Мата Хари. Пуля для обнаженной

Она согласилась. А потом…

…Внезапно тревожная мысль, словно молния, проникла в ее окутанный дремотой мозг. То последнее донесение! Она записала его обычными чернилами и положила в косметичку, которую оставила у своей горничной, милой, но глуповатой Жюли. Это было важное донесение! Во время допросов ей его не показывали. Значит, не нашли. Но что, если дурочка Жюли откроет косметичку, найдет странную бумажку с какими-то цифрами и отнесет ее во французскую контрразведку? Тогда ее могут снова арестовать!

Едва она успела испугаться этой мысли, как тут же поняла ее абсурдность и громко расхохоталась. Арестовать! Разве можно арестовать женщину, которую расстреляли двенадцать солдат? Женщину, объявленную мертвой? Ведь с точки зрения закона она уже три дня как мертва, и ее тело уже давно покоится в могиле.

Кстати, а как насчет тела? Ведь кого-то должны были похоронить вместо нее? Надо будет спросить Антуана… Да, она спросит. Потом, когда проснется…

Боль окончательно отступила, и Маргарет погрузилась в глубокий сон.

Глава 5

Проснувшись, она обнаружила на стульях рядом с кроватью два аккуратно выглаженных платья, на выбор, и еще на одном стуле набор нижнего белья. Вскоре появился Антуан. Он заявил, что ужасно соскучился, пока она спала. Она заверила, что все время думала только о нем и тоже скучала. Последовали осторожные, чтобы не потревожить раненую руку, объятия, поцелуи. А затем доктор обрадовал свою больную, объявив, что находит ее состояние достаточно хорошим для того, чтобы начать вставать и совершать небольшие прогулки. Собственно, поэтому он и хотел к сегодняшнему вечеру купить ей все необходимое для первого выхода.

Жоржет помогла ей одеться, и Маргарет наконец покинула комнату, которая успела ей порядком наскучить. Опираясь на руку Антуана, она вышла в сад, с наслаждением вдохнула вечерний воздух. Стоял ноябрь, но ей казалось, что в воздухе уже пахло весной. Сад был обнесен стеной, так что никто не мог наблюдать за ее прогулкой. Все так же опираясь на своего поклонника, она обошла дом кругом, немного посидела на скамье, выкурив папиросу, первую после расстрела. И тут она вспомнила вопрос, который пришел ей в голову перед сном.

– Скажи, – спросила она у своего спутника, – а что стало с могилой? Вернее, кого похоронили вместо меня?

– Да, я думал об этом, еще когда готовился тебя спасти, – ответил доктор Моро. – Решить этот вопрос оказалось не так трудно. Ведь я работаю в тюремной больнице, и в арестантский дом при тюрьме постоянно привозят всякого рода пьяниц, бездомных, умерших в разных местах, где-нибудь под мостом. Там была одна женщина, ее нашли без всяких документов. Вот ее тело и было похоронено в той могиле, куда должны были положить тебя.

– Да, ты все предусмотрел! – воскликнула Маргарет. – Ты такой заботливый! – И заключила своего спасителя в объятия.

– Как бы мне хотелось обладать тобой! – прошептал влюбленный доктор. – Но нет, наверное, пока рано. Твоя рука… Еще несколько дней…

– Да, еще несколько дней придется подождать, – согласилась она. – А потом? Потом мы сможем уехать?

– Я бы предпочел немного выждать. Этого требует простая осторожность. Надо, чтобы все забыли о твоей смерти. Тогда…

– Ты хочешь сказать, надо, чтобы все забыли обо мне? – не дала ему договорить Маргарет. – Чтобы я стала никому не нужна? Никому не интересна?

– Нет, любимая, я хотел сказать вовсе не это! – защищался доктор Моро.

– Чтобы я провела здесь, в этом доме, годы и годы? – продолжала она, не слушая его. – Так вот, знай: такая жизнь не по мне! И разве это жизнь? Это унылое, скучное существование! Наверное, ты хочешь, чтобы я пожалела, что осталась в живых!

– Вовсе нет, дорогая! – воскликнул Антуан. – Все будет, как ты скажешь! Хочешь поскорее уехать? Значит, так мы и сделаем. Куда ты хочешь отправиться? Мы могли бы поехать в какую-нибудь страну, не затронутую войной. Например, в Грецию, или в Египет, или сесть на пароход и отплыть в Южную Америку.

– В Южную Америку? Ты еще скажи – в Африку! Что я буду там делать?

– А что ты хочешь делать, дорогая?

– Как что? Разумеется, то, что умею делать лучше всех, – танцевать!

– Танцевать? Но… Неужели ты не понимаешь?

– Чего я не понимаю?

– Как только ты сделаешь первые несколько движений на сцене, тебя тут же узнают! Сразу пойдут разговоры… Если слухи о твоем возвращении на сцену дойдут до французских властей, они могут провести эксгумацию, и обман сразу обнаружится!

Пожалуй, Моро был прав. Эта мысль не приходила ей в голову. Но не плыть же, в самом деле, в какую-нибудь Патагонию!

– Но если я должна отныне все время прятаться, зачем уезжать так далеко? – сказала она. – Спрятаться можно и в каком-нибудь монастыре в Провансе. Или в Тоскане. Вот куда я хочу – в Италию! Милан, Рим… Ведь, в конце концов, немного грима – и я смогу полностью изменить внешность, стать неузнаваемой!

– Да… пожалуй, да, – неуверенно ответил Антуан.

Какой он все-таки нерешительный, какой осторожный! Но ничего – она попробует его слегка перевоспитать.

– Вот и отлично! Ну, я думаю, прогулку можно и заканчивать. Как у нас насчет ужина? Я чертовски проголодалась!

– Вот дьявол! – воскликнул Антуан. – Я совсем забыл, что тебе сейчас надо лучше питаться. Пойдем, дорогая, Жоржет обещала приготовить прекрасный ужин!

Остаток дня они провели в столовой. Горели свечи, стол был неплохо сервирован. Блюда, приготовленные Жоржет, тоже оказались вполне съедобными, а «Бордо» было просто превосходным. Они очень мило беседовали. По просьбе Антуана Маргарет вспоминала концерты в Гааге и Милане, Берлине и Риме. Потом он стал расспрашивать о ее юности, о том, как она училась танцевать. Она так давно не вспоминала то время и была не против оживить память о тех днях. Маргарет стала рассказывать о своей жизни в Индонезии, на солнечном острове Ява, о своих детях, о муже. Да, и о муже тоже. Почему бы не вспомнить капитана Маклеода, ведь с ним связан большой кусок ее жизни. Потом поведала своему спасителю о посещении тайных обрядов яванских буддистов, о жреце, который учил ее священным танцам…

Ей вдруг страстно захотелось двигаться, танцевать. Правда, здесь не было музыки, но она могла обойтись и без нее. Маргарет встала и начала танцевать. Она то кружилась, то застывала на месте; ее тело сплетало тонкий узор, кружево, смыслом которого была любовь. Да, любовь! Она нащупала пряжку на плече, рванула – и платье скользнуло к ее ногам. Ей не надо было оглядываться на единственного зрителя этого спектакля – она и так знала, какими глазами он смотрит на нее, ощущала его восторг, его желание, которое раскалялось от ее движений, словно меч в горне кузнеца. Конечно, ей не хватало бус – они так живописно смотрелись на ее обнаженном теле! Но пусть, можно обойтись и без них.

Она сделала последний пируэт – и застыла перед ним, коленопреклоненная, с руками, протянутыми к нему, своему любимому. И нисколько не удивилась, когда в следующую секунду почувствовала, как сильные руки доктора поднимают ее, несут, несут… Куда? Конечно же, в постель. Здесь, на ложе любви, они провели большую часть ночи. Она отдавалась любви с упоением – ведь этого, как и танцев, она тоже долго была лишена и только сейчас, в объятиях Антуана, поняла, как изголодалось ее тело без мужских ласк. Она готова была впитывать их без конца, но, увы, Антуан не мог поспеть за своей подругой, хотя был намного моложе ее. Его натиск стал ослабевать и, наконец, вовсе прекратился, доктор забылся сном.

А Маргарет не спалось. Она поднялась с кровати, накинула на себя халат, наполнила бокал шампанским и села у окна. Легкий ветерок шевелил занавески, на востоке занималась заря. Любуясь этим зрелищем, Маргарет думала о том, что все еще возбуждает в мужчинах страстное желание, как и в юности. А ведь ей уже сорок один год! Как видно, у нее такой же дар к любви, как и к танцам. А ведь Рудольф, ее муж, смеялся, когда она заявила, что хочет посещать танцевальный кружок, учиться восточным танцам. Ах, да что говорить! Он все время смеялся над ней, ни во что не ставил. Просто чудо, что она смогла настоять на своем, преодолеть его неверие, чудо, что у нее не опустились руки.

