденций. И она именно создает почву для «поворота назад», наблюдавшегося в социальной и политической жизни Европы.

Истолкователи мануфактурного мировоззрения требуют проведения принципа «закрытых дверей» в области как внутренней, так и внешней экономической политики. Машина нивелирует трудовые процессы, постепенно уничтожает систему детальной дифференциации исполнительских постов, заменяя квалифицированный труд всюду трудом малоквалифицированным иди неквалифицированным. «Полная свобода труда! полная свобода рабочего договора!» раздастся вскоре лозунг новослагающейся капиталистической организации. Ограничение свободы заниматься любым производством, регламентация производственной деятельности – вот «первые основания», first principles платформы мануфактуристов, пытающихся продлить дни своей промышленной диктатуры.

Число рабочих каждой профессии должно быть ограничено! «Оно (государство) должно не только определять численность вообще всего сословия обрабатывающих, но и численность тех, кто посвящает себя какой-нибудь особой отрасли искусства (профессии)»[48 - I.G.Fichte: «Der geschlossene Handelstaht» (изд. Reklam' а стр. 24)]. Границы каждого государства должны быть закрыты для торговцев – иностранцев. «Aller Verkehr mit dem Ausl?nder muss den Unterhanen verboten sein und unm?glich gemacht werden» (всякое сношение с иностранцем требуется запретить и сделать невозможным для подданных»[49 - Ibid., стр. 35.].

Итак, полное устранение конкуренции, царящей в промышленном мире! Современный автору цитируемого трактата мир превратился в единое, громадное торговое государство: в этом обстоятельстве – источник общественных бедствий. Границ отдельных государств как бы не существует; никакая регулярная производительная деятельность немыслима. Стоит кому-нибудь заняться известным делом – сейчас отовсюду являются конкуренты, рынок переполняется товарами, цены на последние падают, производители разоряются. «Возникает бесконечная война всех против всех… И эта война становится все ожесточеннее, несправедливее, опаснее по своим последствиям, чем больше растет население мира, чем больше приобретений делает торговое государство, чем больше развивается производство и искусство (промышленность) и, вместе с тем, увеличивается количество обращающихся товаров, а с ними потребности становятся все более и более разнообразными. Что, при простом образе жизни наций совершалось раньше без великих несправедливостей и притеснений, обращается, благодаря повышенным потребностям в вопиющую несправедливость, в источник великих зол. Покупатель старается отнять товары у продавца; поэтому требует он свободы торговли, т. е. свободы для продавца скитаться по рынкам, свободы не находить сбыта товарам и продавать их значительно ниже их стоимости. Поэтому требует он сильной конкуренции между производителями (Fabrikanten) и купцами»…[50 - Ibid., стр. 72.]

Единственное средство, которое бы могло спасти современный мир, которое бы уничтожило зло в корне, – это, по мнению Фихте, расколоть мировое государство на отдельные самодовлеющие тела. Каждое такое тело, каждое «закрытое торговое государство» получит возможность урегулировать свои внутренние экономические отношения. Оно сумеет и добывать и обрабатывать все, что нужно для удовлетворения потребностей его граждан. Оно осуществит идеальную организацию производства.

Эта идеальная организация основывается на строгом разграничении профессий и на «использовании» детального труда.

Успех производства зависит от искусства и сноровки, сообщающих «при целесообразном применении малейшей силы силу, в тысячи раз большую». «Искусство и сноровка получаются через непрестанное упражнение, получаются благодаря тому, что каждый всю свою жизнь посвящает одному определенному делу и направляет как все свои силы, так и все свои помыслы на это дело. Необходимые для существования человечества отрасли труда должны быть, таким образом, разделены. Только при этом условии сила действует наиболее плодотворно» (ibid., стр. 39).

Граждане «разумного» государства заключают между собой договор относительно права заниматься той или иной профессиональной деятельностью. «Сословие производителей («художников») распадается на несколько подсословий, и исключительное право на известную область производства («искусства») основывается на договоре между производителями, «откажитесь от использования данной области; мы, со своей стороны, отказываемся от использования другой области…» (ibid., стр. 23).

«Лишь путем ограничения известная отрасль становится собственностью класса, которые ею занимается» (ibid., стр. 61).

И сама собственность ест не что иное, как исключительное право на известного рода действия, имеющие отношения к тому или другому предмету или группе предметов. Собственность – это «идеальное и непосредственное реальное обладание вещью». Права собственности не существует без права удерживать всех остальных людей от использования вещи, которую пользуется тот или иной индивидуум. «Лишь благодаря отрицанию или наличности чужой деятельности утверждается мое право собственности».

