Одиссея одинокого волка

Приезжая на объект он лез на крышу. К тому времени ему уже было за шестьдесят лет. На крыше он стелил одну газету и садился отдохнуть. Немного отдохнув, принимался читать вторую газету.

Прочитав газету, он пройдёт, что-либо посмотрит по сторонам, поменяет газеты местами. Смотришь и день прошёл. Газеты собрал, в карманы сложил, в трест зашёл и поехал домой.

После окончания Великой Отечественной войны, Василий Терентьевич поселился в Киеве, а жену с сыном Николаем отправил жить в деревню под Сумами.

– Если снова начнётся война, теперь уже атомная, – объяснял он жене с сыном, – Киев разбомбят, а здесь больше вероятности, что вы останетесь живы, да и я с остальными детьми приеду к вам в эвакуацию. Нужно место в деревне, на случай таких событий, куда можно приехать, вот вы и будете держать это место.

Второго сына и двух дочерей он забрал в Киев, а сына Николая с женой оставил в деревне.

– Ты будь здесь, – напутствовал он жену, – смотри за хозяйством.

В 1946 году начался голод в чернозёмных областях РСФСР, на Украине, Молдавии, особенно сильно пострадавших от военных действий, засухи и необдуманной политики государства.

В 1947 году голод продолжился и жена, заболев, умерла.

Похоронив первую жену, через некоторое время, в 48 лет, Василий Терентьевич женился на 22 летней девушке.

С ней он прожил около двадцати пяти лет, но она заболела раком и умерла.

К этому времени все дети жили отдельно своими семьями. Тем, кто жил с ним в Киеве, он помог с квартирами, на должности пристроил, внука Сашку в министерство республики определил.

Чтоб не оставаться одному в двухкомнатной квартире сталинской многоэтажки, Василий Терентьевич поступил мудро, он подал объявление в газету: «Возьму девушку на квартиру».

Спустя какое-то время к нему по объявлению пришла девушка. Высокая такая, под метр восемьдесят, лет тридцати. Звали её Мариной.

Она была замужем, но потом развелась. Муж регулярно бил со страшной силой. То она юбку оденет слишком короткую, то посмотрит ни так на молодого парня, то ещё за что.

Была беременной, избил так, что выкидыш произошёл, теперь она не могла рожать детей.

После этого, она ушла от мужа.

Марина приехала из деревни и поступила работать на завод, начала искать жильё, бросилась туда, сюда, а тут попалась газета с объявлением.

Посмотрела квартиру, оценила будущую свою комнату. Ей понравилось, всё красиво, чисто, квартира хорошая, потолки около трёх метров.

– А платить как? – поинтересовалась она.

– Да мне платить ничего не надо, – ответил он, – так если поможешь чего убрать, приготовить покушать. У меня продукты все есть, я прикреплён к магазину, что в нашем доме, приготовишь и себе, и мне.

Это ей особенно понравилось, и Марина осталась жить. Она стала ходить на работу, а в свободное время помогала убирать, готовила еду и всячески ухаживала за ним, называя «дедушкой».

Однажды Василий Терентьевич сказал ей:

– Марин, иди сюда. Был в городе, посмотрел, молодые женщины выглядят не так как ты. Ты немножко одеваешься не совсем так. Вот деньги, иди в магазин, посмотри, как люди одеваются. Купи себе всё что необходимо, и чтоб когда ты шла по городу, тебе в след оглядывались мужчины. Чтобы ты морально чувствовала себя не хуже других.

Этим дедушка совсем очаровал её. Раньше её за это лупцевали, а здесь сам дед предлагает модно одеться, да ещё выделяет денег на это.

По этой причине, когда в следующий раз он положил ей на плечи руки, она их не отдёрнула, а когда крепко обнял, поцеловал и предложил спать вместе, то согласилась.

Была б возможность, то она б и ребёнка ему родила, но жаль, не может после выкидыша.

Официально он с ней не расписывался, да и прописывать не стал. Она прописана была в общежитии и стояла на заводе в очереди на квартиру.

Если б дедушка прописал её в свою квартиру, то она автоматически лишалась очереди на заводе, а этого она не хотела.

Как ветеран гражданской войны и почётный чекист, находящийся на особом учёте, Василий Терентьевич ежегодно ездил в санаторий, бывало по пять раз за год.

Когда ему исполнилось девяносто лет, Василий Терентьевич приехал из очередного санатория, прихватив, как он говорил: «двух старушек, по сорок пять лет каждая».

В квартире они накрыли стол, а он полез на антресоли за банкой компота.

Марины не было дома, она в то время взяла отпуск и поехала в деревню к родителям, помочь по хозяйству.

Не найдя лестницы, Василий Терентьевич поставил один табурет, на него второй, а на второй ещё маленький стульчик и взобрался на эту пирамиду.

Что-то повернулся с банкой подавать. Стулья под ним шатнулись, и он рухнул, поломав себе бедро, ключицу, два ребра. Он грузным был, да и с возрастом кости стали хрупкими.

Гипс ему наложили, но в больницу не стали забирать. Сын приспособил табурет на колёсах, и он разъезжал по квартире.

Сын был известный хирург, работал в клинике ЦК Украины, он делал такие сложные операции, за которые никто не брался, но родного отца не стал определять в какую-нибудь клинику, а прописал лишь домашний уход.

Родственники забрали у деда ключи и по очереди приезжали, проведывали.

Узнав о случившимся с дедом, старший внук взял отпуск и прилетел самолётом проведать деда.

– Если б Маринка была, – стал жаловаться он внуку, и заплакал, – я бы выжил.

– Дедушка, – проговорил внук, расстроившись таким настроением деда, – я всё же надеюсь, что ты выздоровеешь.

– Да нет внучок, наверно не увидимся.

Действительно, гражданская жена Маринка, действовала на деда очень благотворно.

Ещё в первый свой приезд, когда она появилась в квартире, внук обратил на это внимание.

Когда Николаич приехал, ему тогда было лет тридцать два, а Маринке, лет тридцать, почти ровесники. И она там за дедом активно убирала, ухаживала, всё: «Дедушка, Дедушка!». А дед Василий – орёл такой там, весь из себя, довольный таким обхождением.

В следующий раз Николаич приехал поездом.

Дед Василий встретил старшего внука, и они поехали домой.

Дома у деда кухня большая была, квадратных метров пятнадцать, и какая-то она квадратная.

Стол стоял большой круглый, в радиусе метров полтора, стулья хорошие вокруг. Стол уже накрыт, в центре возвышалась какая-то пирамида, вся салфетками укрыта.

После дороги Николаич пошёл в ванну, помылся. Потом зашёл на кухню, сел с дедом за стол. Там уже посуда, всё расставлено: горшки, шкварчки, наготовлены.

Дед снимает с пирамиды салфетки, а там из чешского стекла фиолетового графин такой высокий, рюмки, фужеры.