Генералиссимус

польско-германская война выявила внутреннюю несостоятельность Польского государства. В течение 10 дней военных операций Польша потеряла все свои промышленные районы и культурные центры. Варшава как столица Польши не существует больше. Польское правительство распалось и не проявляет признаков жизни. Это значит, что Польское государство и его правительство фактически перестали существовать. Тем самым прекратили свое действие договора, заключенные между СССР и Польшей. Предоставленная самой себе и оставленная без руководства Польша превратилась в удобное поле для всяких случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР. Поэтому, будучи доселе нейтральным, Советское правительство не может более относиться к этим фактам безразлично.

Советское правительство не может также безразлично относиться к тому, чтобы единокровные украинцы и белорусы, проживающие на территории Польши, брошенные на произвол судьбы, остались беззащитными.

Ввиду такой обстановки Советское правительство отдало распоряжение Главному командованию Красной Армии дать приказ войскам перейти границу и взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии.

Одновременно Советское правительство намерено принять все меры к тому, чтобы вызволить польский народ из злополучной войны, куда он был ввергнут его неразумными руководителями, и дать ему возможность зажить мирной жизнью.

Примите, господин посол, уверение в совершенном к вам почтении.

    Народный Комиссар Иностранных дел СССР
    В. Молотов».

И опять, в который уже раз, даже в таком официальном, разосланном по всему миру документе, Сталин и Молотов кривили душой и говорили неправду, особенно в той части, где они обещали «вызволить польский народ из злополучной войны» и дать ему «возможность зажить мирной жизнью».

Документы, которые стали известны в наше время (я уже говорил выше о том, что это документы германского министерства иностранных дел), свидетельствуют совсем о другом. Вот телеграмма германского посла в Москве, отправленная в министерство иностранных дел Германии 25 сентября 1939 года:

«Совершенно секретно! Срочно!

Сталин и Молотов попросили меня прибыть в Кремль сегодня в 20 часов. Сталин заявил следующее. При окончательном урегулировании польского вопроса нужно избежать всего, что в будущем может вызвать трения между Германией и Советским Союзом. С этой точки зрения он считает неправильным оставлять независимым остаток Польского государства. Он предлагает следующее: из территорий к востоку от демаркационной линии все Люблинское воеводство и та часть Варшавского воеводства, которая доходит до Буга, должны быть добавлены к нашей (германской) порции. За это мы отказываемся от претензий на Литву.

Сталин указал на это предложение как на предмет будущих переговоров с имперским министром иностранных дел и добавил, что, если мы согласны, Советский Союз немедленно возьмется за решение проблемы Прибалтийских государств в соответствии с протоколом от 23 августа и ожидает в этом деле полную поддержку со стороны германского правительства. Сталин подчеркнуто указал на Эстонию, Латвию и Литву, но не упомянул Финляндию.

Я ответил Сталину, что доложу своему правительству.

    Шуленбург».

27 сентября Риббентроп снова прилетел в Москву, и 28 сентября им и Молотовым был подписан новый германо-советский «Договор о дружбе и границе между СССР и Германией». Этот договор официально и юридически закреплял раздел территории Польши между Германией и Советским Союзом, к нему прилагалась соответствующая карта, на которой была указана новая граница, и эту карту подписали Сталин и Риббентроп.

К этому договору прилагались два дополнительных секретных протокола. В одном из них фиксировались те изменения в территориальных разграничениях, о которых еще раньше договорился Сталин – о том, что Люблинское воеводство и часть Варшавского воеводства отходят в сферу влияния Германии, а Советскому Союзу теперь отдается вся литовская территория.

В своем комментарии при создании уже упомянутой комиссии М.С. Горбачев еще сказал:

– Секретного протокола пока нет, и мы его оценить не можем. Я думаю, вообще комиссия такая должна быть, с этим я действительно согласился бы. Она должна выработать политическую и правовую оценку этого договора о ненападении, без упоминания секретного протокола, поскольку все архивы, что мы перерыли у себя, ответа не дали. Хотя, я вам скажу, историки знают и могли бы вам сказать: вот то-то происходило, двигались навстречу две мощные силы, и на каких-то рубежах, так сказать, это соприкосновение совершенно остановилось. Что-то лежало в основе. Но это пока рассуждения. Поэтому тут требуется разбирательство, анализ всех документов, всей той ситуации, как она шла… Это не простой вопрос, но раз он есть, уходить, уклоняться, я думаю, не нужно… давайте браться и изучать…

М.С. Горбачев предлагает не уклоняться. Раз для изучения вопроса нужны документы, я приведу опубликованный в США текст второго секретного протокола, и давайте попытаемся самостоятельно оценить ситуацию.

Секретный дополнительный протокол

Нижеподписавшиеся Уполномоченные при заключении советско-германского договора о границе и дружбе констатировали свое согласие в следующем:

Обе стороны не допустят на своих территориях никакой польской агитации, которая действует на территорию другой страны. Они ликвидируют зародыши подобной агитации на своих территориях и будут информировать друг друга о целесообразных для этого мероприятиях.

По уполномочию Правительства СССР В. Молотов.

За правительство Германии И. Риббентроп.

Москва, 28 сентября 1939 года.

Вот так, черным по белому, зафиксирован сговор с фашистским режимом о единых действиях, препятствующих агитации и пропаганде за возрождение Польши, сговор, свидетельствующий о полной утрате тогдашними советскими руководителями интернационалистских принципов. (Только не надо забывать, ради чего Сталин шел на такой сговор.)

Для того чтобы завершить эту тему с наиболее возможной на сегодняшний день ясностью, приведу выдержку из исследования комиссии I Съезда народных депутатов СССР и то, что я разыскал сам как дополнение к этим исследованиям.

Почему я говорю «на сегодняшний день»? Потому что документы, касающиеся международных отношений тех дней, известны лишь германские и советские. Что касается документов, имеющихся у английской и американской сторон, то Англия объявила их закрытыми до 2017 года, а США вообще не указывают срока ограничения.

Германская и советская стороны, согласно договоренности (несмотря на то, что воевали не на жизнь, а на смерть), свято хранили тайну секретных соглашений.

Впервые о существовании протокола публично было упомянуто на Нюрнбергском процессе, когда военные преступники, сидевшие на скамье подсудимых, пытались перевернуть обвинение и, опираясь на секретные договоры, доказать, что советские руководители, подписавшие эти соглашения, являются равноценными соучастниками агрессии.

При допросе в суде статс-секретаря германского МИД Вайцзеккера защитник Гесса стал задавать ему вопросы о секретном протоколе. Вайцзеккер подтвердил существование такого документа и подробно пересказал его содержание.

Председатель суда спросил:

– Свидетель, вы видели подлинник этого секретного соглашения?

Вайцзеккер ответил:

– Да, я видел фотокопию этого соглашения, может быть, я видел даже подлинник, но во всяком случае фотокопию я держал в руках. Один экземпляр фотокопии был заперт у меня в сейфе.

Во время объявленного перерыва главный обвинитель от СССР Руденко заявил протест по поводу этих дебатов о секретном договоре, так как до начала процесса главные обвинители стран-победительниц договорились не касаться таких вопросов, которые могут быть использованы обвиняемыми для поворота дела в свою пользу. В числе прочих от советской стороны были определены не подлежащими обсуждению «советско-германский пакт о ненападении 1939 года и вопросы, имеющие к нему отношение».

Комитет обвинителей поддержал Руденко. В результате трибунал отклонил претензии защитника Зайдля и постановил исключить из его речи обвинения в адрес СССР и не включать их в протокол. Однако в своем последнем слове обвиняемый Риббентроп все же коснулся этой темы:

«Когда я приехал в Москву в 1939 году к маршалу Сталину, он обсуждал со мной не возможность мирного урегулирования германо-польского конфликта… а дал понять, что если он не получит половины Польши и Прибалтийские страны, еще без Литвы с портом Либава, то я могу сразу же вылетать назад».

Так существование протокола получило огласку. Краткая история немецких оригиналов такова. Пока боевые действия на фронтах развивались для Германии успешно, договор и секретный протокол хранились в сейфе МИД Германии. Но когда стало ясно, что война может быть проиграна и огромные архивы едва ли удастся куда-то увезти и спрятать, Риббентроп приказал сделать микрокопии на фотопленку с наиболее важных документов.

Весной 1945 года поступило указание уничтожить архивы. Выполняя это указание, советник Карл фон Леш уничтожил документы, но спрятал микрофильмы (20 катушек, где заснято 9725 страниц документов) в железную коробку, обмотал ее промасленной тканью и зарыл в землю в парке замка Шенберг (Тюрингия), куда в то время был вывезен архив. 12 мая 1945 года фон Леш рассказал о документах подполковнику английской армии Роберту Томсону. А тот сообщил об этом союзникам-американцам. 14 мая коробку вырыли, 19 мая доставили в Лондон, где американцы сняли дубликаты со всех микрофильмов. С этих микрофильмов и сделаны фотокопии, на издание которых ссылался я и которые сегодня известны всему свету.

Однако если прояснился вопрос об оригиналах немецкой стороны, то куда делись подлинники, принадлежащие нашей, советской стороне?

Как стало известно недавно, секретный протокол нашей стороны хранился в личном сейфе Молотова. О протоколе, подписанном от имени государства, не знал никто, кроме присутствовавших при его подписании. Не было об этом известно ни Политбюро ЦК партии, ни Верховному Совету СССР.

В печати содержание протокола впервые было опубликовано 23 мая 1946 года (газета «Сан-Луи пост диспетч»), а позднее во многих сборниках документов.

В советской печати о протоколе не только не упоминалось, но даже отрицалась возможность его существования, если появлялось какое-нибудь сообщение за рубежом. В 1989 году I Съезд народных депутатов СССР (на котором я присутствовал) поручил созданной под председательством А.Н. Яковлева комиссии дать «политическую и правовую оценку советско-германского Договора о ненападении от 23 августа 1939 года». Комиссия ознакомилась с архивами МИД, Министерства обороны, КГБ, Главного архивного управления, Общего отдела ЦК КПСС и Института марксизма-ленинизма. Запрашивала немецкие документы через посольство ФРГ. Нигде оригиналы секретного протокола не найдены.

Дальше я привожу обоснование комиссии, почему она все же считает возможным признать существование протокола, несмотря на отсутствие подлинников:

«Действительно, оригиналы протоколов не найдены ни в советских, ни в зарубежных архивах. Тем не менее комиссия считает возможным признать, что секретный дополнительный протокол от 23 августа 1939 года существовал.

Первое. В Министерстве иностранных дел СССР существует служебная записка, фиксирующая передачу в апреле 1946 года подлинника секретных протоколов одним из помощников Молотова другому: Смирновым – Подцеробу. Таким образом, оригиналы у нас были, а затем они исчезли. Куда они исчезли, ни комиссия, никто об этом не знает.

Следующий факт. Найдены заверенные машинописные копии протоколов на русском языке. Как показала экспертиза, эти копии относятся к молотовским временам в работе МИД СССР.

Третье. Криминалисты провели экспертизу подписи Молотова в оригинале договора о ненападении, подлинник которого, как вы сами понимаете, у нас есть, и в фотокопии секретного протокола. Эксперты пришли к выводу об идентичности этих подписей.

Четвертое. Оказалось, что протоколы, с которых сняты западногерманские фотокопии, были напечатаны на той же машинке, что и хранящийся в архивах МИД СССР подлинник договора. Как вы понимаете, таких совпадений не бывает.

И наконец, пятое. Существует разграничительная карта. Она напечатана, завизирована Сталиным. Карта разграничивает территории точно по протоколу. Причем на ней две подписи Сталина. В одном случае – общая вместе с Риббентропом, а во втором случае Сталин красным карандашом делает поправку в нашу пользу и еще раз расписывается на этой поправке.