Итак, всюду ограничение, регламентация и дифференцирование профессий и занятий.

Вместо всемирной путешественницы, о которой повествовал в своей время Юм, мы видим перед собою противницу малейших передвижений, мизантропку – домоседку, пытающуюся спасти свое хозяйство, огородившись от всяких сношений с внешним миром системой искусственных застав… И, приглядываясь ближе к ее хозяйству, мы можем сделать надлежащую оценку «смелости», проявленной ее адвокатами – «объективными идеалистами». Сравнительно простому строению новых капиталистических предприятий противополагается сложный, громоздкий, в мельчайших деталях строго соразмеренный механизм: это именно обстоятельство и подчеркивают объективные идеалисты, выдвигая свою «абсолютную» точку зрения, свой принцип безусловного единства. Сходящая с исторической сцены мануфактура заставляет своих идеологов повторить то, что было сказано в дни ее дебютов, в дни ее поединка с цеховым ремеслом и побед, одержанных над последним.

Как известно, в истории объективного идеализма сыграла большую роль спинозовская система. В пробуждении интереса к этой системе обыкновенно усматривают один из мотивов, обусловивших развитие новой философской школы. Но дело в том, что пробуждение названных интересов – факт, требующий сам по себе объяснений. О забытой системе вспомнили и начали ее усиленно штудировать потому, что в ней как раз заключался материал, на которой был в данный момент спрос со сторон идеологов мануфактурного производства, – готовые формулы, отвечавшие господствовавшим в их лагере настроениям. Всеобъединяющая, всепоглощающая субстанция Спинозы могла служить прекрасной моделью при выработке новых «абсолютных» понятий, подсказанных критическим положением мануфактуры, – но только моделью и ничем больше.

Так возникают учения абсолютного монизма. Доказывается, что нет ничего вне единого, всеобъемлющего начала, что все из него вытекает, что все бесконечное разнообразие явления – акт, и вместе с тем необходимый акт, его творчества: лишь дифференцируясь, лишь ограничивая себя, это начало может себя проявить. Таково абсолютное «я» Фихте Старшего, единственный субстрат индивидуального «я» и «не-я». Таково абсолютное тождество Шеллинга, порождающее из себя антитезу субъекта и объекта, антитезу количественного характера. Такова абсолютная «идея» «Логос» Гегеля, развертывающаяся в непрерывной цепи логических ограничений.

«Я полагает самого себя», «Я полагает не-я», «я полагает ограниченное я, как противоположность ограниченному не-я» – учил Фихте. Верховное организующее начало является источником собственного существования.

Материальный мир («не-я) существует лишь, как продукт творческой деятельности верховного организующего начала. Последнее начало ограничивает себя, «делится»; равным образом, «ограничивается» материальный мир.

Обратите внимание на терминологию Фихте и сопоставьте ее с тем, что говорится об «ограничениях» в «закрытом торговом государстве». Фихте-экономист комментирует Фихте-философа. Речь идет о дифференциации, как о необходимой предпосылке процессов производства. Без этой дифференциации нет производства. «Абсолют» без «ограничений» – ничто.

Только путем ограничения и «деления» получается единство всего. Только ограничение и деление дает жизнь всему миру. Общая картина мира, как умопостигаемого, так и материального, сводится, таким образом, к непрерывному ряду процессов ограничения и деления.

Приведем несколько силлогизмов, обрисовывающих означенную точку зрения Фихте.

«Я полагает себя ограниченным через не-я».

В этом положении заключается две соподчиненных и противоположных друг другу положения: а) «не-я» как нечто деятельное, определяет я и последнее начало, будучи ограничено, «страдает»; но всякая деятельность может вытекать лишь из я, потому мы имеем положение: я определяет себя посредством абсолютной деятельности. Другими словами, я является одновременно и деятельным и страдающим. Подобное противоречие грозит разрушить единство сознания: необходимо примирение противоположностей. Синтезом выставленных положений («я есть определяющее», «я есть определяемое») является новое положение: я определяет себя частью, определяется частью. Или: сколько частей реальности я утверждает в себе, столько именно частей отрицания я утверждает не-я» сколько частей реальности я утверждает в не-я, столько частей отрицания оно утверждает в самом себе. Так определяется взаимодействие.

«Я определяет себя».

Поскольку я определяет себя само, постольку оно является началом деятельным. Поскольку я определяет себя самого, постольку оно является началом страдательным. Т. е. за ним одновременно утверждается реальность и отрицание: получается явное противоречие, которое необходимо устранить.

А устранить его возможно путем следующего положения: я ограничивает свою деятельность посредством страдания, а свое страдание – посредством своей деятельности. На сцену выступает понятие количества: в я утверждается вся реальность, как абсолютное количество; некоторое данное количество деятельности, будучи реальностью, сравнительно с цельной реальностью, является отрицанием последней или страданием. Противоречие устраняется в понятии «субстанциональности».

«Я ограничивается посредством не-я». «Я заключает в своей деятельности реальность».

Требуется преодолеть новое противоречие. Простая деятельность я не составляет основания для реальности не-я. Простая деятельность не-я не составляет основания для страдания я. Я развивает двоякого рода деятельность. Деятельность одного рода направлена «наружу». На эту деятельность производит толчок в обратном направлении, другого рода деятельность стремится, так сказать, вогнать я в него самого.

Она достигает своей цели, ограничивает первую деятельность. Но затем немедленно происходит реакция. Снова я устремляется вдаль, за пределы себя самого, – за пределы своей субъективности. Снова следует «толчок» со стороны противоположного рода деятельности. Так я непрерывно ограничивает себя. И в этом процессе самоограничение каждый раз создается особый вид представления.

Первое ограничение неограниченной субъективности дает в итоге ощущение. При этом я ограничивает себя бессознательно, благодаря чему ощущение учитывается, как результат какой-то посторонней силы – результат внешнего возбуждения. Далее, когда я мысленно реагирует на ощущение, получается интуиция. «Отражая» процесс интуиции, я создает «образы», отличные от действительных вещей, соответствующих им. В восходящем порядке актов ограничения следуют рассудок, сила суждения, разум.

Без ограничения неограниченной самой по себе деятельности я, нет представления, и нет мира объектов.

Таковы примеры из так назыв. теоретической части Наукословия. Если заглянем в так назыв. практическую часть последнего, и там мы найдем не менее любопытные рассуждения о роли «ограничений».

«Я должно быть полагаемо через самого себя», «Я как разум является полагаемым через не-я». Абсолютное я и мыслящее я – противоположности. И устранить означенное противоречие можно только следующим образом: практическое я (сущность которого сводится к деятельности) должно преодолеть предел, которое теоретическое я поставило себе, ограничив себя посредством не-я. Подобное ограничение квалифицируется как необходимое условие для проявления абсолютного я. Я создает представляемы мир, я мыслит для того, чтобы иметь возможность действовать, быть «волей». Без ограничения нет действия. Нет действия без не-я, без мира, абсолютное я полагает массы индивидуальных, конечных я. Лишь расплывшись на индивидуумы, оно может развивать свою деятельность.

Приведенные примеры дают наглядное представление об общей схеме, которой Фихте пользуется при своих умозрительных построениях. А последний пример уже ясно указывает, где «зарыта собака», – какова реальная подоплека абстрактных силлогизмов нашего философа.

Его силлогизмы – бесконечные перепевы одного мотива, выдвинутого мануфактурной идеологией. Это – славословие в честь всеспасющей специализации. Дифференцируйте профессии и функции и строго соразмерьте их! В этом ваша сила, в этом залог нашего успеха! Учили идеологи мануфактуры в классический период ее развития. Идеологи мануфактуры, сходящей с мировой сцены, повторяют слова своих предшественников с той, впрочем, разницей, что ими подчеркиваются преимущественно первая часть выставленного положения: дифференцируйте профессии и функции без конца!

Подобная, несколько измененная постановка вопроса находит себе естественное объяснение, Главный вопрос, подтачивающий благосостояние мануфактуры – усовершенствованные, крупные орудия производства. Последний нивелирует трудовые процессы, практикуемые в предприятиях, и, следовательно, состав исполнительских сил. Идеологи отмирающей организации промышленности учли означенное обстоятельство. И протест их против новых веяний в промышленности облекается, по преимуществу, в форму протеста против нивелировки профессий и функций или, что в данном случае одно и то же, – в форму апологии возможно большего разнообразия элементов и техники производства.

Если внимательно присмотреться к спекулятивным построениям Фихте, мы убедимся, что он постоянно прибегает к одному и тому же приему: именно, он занят все время подыскиванием и установлением ряда промежуточных звеньев, которые бы связывали понятие о тех или иных высших «началах» с теми или иными понятиями «низшего ранга». В этом и заключается его метод примирения «противоречий». Возьмем противоречие наиболее общего характера – противоречие я и не-я. Это – не что иное, как несколько переряженная, несколько завуалированная антитеза духовного и материального начала. Но мы знаем, что во всех системах буржуазного миропонимания, «материя» считается началом подчиненным (даже у материалистов, повторяем, отмечают его подчиненное положение, вводя понятие «силы»). Таким образом, мы имеем дело – не с примирением простых противоположностей, а с выяснением факта подчиненности.

Даны две неравноценные величины: требуется найти третью, которая бы соединяла их: такова обычная задача, решаемая Фихте. В переводе на язык групповых соотношений, установившихся в мануфактурных мастерских, это означает вот что. Существует организатор, существует известная организуемая группа. Но техника производства такова, что данный организатор непосредственно данную группу не организует; между ним и ею стоит третье лицо или особая группа, которая и является непосредственно связывающим, т. е. организующим элементом. Одним словом, решается вопрос о «промежуточных организаторских звеньях». Абсолютное я – верховный, безличный руководитель мануфактурного предприятия. Абсолютное я должно себя непременно «ограничить», чтобы получить возможность действовать, должно распасться на массу индивидуальных я: этим утверждается та истина, что «безличный руководитель» ведет техническую сторону производства не сам. Он должен иметь штаты подчиненных ему организаторов. И по отношению к нему названные организаторы играют исполнительскую роль. Таким образом, они одновременно и организаторы и организуемые. В этом и заключается их миссия «примиряющих начал»: они принадлежат зараз и к «верхам» и к «низам» мануфактурной организации и потому могут являться соединяющим мостком между теми и другими.

Комментаторы фихтевской философии удивляются, что, необыкновенно высоко ставя индивидуальность, обожествляя ее в лице абсолютного я, Фихте, тем не менее, приписал той же индивидуальности, в лице конечных я, «преходящее значение», значение жалкого оружия, жалкой жертвы верховного начала. «В своих позднейших сочинениях Фихте с еще большой строгостью высказывается по поводу преходящего значения абсолютной личности – в странном противоречии (курсив наш – В.Ш.) с тем весом, который он в других случаях полагает на индивидуальность. В конце концов, индивидуальностью оказывается у него то, что не должно существовать, ограничение, которое подлежит устранению, отрицание, которое уничтожается… Фихте постигает Немезида» (Гоффдинг). Немезида постигла скорее самого автора цитированных слов, стоящего на чисто рационалистической точке зрения. Оперируя с абстрактным понятиям о человеке, об индивидуальности, он усмотрел странное противоречие там, где этого противоречия нет. Индивидуальность индивидуальности рознь. Фихте противополагает индивидуальность, характеризующую «верховного руководителя», индивидуальности, характеризующей подчиненного организатора, а не просто индивидуальность себя самой. И в подобном противопоставлении, как для Фихте, так и для его комментаторов, никого противоречия быть не может.

Как последовательный апологет мануфактуры, Фихте. Действительно, должен был индивидуальности промежуточных организаторских звеньев придать весьма и весьма условное значение. И его взгляд на эти звенья отличается не меньшей прямолинейностью, чем, напр., взгляд Спинозы. Автор «Наукословия[51 - С точки зрения познающего субъекта философия есть наука о науке (наукословие), или о познании, о его возможности в бытии и о всеобщих его законах. С этих двух точек зрения философия является в виде не отделимых друг от друга сторон: метафизики и теории познания, и может быть названа то одним, то другим именем, смотря по моменту своего развития. Терминология получила развитие в классической немецкой философии XVIII–XIX веков. Немецкие философы были далеки от мысли создать науку о науке в понимании Ф. Бэкона. Стремясь изучить науку, подвести под нее основание, они строили онтологию и/или гносеологию. Бесспорное первенство в разработке и использовании подобной терминологии принадлежит Фихте, который отдавал предпочтение терминам «наукоучение» и «наукословие». Они фигурируют и в названиях его работ, таких как «Общие принципы наукоучения», «Наукословие, изложенное в общих чертах», «Первое введение в наукословие» и т. д. Фихте использовал и термин «наука о науке». Он ставит вопрос: «Как возникла сама наука?». Далее продолжает: «Нечто, в чем будет дан ответ на этот вопрос, будет само наукой, и именно наукой о науке вообще» /169, с. 15–16/. Фихте вкладывал в эти термины специфическое содержание, и его терминология носит, скорее, псевдонауковедческий характер.]», подобно голландскому мыслителю, отрицает за конечным я, за индивидуальными душами великую субстанциональность. Перед лицом верховного организатора, абсолютного я, принципиальной, качественной разницы между субъектом и объектом, согласно воззрению, Фихте, не существует.

Равным образом невысокую цену индивидуальности промежуточных организаторских звеньев придает и система «абсолютного тождества». В период своего наиболее «абсолютного идеализма» Шеллинг заявлял: абсолютное – это тождество идеального и реального, безусловное безразличие субъективного и безразличного. Разум есть абсолютный разум, поскольку он мыслится как означенное безразличие. Необходимо отрешиться от мыслящего субъекта. Необходимо также отрешиться от мысли о нем, как о чем-то объективном, так как объективное может быть только противоположностью мыслящего субъекта. Мы должны приучиться познавать вещи через абсолют, отличая все различия, являющиеся плодом нашего воображения. Все в абсолюте, ничего вне его. Абсолют – простое единство. Всякое бытие определяется законом тождества. То, что мы называем различием вещей и явлений – различия степени количественного различия.

Чистого объекта и чистого субъекта не существует. Существует лишь смешение того и другого, смешение идеального и реального. В одном случае преобладание на стороне идеального: мы имеем то. Что называется «духом. В другом случае – преобладание реального: мы имеем «материальное» явления.

Развитие природы совершается «по трем потенциям». Первая потенция – материя и сила тяготения: преобладание объекта. Вторая потенция – свет, внутренне созерцание природы: здесь доминирует субъективное начало. Третья потенция – организм, который является производным и света и силы тяготения. В сфере идеального намечаются также три потенции. Первая потенция – знание. Вторая потенция – действие. Третья потенция – разум, в котором осуществляется единство знания и действия.

Мы не будем более подробно останавливаться на характеристике и анализе системы Шеллинга. Поскольку она воспроизводит воззрения Спинозы и, отчасти, Лейбница (учение о смешениях идеального и реального), постольку относительно нее имеет силу то, что мы говорили о соотношениях организаторских и организуемых начал в системах названных философов. И там и здесь мы встречаемся с ярко оттененным культом централистических тенденций мануфактурного производства. Что же касается новых элементов, выдвинутых философией абсолютного тождества, то самым интересным для нас является учение Шеллинга о развитии «по трем потенциям». Но эта учение не более как вариация так назыв. антитетического метода Фихте, – метода, нами проанализированного выше. Опять даются два положения, два начала, противоположные друг другу (а эта противоположность есть, как мы указали, в сущности, противоположность высшего и низшего, подчиняющего и подчиненного начал), и устанавливается наличность промежуточного, связывающего их начала.

От антитетического метода Фихте и учения Шеллинга о потенцировании один шаг до гегелевской диалектики. И по поводу нее, после всего сказанного в настоящее главе об антитетическом методе, нам остается сделать несколько дополнительных замечаний. «Реальная подоплека» диалектики нами уже выяснена.

Гегель лишь полнее обосновал теорию развития путем «противоположностей», намеченную двумя другими объективными идеалистами. Он лишь сильнее оттенил «внутреннюю необходимость» названного процесса развития, лишь установил еще более тесную зависимость между отдельными моментами процесса, т. е. между отдельным звеньями иерархии исполнительских и руководительских сил. Его главное нововведение состоит в том, что он утверждал за переходом от одного начала к началу противоположному безусловно имманентный характер.

У Фихте первое и второе начало даются лишь как отрицающие друг друга, лишь как отдельные величины, служащие материалом для синтеза, осуществляемого третьим элементом. У Гегеля процесс отрицания с логической неизбежностью подготовляется внутри, в рамках данного тезиса. Всякое понятие ограничено; будучи продумано или развито до конца, оно необходимо приводит к своей противоположности.

Нововведение, сделанное Гегелем, подчеркивает следующий факт из области «реальных» отношений. Дифференциация функций и ролей в мануфактуре достигает своего maximum'а. Идет расслоение каждой отдельной организаторской группы. Функции, принадлежавшие какой-либо одной определенной группе, распределяются между различными, вновь образующимися группами. Каждая группа дробится, выделяет из себя новые. И идеолог мануфактуристов учитывает этот процесс дробления, как процесс внутреннего развития того или иного «начала».

Система Гегеля есть именно система подобного «дробления». Ограниченные понятия до бесконечности ограничивают каждое само себя. Тезисы создают бесконечные переходы к антитезисам и бесконечную возможность «примирения» в синтезах. Совершается чисто логическая эволюция мира.

Но в реальной действительности намечалось нечто иное.

Не бесконечную дифференциацию функций и исполнительских постов выдвигала теперь эта действительность. Подобная дифференциация отрицалась новой силой, утверждавшей свое господство в промышленном мире. Мануфактурная идеология теряла почву под ногами.

Новые времена – новые песни! И философия бесконечно самоопределяющего себя Логоса была как раз лебединой песнью отживающего миропонимания.