Шоумен. Министерство мокрых дел

– Так что делаете-то? – не унимался Просекин.

– Сырьё готовим, – доверительно сообщила работница.

– Для чего? – изумился наш герой.

– Для батончиков этих шоколадных, будь они неладны!

Осмелевший Просекин приблизился к столу и теперь увидел, что же там такое находится в ёмкости: тёмно-коричневый порошок, больше похожий на мусор. Вот что вытряхивали работники из разорванных, побывавших в употреблении, ярко раскрашенных упаковок.

– Крошки, – пояснила работница, не ожидая дальнейших расспросов. – Шоколадные и вафельные. Всегда что-нибудь в упаковке остаётся.

– Остается после чего? – спросил непонятливый Просекин.

– После того, как батончики из упаковки вынут. Покупает человек нашу продукцию, батончик съел, а в упаковке ещё крошек осталось немного. Вот, чтобы добро не пропадало, это и придумано.

– Что – придумано? – Просекину не хотелось верить в очевидное.

– Крошки использовать. Про лотерею-то слышали?

– Про какую лотерею?

– Ну, по телевизору рекламу крутят. Что присылайте, мол, по пять использованных упаковок из-под шоколадных батончиков, и у вас есть шанс выиграть автомобиль.

Да, есть такая реклама, Просекин вспомнил. Но всё ещё ничего не понимал.

– Вот нам и шлют использованные упаковки целыми ящиками, – кивнула куда-то в угол женщина.

Просекин посмотрел. Ящиков действительно было много.

– Наша дневная норма, – сказала женщина, проследив за взглядом собеседника. – А вообще за смену каждый работник собирает по пять килограммов сырья. Полтонны в смену, полторы тонны в сутки, сорок пять тонн в месяц.

– И что? – осведомился потрясённый Просекин.

– И из сырья делают новые батончики. Аграмаднейшая получается экономия.

На Просекина больно было смотреть. Вид внезапно прозревшего человека – всегда зрелище не для слабонервных. Он-то всегда считал, что западные фирмачи травят наших людей всякой гадостью. И продукты ихние некачественные, и просроченные они, и вообще дрянь. Но чтоб вот так, из мусора, беспардонно и нагло …

Я, находясь в своем укрытии, наблюдал за выражением лица Просекина. Было видно, что наш герой испытал немалое потрясение. Но он узнал ещё не всё. Правда должна была стать куда более неприглядной, чем до сих пор представлялось нашему герою. И сейчас он эту правду должен был узнать.

– Я лично никогда эти батончики не покупаю, – сказала женщина. – Потому что знаю, из чего они делаются. Это ещё что, – кивнула она на ёмкость с шоколадными крошками. – Здесь хоть шоколад. А чего они в батончики ещё пихают …

– И чего они пихают? – спросил Просекин, почему-то понизив голос.

Наверное, он почувствовал себя лазутчиком, помимо своей воли оказавшимся в расположении вражьих порядков.

– Берут, к примеру, печенье … Ну, обычное самое, наше, российское. То, у которого срок годности давным-давно истёк. Измельчают и добавляют в свои батончики, – охотно делилась секретами производства работница.

– Зачем?

– А чтоб дешевле. Просроченное-то печенье – оно ведь ничего не стоит. А им прибыль.

Я видел, как лицо Просекина пошло пятнами. Но и это ещё был не конец открытиям. Из соседнего цеха пришёл работник с совком и веником. Смёл с пола пыль, которой здесь было предостаточно, и небрежно ссыпал её прямо в ёмкость с шоколадными крошками. Никто этому нисколько не удивился, кроме Просекина, но на него никто и не обращал внимания.

– И это тоже – туда? – медленно обретал дар речи Просекин.

– Вы же замечали – батончики на зубах хрустят. Потому что – пыль.

– Пыль?! – не посмел поверить Просекин.

– Пыль. Всё идёт в дело, – обречённо подтвердила работница.

Просекин судорожно вздохнул. Сам не раз покупал внукам эти сладости. Если бы знать раньше!

Он хотел сказать, что – гады, что – в тюрьму за подобное надо сажать, но не посмел. Не знал, как его слова воспримут окружающие.

Просекин знал, что в стране развал и непорядок, что кругом лихоимство и несправедливость, что воруют, что экология ни к чёрту и вообще всё очень и очень плохо, но чтоб вот так, средь бела дня, в столице, в сердце России, можно сказать, и никто ничего, а они ещё и рекламу по телевизору … У-у-уххх!

Градус кипения у Просекина дошёл до критической точки, но пар возмущения вырваться не успел. Потому что появился давешний его провожатый, да не один, а в компании гомонящих людей с фотоаппаратами и видеокамерами.

– Пресса! – объявил принимавший Просекина на работу парень. – Вот сюда, пожалуйста.

Он подвёл журналистов к бедному Просекину, приобнял его:

– Один из наших наладчиков. Ценный специалист.

Защёлкали фотокамеры. Просекин и заметить не успел, как в его руке оказался шоколадный батончик.

– Ешьте! – тихо потребовал его новоявленный шеф и громко добавил. – Рекламный снимок!

Вы видели когда-нибудь выражение лица человека, которому предлагают съесть дохлую крысу? Именно так и выглядел Просекин. Он держал в руке батончик, тайну изготовления которого только что узнал. Он понимал, что там внутри: просроченное печенье, шоколадный мусор из использованных упаковок и пыль. Пыль, из-за которой эти батончики так аппетитно хрустят.

Ради вот этих нескольких минут мы и затеяли съёмку. Человек перед выбором. И его реакция. То, из-за чего нашу программу и смотрят миллионы.

Пауза. Секунда, две, три. Все ждали.

– Да пошли вы к чёрту! – наконец-то дозрел Просекин.

И после этого выдал такое, что уж совсем не имело ни малейших шансов попасть в эфир. При монтаже придётся заменить его тираду писком – это "пи-и-и" звучит всегда, если герой использует слова, которых нет в словаре Ожегова.

Он хотел развернуться и уйти, но не успел – я вошёл в цех. Просекин увидел меня, узнал и сразу всё понял. И про батончики понял, и про пыль, и про всё остальное. И сам видел подобное по телевизору многократно, но никогда не смел и думать, что и с ним могут проделать такое. Разыграли. Не удержался и засмеялся. Я подошёл и приобнял его. Наши операторы снимали нас, уже не таясь.

– А на работу вы приняты, – сказал я Просекину. – Я договорился.

Пусть это будет нашей платой мужику. Испереживался, бедняга.

* * *

Борины владения расположились рядом с Москвой, в небольшом лесочке, к которому от шоссе вела неширокая, покрытая растрескавшимся асфальтом дорога. При въезде на эту дорогу висел запрещающий "кирпич", оставшийся с тех самых пор, наверное, когда в подземных бункерах обитали многозвёздные генералы, а охрана на вышках стреляла без предупреждения. Сидевший за рулем Боря смело, по-хозяйски, въехал под "кирпич", обронив бесстрастно: