– Чтобы тихо себя вели по двум разным концам земли.
Зло вскрикнув, Борис забежал вперед, развернулся и угрожающе замедленно пошел на Викторию:
– Да, я знаю, я вам не пара, я пришел из другой страны…
– … и мне нравится не гитара, а дикарский напев зурны.
– Вика, это невозможно! – Он топнул ногой по неотзывчивому асфальту. – Вы Лилит? Черт возьми! Что вы делаете здесь, в нашем мире изгнанных из рая?!
– Сдаетесь, жалкий соблазнитель?
– Нет, нет, нет!! – взвопил он так, что с липы сорвалась ворона и с карканьем полетела в сторону сталинской громады университета.
– Зачем ты за пивною стойкой?! Пристала ли тебе она?! Здесь нужно быть девицей бойкой! Ты нездорова и бледна!!
– С какой-то розою огромной у нецелованных грудей, – а смертный венчик, самый скромный, украсил бы тебя милей.
Борис замахал на нее руками, словно на навязчивое привидение:
– Пурпурный лист на дне бассейна сквозит в воде, и день погас…
– Я полюбил благоговейно текучий мрак печальных глаз.
Он оцепенел мраморной статуей навечно проклятой аллеи, кусая свои губы:
– Двадцать первое. Ночь. Понедельник. Очертанья столицы во мгле.
– Сочинил же какой-то бездельник, что бывает любовь на земле, – произнесла на ходу Виктория нараспев, запрокидывая лицо к линяющему небу.
Борис прыгнул с места, снова забежал вперед, остановился перед ней, изображая ладонями букву “Т”:
– Well, give me a break! A break!
– Да, пожалуйста… – Виктория со вздохом обошла его, словно севший на мель дредноут. – Вон там можно испить кофия.
Он доверил свой взор ее пальцу: в зелени различались белые оконные переплеты.
– Кофе… да, да, кофе… – забормотал он, как после ледяного душа. – Мы непременно должны сейчас выпить кофе.
Она молча направилась к переплетам. Он извивался вокруг:
– Не кончено, не кончено, желанная и жестокая. Клянусь, я одолею вас. Я не могу не одолеть… я… я жажду сокрушить вас, пробить железный панцирь ложных страхов… и испить чашу прикосновения. Я раскрою вас, мраморная устрица! И выпью вас до дна! Осушу одним глотком!
– Смотрите не захлебнитесь. – Она сорвала большой ореховый лист, положила на левый кулак и звучно прихлопнула правой ладонью.
Свежевыкрашенным летучим голландцем кафе выплыло на них из сочной зелени.
Борис кинулся к стоящему у веранды столику, отодвинул пластиковый стул и, рухнув на колени, обнял его, как драгоценное изваяние:
– Ловлю ваше божественное тело, о временно недоступная!
Виктория опустилась на стул, закинула ногу на ногу, раскрыла обсыпанную бисером сумочку, извлекла из нее черную стрелу мундштука, вставила сигарету.
Коленопреклоненный Борис тут же возжег маленький факел. Прикурив и затянувшись, она выпустила струю дыма в приближающегося официанта:
– Кофе! Черный, как смерть.
– А мне ни-че-го… – пропел завороженный ее профилем Борис.
Внутри решетчатой веранды молодая компания перекидывалась угловатыми междометиями.
– Здравствуй, быдло младое, незнакомое… – сощурилась на них Виктория, качнула ногой и прикрыла ладонью свое острое колено. – Как вы полагаете, Борис, восстанет русская культура когда-нибудь из радиоактивного красного пепла?
– Даже сквозь бетон прорастают цветы. – Борис стоял на коленях, до боли в пальцах сжимая ребристый пластик стула, словно тюремную клетку.
– А если этот бетон радиоактивен?
– Тогда прорастет диковинный цветок.
– Багрово-фиолетовая орхидея?
– С запахом гниющей плоти.
– Слишком красиво, чтобы быть правдой… – Она стряхнула пепел и замолчала.
Борис остался стоять на коленях, притягивая человеческие взоры. Молодая компания ненадолго смолкла, уставившись на него сквозь решетку террасы. Борис глянул на них:
– Корнями двух клыков и челюстей громадных оттиснув жидкий мозг в глубь плоской головы…
– … о махайродусы, владели сушей вы в третичные века гигантских травоядных.
Борис грозно расхохотался и с рычанием впился зубами в пластиковый подлокотник.
– Давайте только фауну и флору оставим в покое, – произнесла Виктория.
– D’accord!
Перед Викторией на столе возникла чашка кофе. Ее тонкие губы протянулись к черному озеру, коснулись и отпрянули, убедившись:
– Магма.
Это заставило Бориса встать и сесть за стол. Его взгляд покрыл Викторию омофором желания.
Она почувствовала. И привычно повела острыми плечами, сбрасывая невидимую ткань:
– И долго вы намерены отмалчиваться?
Лицо Бориса вмиг окаменело: