Политрук

Илья смог поговорить почти с каждым солдатом роты, настроение у всех было немного проподнято-нервное, как бывает обычно перед боем.

Переговаривались, курили «козьи ножки», вспоминали о доме, о родных. Скорее бы окончилось это ожидание, томящая неизвестность. Илья пошёл на правый фланг, в расположение первого взвода, где ему по договорённости с командиром роты надлежало быть во время атаки.

– Вот, полюбуйтесь, товарищ младший лейтенант, – указал Илье в сторону один из бойцов, – совсем раскис. Держался, держался, и на тебе…

На ящике из-под патронов сидел молоденький парень с отрешённым лицом. Илья подошёл к нему, тот повернул голову и виновато улыбнулся.

– Что, страшновато?

– Страшновато, – с детской непосредственностью отозвался боец.

– А ты не думай о смерти, вспоминай хорошее, весёлое, что было в жизни. Сам-то откуда?

– Ярославский я.

– О, ярославские дерутся геройски, смело. А смелого пуля боится, и штык не берёт. Вот и не подведи земляков, на тебя надеются…

– Постараюсь, товарищ младший лейтенант. А в случае чего… тут у меня письмо к маме, один я у неё остался, двух моих братьев под Сталинградом…

– О смерти думать запрещаю, – как можно строже проговорил Илья, – а письмо маме отправишь завтра. Сам.

Боец по-детски шмыгнул носом и смущённо улыбнулся.

Илья прошёл дальше по траншее и подумал, что он старше этого парня всего-то на год-два. Почему же у него нет никакого сомнения, никакой боязни, а только уверенность и твёрдость? Может быть, в этом сказывается высокое чувство ответственности? Он не может испугаться, не может унизить себя трусостью, не может выглядеть в глазах бойцов и тех, кто доверил ему такую ответственную работу за души людей этаким хлюпиком, размазнёй, которого и уважать-то не за что, а слушать, и тем более.

Задумавшись, неожиданно увидел в конце траншеи знакомого ещё по времени формирования дивизии на Урале основательного, по-деревенски неторопливого Евсея Петрова, который положив на сапёрную лопатку лист бумаги, писал что-то карандашом, подсвечивая себе цигаркой. Евсей отслужил срочную ещё до войны. Он был в бою хладнокровен и смел, никогда не терял выдержки и самообладания, ему можно было поручить любое задание с уверенностью, что оно будет выполнено.

– Что, Евсей Иванович, о предстоящем бое, наверное, домой сообщаешь.

Евсей неторопливо затянулся, выпустил дым и ответил:

– А чего о нём писать-то, о бое, расстраивать только домашних. Чай, не впервой идти, обойдётся как-нибудь. Там в селе и так несладко, весь колхоз на бабах, да на мальцах остался. Ничего, тянутся… Сами на жмыху, да на мёрзлой картохе, а фронт снабжают.

– Вот хочу тебя попросить, посмотреть за молодым, как бы не струсил парень. Земляк твой, ярославский.

Илья рассказал Евсею о раскисшем пареньке. Тот сразу засобирался:

– Пойду, пожалуй, оставлять с такими думами наедине парнишку не следует. А ты, Борисыч, за него не волнуйся, пойдёт в атаку вместе со мной.

Илья с чувством пожал руку Евсею:

– Спасибо тебе, Иваныч!

– Да полно, за что спасибо-то!

Утром началась артиллерийская подготовка. От грохота снарядов закладывало уши, вражеские позиции накрыло взрывами. Снег почернел. Через сорок томительных напряжённых минут ожидания, артиллеристы перенесли огонь вглубь обороны немцев. Наконец-то взвилась зелёная ракета сигнал к атаке. В один миг, словно какая-то сила вытолкнула Илью на бруствер:

– Быстрей ребята, вперёд… За Родину!

Бежать трудно, наст не выдерживает, оседает и крошится под ногами. Эти двести метров кажутся такими долгими… Осталось половина, ещё одно усилие, один рывок, ну, поднажмём, ребята.

И вдруг перед бегущими бойцами стеной взметнулась земля. «Огневой миномётный заслон» – сразу понял Илья, пристрелянный заранее рубеж.

Одновременно ударили не подавленные артиллерией пулемёты. Свист пуль и осколков, грохот разрывав, стоны раненых, крики слились в один чудовищный адовый гул. Бойцы залегли, среди лежащих на снегу тел заплясали разрывы.

Живы ли, убиты? Слишком много неподавленных огневых точек, рота попала в западню, в огневой мешок. Лихорадочные мысли теснились в голове: надо срочно поднимать людей и рывком вперёд выводить из-под огня. Каждая минута промедления стоит чьей-то жизни.

Илья увидел, что невдалеке лежит командир взвода лейтенант Полозков. Закричал ему:

– Саша! Выводи взвод броском вперёд! И тут же услышал команду Полозкова:

– Приготовиться к атаке!

Лежащий неподалёку боец продублировал команду, Илья узнал в нём того самого парня, с которым беседовал накануне. Убедился, что растерянности у того нет.

– Вперёд! – закричал, вскакивая, Илья, и краем глаза увидел, как поднялись бойцы. Их немного, едва треть прежнего состава, остальные неподвижно остались лежать на снегу. Всё слышнее треск пулемётов, всё больше воронок от снарядов на пути. Но падали люди, редела цепь. Метров сорок всего оставалось до вражеских траншей.

Неожиданно какая-то сила рванула за ноги и бросила в снег.

Оглянулся, справа и слева валились бойцы. В пылу боя осознал, что налетели на малозаметное препятствие (МЗП), за которым виднелись проволочные заграждения перед немецкими траншеями. И тут Илья с горечью понял, что к траншеям уже не пробиться, не пройти с оставшимися людьми до такой близкой цели.

Ввалился в оказавшуюся поблизости воронку и упал рядом с лежащим там бойцом.

– Жив?

– Кажись, жив.

Боец разровнял перед собой ещё тёплую землю, аккуратно уложил перед собой обоймы с патронами, гранаты, протёр карабин. Илья последовал его примеру: разложил гранаты, сменил обойму в пистолете.

Стрельба постепенно стихла, стал слышен даже шум ветра и бухающих вдалеке орудий. Но вдруг снова вздрогнула земля от разрывов, зататакали пулемёты.

– Фрицы! – прохрипел боец, – в контратаку пошли, сволочи.

Фашисты бежали цепью, стреляя из автоматов, у проходов в проволочных заграждениях заметались, сбились в кучи.

– Ну, что, давай по одной, – предложил Илья, он ещё в ОСОВИАХИМЕ отличался не только меткой стрельбой, но и умением далеко кидать гранаты.

– Давай!

Взрывы возникли среди сбившихся в кучу немцев неожиданно, одни застыли на месте, другие попадали в снег. И тут среди гущи врагов ещё взметнулись взрывы, «ага, значит, живы ребятки» мелькнула мысль.

– Так их, так их, гадов! – закричал боец и, высунувшись по пояс из воронки, стал стрелять из карабина.

Эх, сейчас бы в атаку, прекрасный момент, но где рота, сколько осталось в живых?

Вскоре всё стихло, после грохота боя в уши ударила пронзительная тишина. Справа санитары собирали раненых, волочили их по снегу. Немцы открыли по ним огонь из автоматов. В ответ захлопали винтовочные выстрелы из воронок. Илья попытался засечь, из каких воронок стреляют, но понять, сколько людей ведёт огонь так и не смог.

– Товарищ младший лейтенант, вы здесь? – послышался голос связного Ильи Андрея Соломкина.