Побеги древа Византийского. Книга первая. Глубинный разлом

– Мишель! – Катя крепко обняла брата и начала рассматривать его ладно сидящий на фигуре парадный мундир с двумя нашивками на погонах, галуны на карманах и шпагу. – Ух, какой ты стал!

– Ну а ты, Катюша, просто красавица! – не остался в долгу Михаил. – Пойдём присядем где-нибудь.

– Подожди, я хочу познакомить тебя со своей подругой.

Катя взяла Михаила под локоть и отвела в сторонку. Только сейчас юноша заметил симпатичную девушку, стоящую в углу и напряжённо смотрящую на брата и сестру

– Знакомьтесь, – Катя повела рукою в её сторону.

Михаил отметил про себя, что барышня очень смутилась. Она сделала книксен и едва слышно прошептала:

– Даша.

Щёлкнув каблуками и по-военному склонив голову, Михаил представился.

– Ну как ты, Мишель? – тормошила его Катя. – Что дома? Как родители?

– Хорошо, – машинально ответил он, не сводя глаз с Даши.

Он отметил про себя тонкие черты её бледного лица с маленькими подростковыми прыщиками; зелёный омут глаз, в основном опущенных долу и прикрываемых длинными ресницами; распущенные в нарушение институтских правил тяжёлые тёмные волосы, ниспадающие сверкающими в свете ламп волнами, и точёную фигурку, угадывающуюся под белым форменным платьем с синим передником и пелеринкой. Как же можно было смотреть на что-то другое?..

– Катюша, я вам, наверное, мешаю… – неожиданно проговорила Даша. – Тогда я, пожалуй, пойду…

Михаил, слегка оторопевший от нежного, тонкого, мелодичного голоска, поспешил заверить новую знакомую в обратном:

– Что вы, что вы! Вы нам нисколько не мешаете! – И, чуть помолчав, добавил: – Даже наоборот.

Катя едва улыбнулась краешками губ:

– Может быть, уйти лучше мне, Мишель?

Наступила неловкая пауза, которая была прервана вошедшей в залу классной дамой. Строгим и как будто даже ненавидящим взором она оглядела присутствующих и металлическим тоном произнесла:

– Всех, к кому не приехали родственники, попрошу покинуть помещение!

Даша сразу заторопилась, видимо не ожидая от наставницы ничего хорошего. Однако острый взгляд менторши уже выцепил её из толпы.

– Это что ещё такое?! Почему волосы распущены?.. Вы думаете, Новосельская, что в старшем классе можно вести себя свободно и не подчиняться порядкам?!

Даша, опустив голову, молчала.

– Слышишь, негодница?! Сколько можно делать вам замечания, дубина! Давно наказаний не получала? Марш в дортуар!

В зале воцарилась тишина. Все воспитанницы прекрасно знали, что возражать и тем более оправдываться было нельзя, поскольку это могло грозить строгим наказанием, что прекрасно вписывалось в казарменные порядки Смольного. И пускай в выпускном классе контроль классных дам за воспитанницами был ослаблен, порядки нарушать не дозволялось никому.

Тем временем дородная дама грозно надвинулась на худенькую, невысокого роста девушку.

– Кто это? – шёпотом спросил Михаил у Кати.

– Классная дама Марья Александровна, «немка», – так же тихо ответила сестра. – Злая – ужас!

И тут случилось неожиданное. Высокий, широкоплечий камер-паж в парадной форме быстрым, но чётким шагом приблизился к «немке» и встал перед ней, загородив собою Дашу.

– Мадам, – строгим низким мужским голосом произнёс Михаил, – прошу вас не употреблять брань в присутствии посторонних!

На минуту Марья Александровна опешила, но тотчас взяла себя в руки. Она не могла показать свою растерянность перед воспитанницами.

– Что вам здесь надо, сударь? Кто вы такой?

– Я князь Комнин, камер-паж его величества. А кто вы, мадам?

– Комнин, Комнин… – как будто что-то вспоминая и игнорируя последний вопрос, повторила фамилию наставница. – Вы случайно не…

– Да, вы совершенно правы, мадам. Я здесь не случайно, – не давая ей закончить фразу, оборвал Михаил, – и завтра же доложу государю о вашем негодном примере поведения, который вы подаёте этим девушкам! Не думаю, что его величеству это придётся по душе.

Последний довод, непривычный для всех присутствующих, поверг Марью Александровну в смятение. Лицо её покрылось багровыми пятнами, она поджала губы и покинула залу.

Михаил оглянулся в поисках Даши, но та уже убежала. Государь, конечно, знал Михаила в лицо, но заговорить с августейшей особой по своей инициативе ему было невозможно.

– Ты что, действительно пожалуешься императору?.. – испуганно спросила Катя.

– А если и пожалуюсь, так что же? – ответил Михаил, ища глазами Дашу.

– Мне могут не дать завершить учёбу, вот что! Эта «немка» злопамятная, найдёт за что взъесться. Я и так никогда примерным поведением не отличалась – столько раз наказывали просто так! Ты не знаешь, чего мне стоило все эти годы выдерживать их порядки!

Михаил имел представление о строгом режиме в Смольном из прежних рассказов сестры, но знал и о характере Кати. Её ничто не могло усмирить. Он, конечно, не думал о том, чтобы пожаловаться государю, однако, для того чтобы припугнуть классную даму и как-то защитить подругу сестры, которая ему сразу понравилась, использовал эту призрачную возможность.

– Знаешь, Мишель, Даша Новосельская из дворянской семьи, – рассказывала ему Катя, когда они присели на стоящую у стены скамейку, – но отец её обеднел, живёт где-то в селе, в Черниговской губернии. В дочери души не чает, но навестить за всё время учёбы в Смольном не смог из-за отсутствия средств. И она ни разу не была дома на вакации по той же досадной причине. Представляешь, с младых ногтей не видеть родителей!? А ещё он написал ей, что слепнет. Не знаю, от болезни иль от горя… Она такая тихая, скромная, видимо, за это ей больше всех доставалось от воспитательниц. Особенно в младших классах. А Даша замечательная! Она меня однажды от наказания спасла, а я её от смерти.

– Как это? – сразу оживился Михаил. – Расскажи.

– Графиня Бурден вела у нас французский язык. Русский она знала намного хуже, но ругаться обожала только по-русски. Причём словами, которые и в солдатских казармах не часто употребляют. Многому мы у неё научились, в общем, – кроме французского. Квартира её была при институте, для уборки и обслуживания ей выделили служанку. Однако в тот день, когда к ней в гости какой-то чин должен был приехать, служанка то ли ушла, то ли графиня сама её выгнала. Вот и приказывает она мне и Даше квартиру прибрать. Сейчас бы она не осмелилась, потому что этого делать нельзя, мы дворянки. Но тогда ещё крошками были!

Прибрались мы, значит, а вечером к ней гости приехали. На следующий день она вызвала нас и спрашивает:

– Кто из вас десять рублей взял?

Посмотрели мы с Дашей друг на друга и головами замотали:

– Не брали мы ничего.

– Вы лучше признайтесь, тогда, может быть, и прощу!

Мы отрицаем всё – ведь не брали же!

– Если не признаетесь, получите самое позорное наказание.

А наказание было такое: снимали с девочки передник, прикалывали к платью на груди грязную бумагу с надписью «Воровка» и ставили в столовой за чёрный стол. Там она целый день должна была простоять.