Жрица Роас. Серия книг «Неизведанная планета Человек»

Отец не любил воспоминаний и единственный раз позволил себе длинную историю о своей жизни именно тогда, когда Барбара доверила ему своё сокровенное о Любви.

Они сидели в комнате, где всё напоминало о безмятежном и весёлом детстве. Это было пространство молодой женщины, открывающей мир, преодолевающей первые ступени жизненных испытаний. Брэд тогда учился в университете, и отец всю любовь сконцентрировал на Барбаре. Она чувствовала себя под такой надёжной опекой отцовской любви, что не представляла, как может быть по-другому. Атмосфера заразительной искренности её комнаты была, вероятно, в тот момент необходимой средой для возвращения в давно забытое и прожитое.

Он рассказал, что не знает своего отца. Напоминанием о родителях был нательный крестик, с которым он никогда не расставался. Тогда же, в легком полумраке летнего благоухающего цветами вечера, Барбара впервые увидела этот крестик.

Её родители были католиками, но никогда насильно не заставляли детей ходить с ними в церковь. Барбаре в детстве доставляло несказанное удовольствие растворяться в благоговейной тишине храма. Молитва растворяла её, позволяла исчезать и проявляться, наполняя мир тайной.

Отец в ответ на доверие дочери взаимно доверял ей себя: он расстегнул верхние пуговицы рубашки и показал маленький золотой крестик, явно не католического происхождения. Барбара трепетно прикоснулась пальцами к крестику, погладила его неровную поверхность. Золотая цепочка была необыкновенного плетения и представляла собой ряд маленьких крестиков, скреплённых друг с другом. Отец был взволнован, и Барбара не могла этого не заметить.

– Этот крестик вложила мне в руку мама перед смертью, – тихо произнёс отец. – Она попросила, чтобы я никогда с ним не расставался. И я выполнил её завещание.

– Ты никогда его не снимаешь? – наивно полюбопытствовала тогда Барбара.

Отец улыбнулся:

– После того как умерла мама, меня никогда не покидало ощущение крестика в моём сердце. Я не помню свою мать, но когда в трудные минуты я закрывал глаза, молился как умел, обращался за помощью, просил совета, то всегда чувствовал через этот крест опеку матери, её благословительность и охрану. И её завещание было моим единственным терафимом долгие годы… Пожалуй, до твоего рождения!

Барбара обняла отца и поцеловала. Он растроганно поцеловал её в ответ.

Им было комфортно вместе. Тогда же Барбара впервые подумала: «Какое счастье, что меня такой отец».

– А как ты попал в Америку? – спросила она.

Отец рассказал, что его детство прошло в детском доме, что в Советском Союзе так назывались пристанища для таких, как он, детей, потерявших родителей. До войны отец начал работать учеником в авторемонтной мастерской в небольшом городке Витебске. Он рассказывал, что очень гордился своей страной и мечтал стать коммунистом. Поэтому, естественно, в первые дни войны решил добровольно идти на фронт. Ему пришлось подделать год рождения и, прибавив себе три года, с четвёртой попытки отец попал на фронт. Он воевал в разведке, но объяснить Барбаре, что это такое, не смог. Как ни старалась Барбара понять, расшифровать слово «разведка» оказалось выше её сил.

В одном из боёв отца контузило, и очнулся он в плену у немцев.

– Можно я не буду тебе рассказывать о концлагере, не думаю, что тебе надо это знать. Каждый человек получает в жизни свои испытания, именно свои, – продолжал отец. – И с другими людьми испытаниями делиться бессовестно. Это всё равно, что перекладывать ответственность за собственную трусость или на погоду, или на стечение обстоятельств. Я не фаталист, но знаю, что каждый на Земле проходит свой путь, единственно возможный. Конечно, – отец улыбнулся, – в твоём возрасте я не мог и предположить подобного, но тебе повезло больше, чем мне – я никогда не разговаривал со своим отцом. Однажды, в концлагере, после страшного дня, я сказал себе: «Если выживу и у меня будут дети, буду их любить безумно!»

Он помолчал и быстро закончил:

– Когда нас освободили американцы, мне удалось починить машину одного генерала. Я, по-видимому, ему понравился, и когда он узнал, что я из Белоруссии, то сказал, что может ходатайствовать перед командованием о предоставлении мне права переехать в Америку.

Отцу некуда и не к кому было возвращаться, к тому же он знал, что тех, кто возвращается из плена, ждёт в Союзе незавидная участь, вплоть до расстрела. Всё вместе и склонило его, в конце концов, в пользу принятия предложения американского генерала.

– А как вы познакомились с мамой? – спросила Барбара.

– Мама тебе никогда не рассказывала? – поинтересовался в свою очередь отец.

– Нет. Правда, я её и не спрашивала.

– А ты спроси! И имей в виду, я тебе расскажу только свою версию. У женщин реальность совершенно иная. И мама помнит, наверняка, что-то мной незнаемое. Думаю, что у человека есть судьба, – продолжал отец. – И каким-то образом необходимое вкладывается в мысли, в действия. Иначе это чудо, как явление твоей мамы на моём горизонте, объяснить не могу.

В тот вечер откровений отец признался, что после университета в Чикаго получил предложение работать на автомобильном заводе в Детройте. Незадолго до этого он познакомился с красивой рыжей ирландкой в городской библиотеке. У него не было девушки, потому что все увлечения быстро надоедали. Но эта рыжеволосая ворвалась в его Сердце неожиданно и цепко. Вначале он думал, что это бред и быстро пройдёт. Но не проходило, а, наоборот, стало казаться, что он не сможет жить без неё.

И перед тем, как отправиться в Детройт, он предложил ей поехать с ним вместе.

– К огромному моему удивлению твоя мама согласилась, – завершил свой рассказ отец.

– Папа, ты что, даже не признался ей в любви? Не встал на колени, не подарил обручальное кольцо – не верю! – воскликнула Барбара, разочарованная таким кратким и невыразительным повествованием о любви родителей.

– Что ты, ребёнок! Конечно, и признался, и подарил, – хитро улыбнулся отец. – Ты что, не знаешь ирландского характера своей мамы? Так бы и поехала она со мной, если бы не моя настойчивость и не кольцо с бриллиантами, – отец рассмеялся. – Кольцо, правда, стоило аж… 150 долларов, но зато на его приобретение ушли все скромные сбережения студента. Но, если серьёзно, то когда Любишь – нет ничего, что бы не смог сделать для любимой. Ни-че-го! – растягивая слоги, сказал отец и добавил: – Но советую тебе расспросить маму, она точно помнит больше деталей и не любит хвастаться, как твой папа.

То, о чём рассказывал отец, было настолько настоящим и значительным, что после очередных встреч с придуманным любимым она смогла распознать вторичность и занудство избранника. А когда он попробовал насильно её поцеловать, расценила это как посягательство на суверенитет, чего было достаточно, чтобы она вычеркнула своего выдуманного визави из жизни.

Потом, в университете, после смерти отца она откликалась на различные малозначащие ухаживания, но дальше свиданий в ресторанах или театре обычно ничего интересного не случалось.

Барбара ждала. И знала, что Любимый должен быть необыкновенным. Она не предугадывала деталей, но помнила рассказы отца об их встрече с мамой. Эти чувства были для неё ориентиром, и другое не интересовало.

К тому времени, когда она выиграла на спор у Стэна пять партий в теннис, Барбара расцвела и слыла недотрогой. Она не анализировала причины, по каким Стэн привлёк её внимание, но влюбилась впервые всерьёз и, как ей казалось, навсегда.

…Улица за окном растворилась в темноте сумерек. Барбара почувствовала, что безумно проголодалась. Она выключила компьютер, прикрыла шторы на окнах и, закрыв офис, направилась к лифту.

Прохлада летнего вечера приятно освежала лицо, и Барбара с удовольствием пошла по направлению к Беверли-Хиллз. Напротив Пенинсулы Барбара неожиданно изменила решение поужинать в каком-нибудь кафе в центре и решительно перешагнула порог отеля.

Полумрак ресторана поддержал её тихое одиночество. За роялем играл Ник, которого она знала по импровизациям на концертах. Он кивнул ей как старой знакомой, и Барбаре показалось, что все звуки, рождающиеся в гармонии пальцев пианиста и клавиш инструмента, направились к ней одной. Она физически ощущала их лёгкое касание и растворение где-то в середине груди. Музыка зазвучала внутри Барбары. Это было как касание волн Океана, как растворение в лучах солнца, как поцелуй. Музыка знала о Барбаре что-то недосягаемое для неё самой – нежное и волнительное.

Официант принёс бокал её любимого Robert Mondavi Fume Blanc, Napa Valley. Рыба по-французски вполне утолила голод. Она слушала музыку, лёгкими глотками пила вино, наполняясь огнём солнца, улыбалась джазисту и знала: всё это и называется Праздником Жизни. Знание было абсолютным, как Истина. Но сегодняшний день принёс очаровательную Красоту Перспективы Любви. Если бы кто-то попросил объяснить смысл этих слов, она вряд ли бы успешно справилась с заданием. Но при этом Барбара была уверена, что именно Перспектива Любви, распахнувшаяся во всей глубине своей чудесности, и была главным событием дня.

Глава 8

…Маленькая девочка шагала по облакам. Яркие лучи Солнца наполняли воздух Огнём. Но в этом Огне девочке было легко дышать, и она сама была его частью. Внизу была Земля, красивая и молчаливая. В воздухе не было напряжения, но чувствовалась озабоченность. Девочке надо было успеть. Её ждали, и ждание обязывало осторожно нести Огонь.

Потом, на Земле, девочка сохраняла Огонь в Чаше, которую держала в руке.

Огонь был в Сердце девочки и в Чаше. Люди не могли видеть Огня Сердца, но все засматривались на Чашу. Девочка знала, что не имеет права передавать Огонь случайным людям…

Появилась Женщина в красивом длинном Платье, прозрачном и лёгком, и поинтересовалась:

– Где Огонь?

Девочка спросила:

– А Ты разве не видишь? Если не видишь, значит, Огня нет!

Женщина заплакала и сказала, что если не увидит Огня, то умрёт. Девочка пожалела её и наклонила Чашу, чтобы Женщина смогла увидеть Огонь. Когда Женщина увидела Огонь, она расправила руки и превратилась в большую белую птицу, подпрыгнула и улетела. Девочка помахала ей вслед рукой и пошла дальше…

Потом появилось чудовище, совсем не страшное чудовище, но длинное и колючее… Чудовище предложило покатать девочку и доставить к месту, куда надо. Девочка не испугалась и согласилась. Они полетели. Рядом с ними летела Женщина-птица, подсказывая дорогу. Чудовище оказалось добрым. Оно на лету срывало яблоки и передавало девочке. Ей было весело, и она смеялась.

Потом они все вместе – чудовище, Женщина-птица и девочка – очутились под водой, на дне Океана, в гостях у Властелина Океанов и Морей. Властелин был строгим. Но девочка сразу увидела, что у него такой же Огонь в Сердце, как и у неё самой. Она распахнула грудь и показала ему свой Огонь.

Он в ответ раскрыл свою грудь, и его Огонь начал весело разговаривать с Огнём в Сердце девочки. Чудовище и Женщина-птица молчали и улыбались случившемуся…

Потом девочка стояла на носу корабля, который нёсся на большой скорости по Океану… Властелин Океанов и Морей надувал паруса, чудовище управляло штурвалом корабля, а Женщина-птица летела впереди, высматривая ориентиры.

– Земля! – закричала Женщина-птица.

– Земля! – повторило радостно нестрашное чудовище.