Воспоминания о юности, которым она предавалась вместе с Антуаном, сейчас снова вернулись к ней. Теперь это были подлинные воспоминания, а не те легенды, что она рассказывала журналистам и своим любовникам. Ведь она никому не говорила правду о тех годах. Слишком горькой была эта правда…

Глава 6

Маргарет вышла замуж, когда ей едва исполнилось восемнадцать. Ей было восемнадцать, а ее избраннику, капитану Рудольфу Маклеоду, тридцать девять. Неравный брак, что и говорить! Впрочем, выбирать ей не приходилось. Она вышла за капитана Маклеода не по любви – можно сказать, ухватилась за него, как за спасательный круг. Сирота, только что сбежавшая от своего опекуна и тирана, крестного отца, в Гаагу, к дяде, который тоже был не в восторге от племянницы. И потом, что значит – «не по любви»? Рудольф ей сразу понравился. Высокий, стройный брюнет с обветренным лицом. Настоящий морской волк! Он покорил ее сердце рассказами о пережитых на морях приключениях, о тайфунах и штормах. А еще ей понравились рассказы Рудольфа об Индонезии, куда они должны были отправиться сразу после свадьбы. Тропические острова, пальмы, удивительные обычаи, и много, очень много солнца… Это так отличалось от скучной, чопорной Голландии, в которой она родилась и выросла!

И вот они прибыли в Джакарту и поселились в собственном доме. На первых порах все шло хорошо. Рудольф сразу отправился в плавание (он водил суда в Китай, Австралию, в Южную Африку), а она осталась вести хозяйство. Это было так здорово! В ее распоряжении был собственный дом, целый штат слуг-малайцев… Она ездила по магазинам, покупала ткани, шила себе новые платья… А потом, когда Рудольф возвращался из плавания, они предавались любви. Бывало, по несколько дней не выходили из спальни, все не могли насытиться друг другом. Маргарет уже тогда, в молодости, поняла, в чем она сильна. В ней, в любви! Она всегда умела разжечь в мужчине страсть и поддерживать этот огонь, чтобы он не гас.

Увы, огонь их с Рудольфом любви горел не слишком долго. Трудно сказать, что послужило тому причиной, но как-то все разладилось. Внезапно выяснилось, что Рудольф совсем не так предан своей молодой жене, как ей казалось, что у него есть еще женщины – и здесь, в Джакарте, и в Сурабае, и в Маниле, и где-то еще. Женщины – и джин. Алкоголь тянул к себе капитана Маклеода так же сильно, как женщины. Все чаще он выходил в рейс смертельно пьяным и не просыхал во время плавания. Это не понравилось начальству, и капитанская карьера Рудольфа Маклеода села на мель. Его перестали посылать в дальние, ответственные рейсы, и пришлось капитану Маклеоду ограничиться каботажным плаванием в водах Яванского и Южно-Китайского морей. Это его страшно злило, и он пил еще больше.

Во всех своих бедах Рудольф Маклеод обвинял свою жену. Она никак не могла понять, как связан его алкоголизм, его мореходные ошибки с ней. Но Рудольф с пьяным упорством настаивал – это она, Маргарет, во всем виновата. Он стал обвинять ее в своих собственных грехах, то есть в изменах. Это было так несправедливо! Ведь вначале, в те первые месяцы, она не была грешна ни в чем, буквально ни в чем! Нет, она, конечно, замечала молодых красивых офицеров, иногда даже кокетничала с ними, но кто же этого не делает? Поэтому, впервые услышав эти обвинения, она бурно зарыдала! Месяц плакала, другой… А потом перестала. Маргарет решила, что должна отплатить мужу той же монетой. Нет, она не стала пить – алкоголь ее никогда особо не волновал. Она нашла себе другого мужчину, более достойного, чем Рудольф, – капитана Йохана ван Редеса. Сначала просто ходила к нему на свидания, а когда Рудольф устроил особенно безобразную сцену, ушла к нему и стала жить с ним, как с мужем.

О, как разозлился Рудольф! Пробовал драться с Редесом, даже вел речь о дуэли. Однако Йохан был моложе и сильнее его, и отбить жену силой у Маклеода не получилось. И тут выяснилось, что Рудольф все-таки привязан к своей Маргарет, тоскует без нее. Он начал уговаривать ее вернуться, обещал бросить разгульную жизнь, взяться за ум… В конце концов, она дала себя уговорить. Дала, потому что понимала, как шатко ее новое положение. Стоит Йохану охладеть к ней – и куда деваться в таком случае? Одной, без мужчины, белой женщине на Яве оставаться невозможно.

Они снова стали жить вместе. Рудольф держал себя в руках, и какое-то время казалось, что прежнее счастье вернется в их дом. Во всяком случае, появился его вестник – ребенок, их сын. Норман! Как она его любила, как нянчилась с крохотным пищащим кулечком! А спустя год она вновь родила, на этот раз девочку, Жанну. Да, в это трудно поверить, но у нее, прославленной танцовщицы и разбивательницы сердец Маты Хари, были дети.

Принято считать, что дети приносят радость. Особенно если ты живешь в достатке и можешь себе позволить держать слуг и няню. Они с Рудольфом могли это позволить; в их доме было много слуг, и няня, и повар. Но как раз эта прислуга принесла им страшное горе. Рудольф рассердился на повара и выгнал его. Тогда этот негодяй подговорил свою жену, которая осталась в доме няней, дать детям отравленную пищу. Оба ребенка мучились. Норман умер, а Жанна сумела выжить.

Какое это было горе для нее! А тут еще Рудольф решил утолить свое горе обычным способом и снова стал пить. Она, наверное, умерла бы от страданий, если бы не нашла себе утешения. Нет, не в объятиях Йохана. Она нашла его в танцах.

Она не лгала, когда говорила, что научилась танцевать на Востоке. Просто чуть-чуть приукрасила правду, рассказывая про посещение «яванских древних храмов», где какие-то жрецы учили ее священным ритуальным пляскам. Не было никаких жрецов и никаких храмов. На Яве укрепляли свою власть мусульмане, оттесняя прежние обычаи, связанные с буддизмом и индуизмом. Эта культура уходила, но еще оставалась. И Маргарет ходила в местный танцевальный кружок и прекрасно себя чувствовала среди музыкальных малайцев. Учителя-малайцы и научили ее тем экзотическим для Европы движениям, которые так восхищали парижскую публику. С каждым разом у нее получалось все лучше и лучше.

Там, в танцевальном кружке, беседуя с другими ученицами-малайками, она и придумала свой артистический псевдоним. Мата Хари… По-малайски это значит «глаз света», то есть попросту Солнце. То есть она, Маргарет, стала солнцем. Ей сразу понравилось это имя, и она стала употреблять его все чаще. А еще она поняла, что ее танцы нравятся людям. Что-то было в ней, какая-то природная грация, очарование, которое заставляло зрителей смотреть на нее, не отрывая глаз. Правда, пока этих зрителей было мало, всего лишь ее напарницы по танцевальному кружку, их братья и отцы, провожавшие девушек на занятия. Эти люди ничего не платили за то, что смотрели на танцы Маргарет. Но ведь в другом месте, где-нибудь в Европе, могли и платить… Она все чаще стала подумывать об артистической карьере.

А Рудольф смеялся над ней! Издевался над ее желанием танцевать, изучать восточные обычаи, одеваться в малайскую одежду. Рассказывал всем знакомым, что у нее плоскостопие, что она и ходить-то толком не умеет, не то что выступать на сцене. Он никак не мог смириться с тем, что у его юной жены появилась в жизни какая-то перспектива, что она более не находится всецело в его власти. Он был самым настоящим деспотом, Рудольф. Сейчас, вспоминая те дни, Маргарет приходила к выводу, что если бы он не был труслив, то, наверное, убил бы ее. Убил бы в тот день, когда она заявила, что хочет уйти. Не к Йохану (капитан Ван Редес к тому времени сменил место службы и уехал с Явы), а вообще уйти. Развестись. Это произошло спустя два года после трагедии с детьми. Рудольф устроил страшный скандал, бил посуду – прямо как баба! Потом была еще целая череда скандалов, она уходила жить в гостиницу… Но, в конце концов, Маклеод смирился с желанием жены. В 1903 году они вернулись в Голландию и сразу же начали бракоразводный процесс. Правда, напоследок ее деспот-муж сумел причинить ей еще одно горе: он смог-таки убедить судей в том, что его юная жена – существо ветреное и изменяла ему, и добился, чтобы право воспитывать их дочь, Жанну, отдали ему. С тех пор Маргарет видела свою дочь всего один раз. И сейчас не знала, где она.

Хотя, с другой стороны… Следует признаться: девочка бы сильно ее обременила. Ну, какая из нее няня, какая воспитательница? При ее артистической жизни, полной постоянных разъездов, встреч с разными людьми, где бы она нашла время и силы, чтобы воспитывать дочь? Но тогда, в Амстердаме, узнав о решении суда, она чувствовала себя обделенной и очень, очень несчастной.

А потом… Потом она сбросила с себя прежнюю жизнь, словно ветхую одежду, и шагнула в новую, сверкающую и манящую. Маргарет поехала в Париж… О, как он ее очаровал, этот город! Очаровал и поразил. Она сразу поняла, что именно здесь добьется успеха. Здесь, и нигде больше.

Правда, поначалу она выбрала неправильное место, почему-то вообразив, что ее восточные одежды (а она вывезла с Явы целый ворох малайских нарядов и тканей) лучше всего будут смотреться в цирке. К тому же она на Яве брала уроки верховой езды, много ездила верхом, и ей это занятие нравилось. Вот она и решила стать цирковой наездницей. Выбрала себе псевдоним «леди Греша» и вышла на арену.