Конфликт

– Вас будут убивать. Не всех сразу, Вышние прекрасно понимают, что страну нельзя оставить без руководства. А так, выборочно. Несогласных. Причем не так грубо, как я вам сегодня продемонстрировал. Поверьте, все будет гораздо тоньше.

Голос его стал жестким:

– Нам отлично известны решительно все персоналии от которых хоть в какой-то степени зависит судьба страны. И в нужном случае мы беспощадно уберем любого, кто нам станет ненужным.

Охо-хо, мальчишке приходилось верить – с тем, что произошло совсем недавно, невозможно было не считаться. Расшифрованный наместник Северной провинции смущенно покряхтел, слегка прокашлялся, скрывая легкое замешательство. Совсем-совсем другим тоном, почтительнейшим и благожелательнейшим, сказал:

– Мы верим, что ты действительно Посланник, – он усмехнулся, – аргументы оказались действительно очень вескими. Мы готовы признать тебя императором, – он требовательно повел орлиным носом в сторону коллег, те согласно закивали.

– Но оставим эмоции, мы не простолюдины. Давайте перейдем к насущнейшим государственным делам. Первое, – в глазах его вспыхнул алчный огонек, – кто будет управлять Арходом? Второе – какие шаги собирается сделать в первую очередь наш новый император?

Ага, вот и начался торг. Какие прекрасные результаты принес обычный блеф. Алекс откинулся в кресле, уложил вытянутые руки на матовую черную поверхность и забарабанил ногтями веселенький марш, с удовольствием глядя на длинную холеную физиономию негласного вожака.

– Кто будет управлять Арходом решать вам, – наместники переглянулись удовлетворенно.

– Но у меня, как вы понимаете, есть кое-какие требования к новому избраннику.

Алекс поднял палец левой руки, этот жест он уже выучил:

– Во-первых, в течение недели найти все деньги, украденные Картаном и собрать их в одном месте. Распределятся они следующим образом: на уплату государственных долгов, выплату жалованья военным и чиновникам – треть.

На ремонт оборонительных сооружений, а они наверняка в безобразном состоянии – треть. Из оставшейся трети две части пойдут в казну, а одна, в качестве поощрения и платы за труды, пойдет новому наместнику.

Лидеры оживленно загомонили – это было хорошо, справедливо, грамотно. Девятая часть от награбленного Арходом – отличный куш, да и на другом тоже можно потянуть кой-чего. Но Алекс разочаровал их в тайных надеждах:

– За всей этой процедурой посмотрит мой казначей, – покосился на раздувшегося от важности Корсу, – а если с ним попытаются сговориться, я прикажу сварить его живьем.

Корсу посерел и захныкал:

– Как ты мог такое подумать, о великий. Я твой единственный и вернейший друг… – тут он поперхнулся и зажал рот руками.

Алекс холодно взглянул на него:

– Вот, ты уже набиваешься ко мне в друзья.

Корсу забормотал:

– Прости, прости, великий, вырвалось…

Алекс встал из-за стола, сцепил руки за спиной, стал не спеша прохаживаться вдоль стены.

– Кроме того, новому наместнику переходит в собственность вся недвижимость Картана.

О-о, это было уже совсем отлично. Подарок воистину императорский. Хотя мальчик был странным – лично себе ничего не взял, а поживиться было чем.

– Что до моих первых шагов, извольте. Первым делом я полностью выплачу задолженности военным и повышу жалованье десятникам и сотникам. Кроме того, ввожу небольшие пенсии для каждого, кто уже не в состоянии нести воинскую службу. Всем без исключения. В случае смерти воина эти деньги будет получать его семья, если она есть.

Вздох изумления пронесся среди наместников: такого никогда не бывало. Хотя планы сопляка были гениальными: армия привязывалась к нему неразрывными связями. В случае чего солдаты и на командиров наплюют, только бы мальчишка был рядом.

Живой, веселый, хитрый наместник восточного Серенса растерянно сказал:

– Но, Посланник, для этого потребуются огромные деньги, где их взять? Придумывать новые налоги? Их и так уже около семидесяти, больше брать просто нечего.

Алекс выбросил палец:

– Первое – суды переполнены, зачастую судятся по совершенным пустякам. Отныне обращение в суд писать только на специальном пергаменте с изображением государственного герба. Этот лист будет стоить дорого, гораздо дороже того, что он стоит на самом деле. Весь доход пойдет в казну. Кожевникам и художникам денег за работу не платить, а внести ее стоимость в счет уплаты их налогов.

– Я отменяю все налоги, от которых нет прибыли государственной казне. Это произведет хорошее впечатление на народ, нам же не будет стоить ни гроша. В дальнейшем я оставлю пять-шесть видов налогов, не больше. Но тот, кто станет увиливать, отправится прямиком на плаху.

Алекс выбросил второй палец:

– Я создаю почту – доставку писем и посылок. Стоимость пересылки будет невысока, но почтовые сборы будут огромны – людей в стране много. Третье и самое главное – я создаю государственный банк. Я беру на сохранность деньги у всех желающих, плачу им за это небольшой процент – чем больше сумма вашего вклада, тем выгоднее хранить ее. Кроме того, в пределах Империи вам незачем будет возить с собой крупные суммы, подвергая свою жизнь и благосостояние опасности. Я заведу отделения банка во всех крупных городах и каждый состоятельный человек может в любой момент получить деньги со своего счета. И это, господа, только начало.

Нет, мальчишка действительно был фокусником. Он извлекал буквально из воздуха такие суммы, от которых у видавших виды наместников кружились головы. А проклятый сопляк уже уставил в душу каждого светлые буркалы, пронизывал до самых печенок, словно в развернутом свитке читая самые потаенные мысли.

– Что, господа наместники, головки закружились? Какими деньгами пахнет, верно? Хорошо бы поживиться, а? Я дам вам возможность поживиться: вы будете получать от меня крупные премии и наградные, если станете усердно помогать мне в моих начинаниях. Если же попытаетесь запустить лапу в казну – будет то, что с Картаном, – он похлопал по кобуре, – это я вам обещаю.

Хорошо летним вечером в припортовом районе. Узкие улочки тонут в мягком сумраке, зажигаются первые, скудные еще, огоньки в маленьких окошках. Скрипит редкая повозка – рабочий день закончился, народ наружу вывалил. Идут, громко переговариваясь, рабы-грузчики, чисто вымытые, в приличных рубахах. Идут, позванивая монетками, заработок хорош – хозяин отпустил погулять.

Местная молодежь сбивается в кучки на углах: бренчат шикарными бронзовыми браслетами, грызут орехи, задирают шлюх, рыщущих в поисках клиентов. Местные воротилы в богатых вечерних хитонах солидно восседают в носилках – проверяют, как идут дела в кабаках, матросских ночлежках, публичных домах.

Над входом в таверну «Утешение моряка» укреплена высохшая ветка финии, приветливо мигает масляный фонарик. У каменных столбов вздыхают, переминаются на кривоватых ногах привязанные хети, постукивают о тесаные плиты клешнятыми копытами. А как же, у хромого Баргуса в его «Утешении» бывает очень приличная публика, случается, даже господа портовые писцы заглядывают.

В большом сводчатом зале для людей попроще шумно и весело. За тяжеленными деревянными столами, на чурбаках, (стулья держать невыгодно – ломают) моряки со своими подружками, разный портовый люд – цеховые грузчики, чернорабочие с верфи, вольные гребцы с галер. Сюда идут каменотесы из портовых мастерских, молотобойцы из кузниц, пускают даже рабов-оброчников – Баргус рад всем. Но чтобы без всякого озорства! Хозяину не нужны неприятности от портовой стражи. Слишком буйных мгновенно вышвыривает на улицу гигант Торгу – неимоверной силищи человек. Вот он за плечом хозяина, маленького, скрюченного, хромоногого, но очень проворного человечка с физиономией древнего зверя Тэх, о котором поганые философы (тьфу ты, пакость!) болтают, что он, якобы, предок человека. Баргус разрешает драться в своем заведении только рыбакам после путины, они оставляют немалые деньги в кошельке хозяина. Приходится, конечно, делиться с портовой стражей за то, что они не замечают рыбацкого шумства и буйства, но дело того стоит.

Под сводчатым окошком, у самого хозяйского прилавка, за отдельным столиком восседает тучный, опухший от пьянства, Пих-крючок. На самом деле старый судейский крючок, знающий и умный, но изгнанный за пьянство и буйный непокорный нрав. Сидит, вертит плешивой башкой, ждет клиента с какой-нибудь тяжбой. Хозяину хорошо перепадает от клиентуры Пиха, и тот пользуется в заведении немыслимыми привилегиями – отдельным столом и кредитом в трудные времена.

Гремят тяжеленные кованые сандалии, бряцает оружие – обход портовой стражи. Рослый десятник в кожаном, с железными бляхами, панцире появляется на пороге, гладкий шлем ширкает о дверной свод, такой он огромный. Стоит, расставив ноги, левую руку держит на рукояти кривого тесака, в правой жезл. Орлиным взором осматривает обширный зал, тонущий в полумраке, мерцающем огоньками масляных ламп.

Ух ты, всех насквозь видит, о каждом все знает – такого и императору не стыдно в своей страже иметь. Хозяин моментально хватает поднос с чашей самого лучшего вареного, с каплей живой воды, вина, шустро ковыляет к дверям и почтительно подносит угощение. Гость медленно, с заметным наслаждением, выцеживает багровую влагу, вытирает губы тыльной стороной ладони. Баргус незаметно касается его руки, тихо звякает серебро, исчезая в поясной сумке десятника. Теперь дальше, кабаков много и стражники живут хорошо. Но и хозяева за ними, как за каменной стеной. Случись какая заваруха, уличный сторож тут же заколотит в огромный гонг, что есть на углу каждой улицы. Тут же раздается тяжкий грохот солдатских сандалий, и уж не ждите пощады подвыпившие любители подраться, грабители и прочие нарушители покоя. Так отвозят дубинками, обтянутыми кожей, что потом, даже если захочешь подраться – не сможешь. Поэтому-то на портовых улицах так тихо и мирно, не любит местную стражу темный люд. С ними не сговоришься, поэтому приходится промышлять в других местах.

Славно, славно, вечер в самом разгаре. Баргус с наклеенной улыбкой на тощее физиономии, привычно шарит остренькими глазками – нет ли непорядка какого? Трое его рабов и пара вольных наемников едва успевают растаскивать подносы с тяжелыми кувшинами: пиво, дешевое кислое, дорогое вареное вино – все расходится моментально.

В чистом зальчике – благородная публика: мелкие купцы, портовые писцы и серьезные воры. Ловкий раб, смуглый красавец, гибкий тонкий, скользит меж столами, шепчет пару слов хозяину и получает маленькую скляночку с живой водой. Стоит она больше, чем здоровенный раб-грузчик зарабатывает за неделю. Почтительно подносит стеклянный флакончик господину – предводителю воровской шайки. Бледненький, болезненного вида старичок, благодушно машет рукой, отпуская раба. Огромный черномазый мужичинище, как тень стоящий за спиной старичка, из-под полы плаща достает тонкий хрустальный бокальчик, изысканно граненый и нежно звенящий, ставит его перед старичком. Тот, затаив дыхание, осторожно и увлеченно выливает в бокальчик чистую, как слеза великого Кумата, живую воду. Долго сидит, шевеля пальцами и закрыв глаза. Окружающие почтительно взирают на него. Наконец он решительно хватает посудину, одним махом опрокидывает ее и замирает, задыхаясь и выпучив глаза. Через минуту приходит в себя и начинает жадно пожирать маринованные овощи и моллюсков. Покрывшийся потом Орху, главарь северной шайки, выпускает воздух сквозь вытянутые трубочкой губы.

– Ну ты даешь, старик. Мы по сравнению с тобой – так, мелкота. Я однажды попробовал эту штуку, мало не помер. Три дня потом встать не мог.

Старик вычищает широким ножом моллюска из раковины, с шумом втягивает его сквозь сжатые губы, упирает железные глазки в говоруна:

– Хе-хе, поэтому ты мой подручный, а я над тобой, как орел на скале. А, кстати, кто это там орет в нижнем зале, словно ему отрезают что-то?

– Господин, это рыбарь Тору хвастается, что выловил сунна в четыреста тетов весом.

Старик поперхнулся:

– Ну врать здоров! А ну-ка, приведите его ко мне.

Орху смущенно кряхтит и осторожно произносит: