Сказка о глупом Галилее

– Нет, нянька, ты мне голову не дури. Кабы он приходил, так хоть след какой-никакой бы остался. А ведь нет ничего.

– Вот чудо-юдо, скажешь тоже! Какой он может след оставлять? Думаешь, он такой человек, как и все, с руками-ногами, а это Дух. Он потому Духом и зовется, что плоти не имеет и никому невидим.

– А если он такой бесплотный, невидимый и неслышимый, для чего мне с ним жить? И как жить?

– А живи как живется. Ешь, пей, гуляй, занимайся рукодельем. Да у тебя делов-то оей-ей сколько! Сейчас вон рыбаки в море собрались, тебя ждут, совета просят: идтить им али не стоит?

– А откуда мне знать?

– Кому ж знать, как не тебе. Когда тебя спрашивают, говори, как сама думаешь, и это будет правильно, потому что мысли твои есть внушенные Духом. Ну а если в чем сомневаешься, обращай внимание на приметы. Вот, к примеру, вчера солнце с красной зарею зашло, а сегодня встало со светлой. Значит, Дух знак подает, что погода к ведру идет, а раз к ведру, значит, можно так понять, что рыбакам в море идтить самое время. Сама смотри, все соображай, и как ты решишь, так и правильно будет. Ну, ладно, ты покушай да иди, люди ждут.

Толпа провожающих стояла на берегу. Лодки, готовые к отплытию, покачивались на мелкой волне. Вдоль лодок ходил Афанасьич, проверял снаряжение.

Лохматый парень возился на дне одной из лодок, конопатил дыру.

– Течет, что ли? – спросил старик.

– Маленько течет, – смущенно улыбнулся парень.

– Загодя надо конопатить, – проворчал на ходу старик. – Да и просмолить не мешало б.

Возле одной лодки были Гринька с отцом. Отец грузил сети, Гринька сидел на носу лодки и крутил веревку, один конец которой был утоплен в воде.

– Ну как, Мокеич, готово? – осведомился, подходя, Афанасьич.

– Да вот сети погрузим, будет готово, – степенно ответил Мокеич.

– С похмелья голова не болит? – вполголоса спросил Афанасьич, кивая в сторону Гриньки.

– Да какая у него голова! – махнул рукой Мокеич. – Ты уж не серчай, Афанасьич, он это по дурости вчерась вылез.

– Да об чем говорить, – великодушно простил Афанасьич. – По пьяному делу с кем греха не бывает! Верно я говорю, Григорий? – крикнул он Гриньке.

Гринька, продолжая свое занятие, ничего не ответил, словно не слышал.

– Ты что это делаешь? – приблизился к нему Афанасьич.

– Чертей гоняю, – доверительно сообщил Гринька.

– Зачем? – удивился Афанасьич.

– Да все подбивают сходить к одной бабе. Сходи, говорят, да сходи.

– К какой бабе? – насторожился Афанасьич.

– К Анчутке, – сказал Гринька, продолжая крутить веревку.

– А, – старик вежливо захихикал.

Гринька перестал крутить веревку и уставился на старика.

– А ты думал – к какой бабе? А?

Афанасьич смутился.

– Ты, чем языком молоть, – хмуро сказал он, – помог бы отцу сеть грузить.

– А он у меня здоровый, – сказал Гринька. – Он прошлый год быка подымал. Правда, не поднял.

Отец, погрузив сеть, подошел к Гриньке и что было сил врезал ему по затылку.

– Во, видал? – сказал Гринька. – А ты говоришь – сеть!

– Ты у меня поболтай еще. Я из тебя дурь эту вышибу.

– И зря, – сказал Гринька, – вышибешь, а что останется? У меня же в башке, окромя дури, нет ничего.

В это время толпа заволновалась, по ней прошел шелест:

– Идет! Идет!

По крутой тропинке к берегу в сопровождении Матрены спускалась Владычица.

Толпа замерла. Мужики сняли шапки. Владычица подошла к толпе и остановилась. Афанасьич выступил вперед и склонил перед Владычицей голову. Она смотрела и не знала, что делать. Вопросительно скосилась на Матрену. Матрена шепотом сказала:

– Ручку.

Владычица сообразила, шевельнула левой рукой, потом испугалась, что она грязная, потерла тыльной стороной ладони о платье и подала Афанасьичу. Тот приник ней губами, а Владычица другую руку положила ему на темя.

– Идите, мужички, в море спокойно. Будет вам путь, – стараясь держаться важно, сказала Владычица.

– Благодарствуем, матушка! – ответил Афанасьич и отошел.

Толпа задвигалась, мужики, уходящие в море, перестроились в цепочку, все подходили к Владычице, рядом с которой, кроме Матрены, оказался еще и горбун, все целовали ей руку, и каждого она благословляла прикосновением к темени.

В очереди впереди Мокеича двигался Гринька. Он делал вид, что не хочет идти вперед, и Мокеичу каждый раз приходилось его незаметно подталкивать. Подошла Гринькина очередь. Горбун, бдительно следивший за Гринькой, шепнул:

– Будешь орать – прибью.

Гринька только усмехнулся и промолчал. Приблизился к Владычице и посмотрел ей в глаза. Она не выдержала и перевела взгляд на свою руку. Гринька взял ее руку в свою левую, а правую положил сверху и приложился к ней губами. Этого никто не заметил, кроме Владычицы, которая после секундного замешательства резко выдернула руку и протянула приближавшемуся Мокеичу.

Отец Владычицы смущенно топтался возле жены, никак не решаясь подойти к дочери, но, когда очередь прошла, Авдотья подтолкнула его. Он подошел и, как все, приложился к ее руке. Владычица, благословлявшая других молча, тихо сказала:

– Счастливый путь, тятя.

– Благодарствую, до… матушка, – вовремя исправил свою ошибку отец.

Авдотья смотрела на дочь взглядом, исполненным счастья и гордости.