Сказ про то, как Борис Александрович за знанием ходил

– Вот так это было, – закончила рассказ мысль-нянька.

Вперёд вышла маленькая мыслюха. Её можно было представить, как худенькую девчонку, с двумя большими бантами, огромными глазами и вздёрнутым носиком. Выставив вперёд ножку и пристукивая ей, она, прищурив глаза, ехидно спросила:

– А почему он сейчас её не поцеловал?

Мысль-нянька смутилась.

– Почему, почему…. Вот придет воспитатель ваш, у него и спрашивайте.

Из туманности разума появилась бывшая маленькая мыслюшечка. Она стала уже не маленькой. Повзрослела, возмужала, и по-прежнему элегантно мерцала серебристым нежно-голубым сиянием.

– Я вижу, малыши, у вас вопросы появляются? Время наших занятий подошло. Пойдемте в ваш детский закуток, там и поговорим.

И она величаво направилась к детскому закутку. Малышки, как цыплята за курицей-мамой, галдящим роем побежали за ней.

– Почему, почему, – провожая их взглядом, рассуждала мысль-нянька. – Да просто мысль такая ему ещё в голову не приходила. Не было её у нас.

Она улыбнулась.

– Вот ты подрастешь немного, молявочка моя, тогда и посмотрим, что из этого получится.

Борис Александрович опять медленно открыл глаза. Над ним склонилась бородатая и счастливо улыбающаяся физиономия Акима.

– Ну, вот, наконец-то. Рад очень твоему возвращению с того света.

Тут же появилось заботливое лицо Ядвиги Борисовны. Кончик её носа был испачкан мукой. Это рассмешило Бориса Александровича, и он заулыбался.

– Значит всё хорошо, раз улыбаемся. Аким, приподними ему голову, – и Ядвига Борисовна поднесла чашку, и влила в рот ратнику какой-то жидкости.

– Надеюсь, это не вода из реки, – тихим голосом проговорил ратник.

Улыбаясь, Ядвига Борисовна потрепала его по голове. Борис Александрович почувствовал, как силы к нему возвращаться стали. Он попытался приподняться. Аким заботливо подложил ему под спину подушки, чтоб удобно было. Сел рядом на кровать.

– Чем дело то кончилось, – спросил ратник. На его щеках стал проступать румянец. Силы неудержимо возвращались.

– Когда вы с бароном скрылись из виду, эти истуканы заволновались. Они же с утра зелье приняли и на плечах их всю дорогу тащили. Бегом бежали. Поэтому и сил у них не было. Иначе, мы бы с тобой там и остались. Когда выстрел прозвучал, один из них побежал посмотреть, что случилось. Вернулся, и галдеть на своём языке что-то начал. Кричали они, обсуждая, а в это время избушка Ядвиги Борисовны появилась. От страха они все разбежались кто куда. Братья мои с ней прилетели. Освободили меня от сетей. Мы долго тебя искали, но найти не могли. Сверху не видно этого выступа в скале было. Когда темнеть стало, то Ядвига Борисовна песню твою Прощальную услышала.

– Какую песню?

– Не знаю. Я ничего не слышал. Она одна услышала. Вот поэтому тебя и нашли. На избушке подлетели к выступу, и забрали тебя. Занесли и на стол положили. Что здесь началось! Димка из окошка что-то кричит. Какие-то старцы, сединами убелённые тоже говорят что-то Ядвиге Борисовне. А она, проводами разноцветными тебя всего обмотала. Зеркала разные моргают, картинки цветные показывают. Пищит и гудит что-то. Да эти ещё из окошка кричат. Первый раз в жизни видел, как Ядвига Борисовна плакала.

Аким помолчал. Вздохнул глубоко.

– Страху мы натерпелись! Но Ядвига Борисовна молодец! Часа три колдовала над тобой, пока пулю не достала. Возле самого сердца твоего она её обнаружила.

– А что это такое – пуля?

– Барон такую трубочку придумал, которая свинцом пуляется.

Аким хитро поглядел на ратника.

– Я эту трубочку потом нашел. Мы давеча с братьями туда летали. Барона на дне ущелья похоронили. Хоть и мерзавец, а всё же человек. Там он свою могилу и нашёл. А трубочку его я разобрал. Посмотрел, как устроена. Хитро придумано, но я лучше сделать могу. Ядвига Борисовна сказала мне, что порошок ещё нужен. С помощью порошка этого и пуляется она свинцом. Обещала рецепт дать. Так что в скорости оружие новое у нас появится. Любому ворогу отпор дать сможем.

Они помолчали. Было слышно, как женщины у печи шепчутся.

– Ты, Ядвига Борисовна картошку то в щи не режь. Её ножичком разламывать, отщипывать надо. Вот так, видишь? А морковку и лук отдельно обжаривать надобно. Щи намного вкуснее получаются.

– Давай я картошкой займусь. Обедать пора уже. Ты мне только рецепт щей поподробнее напиши.

Мужики переглянулись. Запах щей наваристых, воркование женщин уют и теплоту в сердце вселяли. Избежав смертельной опасности, они по-новому эти неприметные радости ощущать стали.

– Слушай, Аким, а что за девица здесь была, когда я очнулся?

– Не узнал? – и Аким лукаво взглянул на ратника. – Это Дарья, дочь соседская. Давно она на тебя засматривается. Только ты не видел ничего. Она так же три дня от тебя не отходила.

– Я что, три дня в беспамятстве провел?

– Да. Три дня и три ночи. Ядвига Борисовна вообще не спала, покуда не полегчало тебе. Да, почитай вся деревня от дома нашего не отходила. Все ждали, когда ты в себя придёшь. Только сейчас разошлись. Даже гусь какой-то старый приковылял, уселся под крыльцом, голову под крыло спрятал. Ни ест и не пьёт. И не уходит. И никакими силами прогнать его не могли. Он и сейчас, наверное, под крыльцом сидит.

– Ребята, давайте обедать, – пригласила всех к столу Анисья.

После обеда все пошли провожать Ядвигу Борисовну. Она улетала. Вышли на крыльцо. На скамейке, рядом с домом, сидел дед Спиридон. Возле него на траве гусь стоял. Увидев вышедшего Бориса Александровича, гусь захлопал крыльями и побежал к нему. Ратник присел. Подбежавший гусь, положил голову ему на колени. Во взгляде его радость от встречи сияла.

– Ну что ты, старый, – ласково поглаживая гуся по шее, сказал Борис Александрович. – Мы ещё полетаем. Я как-нибудь тебя с собой возьму.

Восторг и восхищение во взгляде гуся отразилось. И впечатление складывалось, что улыбается от счастья он.

– Господи! Ты ли это, Ядвига Борисовна!?

Все оглянулись. Дед Спиридон, дрожащей рукой, снимал свою шапку, обнажая белую, как снег, голову. На глазах его появились слёзы. Ядвига Борисовна внимательно посмотрела на него. Всплеснула руками.

– Спиридонушка, это ты? – они обнялись. – Как время то тебя изменило!

– Ну, Ядвига Борисовна, – дрожащим от волнения голосом, ответил Спиридон, – это ты у нас из другого времени. Наше время против тебя ничего сделать не может. А мы-то стареем.

– Друзья мои, – она повернулась к присутствующим, держа Спиридона за руку, – Когда-то очень давно, Спиридон ещё парнем молодым был, мы с ним одно дело хорошее сделали. После этого и деревня ваша появилась. Если он захочет, то рассказать вам может. Ну, а мне пора. Задержалась я у вас уж слишком долго.

Они стали прощаться. По очереди, подходя к каждому, Ядвига Борисовна говорила теплые и нежные слова прощания. Последний, к кому она подошла, был Борис Александрович. Они обнялись.

– Ну что, ратник, – пристально глядя ему в глаза, спросила Ядвига Борисовна, – сходил за Знанием?

Борис Александрович промолчал, не зная, что ответить.

И в это время в голове Бориса Александровича малюсенькая мыслюха выскочила украдкой из детского закутка. Подбежала к кранику, открыла и тут же закрыла его. И, хихикая, вприпрыжку убежала обратно.

– Стой, проказница, – воскликнула мысль-нянька, но было уже поздно.

Из глаза Бориса Александровича выкатилась большая искристая слеза. Прокатилась по щеке. Полетела, и упала на руку Ядвиге Борисовне. Баба Яга продолжала пристально смотреть на ратника.