Шоумен. Ментовские оборотни

– До свидания! – сказал ей Гриша.

– Хороший ты человек, – неискренне оценила цыганка. – Ладно, пять рублей.

– Пшла вон! – повторил своё недавнее требование Гриша.

– Зачем не хочешь? – запечалилась цыганка. – Пять рублей – это что, деньги? Я ж у тебя их не ворую, я честно зарабатываю.

– Зарабатывать – это когда честно за работу получать, – наставительно произнёс Гриша. – А не когда за враньё.

– За какое такое враньё?! – поразилась цыганка так сильно, будто ей только что бросили в лицо обвинение такое ужасное и такое несправедливое, что любая уважающая себя гадалка после этого должна была немедленно покончить жизнь самоубийством.

– Так ведь врёшь, – сказал лениво Гриша.

– Я?!! – ещё больше поразилась цыганка, хотя казалось, что лучше, чем в предыдущий раз, оскорблённую невинность сыграть уже невозможно. – Да чтоб я проклята была! – ударила себя она кулаками в колыхнувшуюся грудь. – Чтоб я ослепла!! Чтоб я съела свой язык!!!

Прохожие оглядывались. Гриша подумал, что надо было дать этой дуре пять рублей, чтобы отвязалась.

Он пошарил взглядом по салону, набрал в разных укромных местах горстку мелочи и с раздражённым видом протянул деньги цыганке. Мелочь исчезла в цыганских одеждах так бесшумно и стремительно, что впору было усомниться, а действительно ли Гриша деньги ей давал, или это ему просто привиделось.

Цыганка мгновенно прекратила истерику и сказала деловито:

– Четыре тысячи!

– А?! – дрогнул Гриша.

– Ты разбогател на четыре тысячи, – честно отработала свои пять рублей цыганка. – Я тебя, касатик, вижу насквозь. Ты хороший человек, и я тебе помогу. Дай сто рублей!

– Десять! – малодушно сказал Гриша.

– Давай! – требовательно протянула руку цыганка.

Гриша дал ей десятку, которая мгновенно испарилась где-то в воздухе, как показалось Спиридонову.

– Ещё ты девяносто должен, – сообщила коварная цыганка.

Вот так ни за что ни про что по сто рублей в один присест Гриша не дарил никому и никогда, даже гаишникам.

– Дороговато! – оценил Григорий.

– Правда стоит столько, сколько стоит. Особенно если это хорошая правда. Ты на базар приходишь, да? Хурму покупаешь, к примеру, да? Тридцать рублей – хорошая, пять рублей – гнилая. Зачем тебе гнилая, да?

– Я не брезгливый, – сказал святую правду Гриша. – И вообще я хурму не очень как-то.

– Ладно, давай без хурмы. Но ты деньги будешь платить?

– Я тебе пятнадцать рублей уже дал? Сначала пять, потом еще десять. Правильно? – позорно закрохоборничал Гриша. – На вот тебе ещё пять – и это уже будет двадцать. Двадцать – это деньги. Двадцать рубликов на дороге не валяются, согласись, – повёл рукой вокруг Гриша.

Гадалка послушно проследила взглядом за движением его руки. Никаких денег на пыльном асфальте, действительно, не наблюдалось. Это неприятное открытие, по-видимому, подействовало на цыганку.

– Ладно, пятьдесят, – сказала она. – И тогда я твоё будущее прозрею.

– А за тридцатку то же самое? – предложил Гриша. – Прозреть, в смысле.

– За такие деньги пускай тебе Клинтон на дудке сыграет, – оскорбилась цыганка.

– Тогда я не хочу!

– Как знаешь!

– Ладно, тридцать пять! – передумал Гриша.

– Давай!

– Но больше никаких доплат! – решил окончательно обезопасить себя от дальнейшего вымогательства Спиридонов.

– Договорились!

– Мамой поклянись!

– Клянусь твоей мамой! – не стала упираться цыганка.

– Моей не надо! – всполошился Гриша. – Своей клянись!

– Ну чего ты привязался? – вдруг озлобилась цыганка. – Ты за тридцать пять рублей мою маму, старую больную женщину, обидеть хочешь? Ты её видел? Ты её знаешь? У неё одного глаза нету, так ты ещё от неё чего-то хочешь поиметь?

– А с глазом-то чего такое у неё? – хмуро осведомился Гриша.

– Ослепла, – сообщила цыганка. – Она глазом поклялась однажды … Хорошо ещё, что не двумя …

– Ну, надо же, – пробормотал Гриша.

Он пошарил по карманам, нашёл две мятые десятки и протянул их собеседнице. Цыганка благоразумно взяла деньги и лишь потом стала качать права.

– Я не поняла! – сказала она недовольно. – Ты же говорил – тридцать пять!

– Я сейчас тебе дал двадцать и раньше еще пятнадцать. Ты считать умеешь?

– Ах ты, гад! – сказала в сердцах отбросившая всякий политес цыганка. – Чтоб тебе бензином подавиться! Чтоб тебя в машине укачало! Чтоб тебе по счётчику всегда платили!

– Ты полегче на поворотах! – проявил недовольство Гриша.

– И ты меня ещё вспомнишь! – посулила цыганка, делая такие страшные глаза, будто не было проклятия более ужасного.

Закалённый в переделках, которыми изобилует таксистская жизнь, Гриша прикинул, чем видение этой цыганки лично ему может грозить, обнаружил, что ничем, и закрыл окошко, демонстративно отгородившись от докучливой собеседницы. Настроение она ему смогла испортить, и теперь должно было произойти что-то очень и очень хорошее, чтобы к Грише Спиридонову вернулось так неожиданно испарившееся ощущение счастья и мировой гармонии.

* * *

Счастье явилось Грише в виде неуверенно шагающего по тротуару клиента. Увидев его, своего касатика долгожданного, Гриша пришёл в такой восторг, какой прежде в своей жизни он испытал один-единственный раз, да и то очень давно, в детстве, когда отец Гриши, Спиридонов-старший, хотел выпороть сынулю, да не нашёл ремня на привычном месте и так удивился отсутствию столь важного в педагогическом процессе инструмента, что экзекуция как-то сама собой отменилась. Ремень в тот раз заблаговременно спустил в мусоропровод сам Григорий, а вот на этот раз он в подготовке не участвовал, и счастье пришло к нему само, ножками, хотя и заплетающимися.