Двор

– Это век переизбытка, это век изобилия, бьющего из всех щелей! Сейчас каждый первый богаче каждого сотого двести лет назад, сейчас каждый второй – писатель, поэт или художник, и все как мухи о стекло бьются, хотя можно и облететь! А те, что не творцы, те упираются и смотрят туда, куда человек вообще не может смотреть, правда, их приманивают блестящим, будто сорок, развлекают, словно детей, и хорошо бы, если это все были добрые дети, так они еще и злы после этого… У каждого в кармане мир, а они живут в квартире. И доказали ведь уже, что вредны и наркотики, и алкоголь, и сигареты, так кого останавливает? Ведь все знают! Да, каждый богат, хоть по шажкам от идиота к гению дойди, а не доходят даже и до человека, хотя и идиот им быть может, чего уж тут…

Учитель чуть ли не упал на скамейку. Мария коснулась его плеча.

– Я ведь знаю, что максималист, хотя бы уже и двадцать семь мне… Но я ведь ничего плохого не делаю! Какие у нас чудесные дети растут, правда, Саша? Ты же видел?

– Да, они очень добрые.

Учитель говорил теперь тихо. Он не плакал, и видно было, что не заплачет, это был не тот человек – он просто устал.

– Мы ведь, Мария, хорошие… Ты у меня солнышко. Я и Сашу учу, и он тоже многое понял, и полезный теперь всем. У нас все во дворе хорошие, так уж вышло. Ну почему надо мной можно смеяться, если я правду говорю? Максималист… Да я же ничего и не требую, кроме того, чтобы себя меньше любили, чем других. А представляешь, Саша, меня ж выгнали!

Учитель рассмеялся и хлопнул в ладоши. Саша спросил осторожно:

– Откуда выгнали?

– Да, одного мальчика к экзаменам готовил. Литература – это мораль… Он над моралью засмеялся. Я ему сказал, что так и так, это все хорошо, что в книге, что это любовь была, а он смеется и смеется, и мать его пришла, тоже смеется, так меня и выгнали, если коротко. Хорошо еще, не сказал, что я верующий. Так бы облаву устроили. Материалисты! Но с них хоть по тысяче было…

Он замолк. Молчали где-то минуту. И вдруг взорвался.

– Да как можно, чтобы все исказили так?! И все все понимают, и все хорошие, и друзья неплохие, и работники, у иных второе высшее, а до сих пор не понимают – и это после Толстого, Тургенева, Куприна, Бунина, Шолохова, да даже Есенина, ну ведь все уже рассказали, все поняли наши гении, ведь уже Достоевский был! Гений! И никто не спорит, что гении, что правы они, но все продолжают, и все подменяют…

Силу они превратили в бешенство, в зверство,

Патриотизм флагом связали,

Родину до рожи сузили, до рожи откормленной, черной машины и пиджака, теперь и любить-то нечего, о родном доме умолчали, все зовут шесть букв любить да буковки, да аббревиатуры, а не суть – все у человека забрали, оставили ему пропаганду и символы!

Щедрость души слабостью и телячьей нежностью уже называют, цинизм как щит носят,

Да не верьте вы в Бога, в человека верьте, никто вас не накажет, не обидит, всем одинаково здесь, да вы же ведь и в человека не верите! Ведь знаете, что он есть, а не верите…

Учитель закрыл лицо руками и часто-часто задышал.

А потом сказал спокойно и серьезно, как говорил в обычные дни:

– Да знаю я, что неплохо нам живется. И правда, не только из мрака жизнь состоит. Я видел удивительные примеры человеческой доброты и самоотверженности, и мир этот органичен и прекрасен в своем безобразии, и можно ту страну полюбить, где бандиты с олигархами у власти, где сериалы с одним сюжетом, где дороги плохие. Можно! Это тоже есть. Две у нас России – одна святая, вторая везде. Да и нет ничего удивительного в том, что не любят Россию. Ведь знают только ту, которая везде. Ну как ты ее полюбишь, если не псих, если чистый у тебя разум? Есть, правда, и психи. Но не молодежи же ведь с ума сходить? Что делать тогда? Да только и делать, что показывать Россию настоящую, красивую, умную, щедрую, мудрую, рабочую. Понимаешь ли ты, Саша?

Саша молча кивнул. Учитель похлопал его по плечу.

– Ну так иди к своим. Мать тебя ждет. И сестра тоже. Они тебя любят. А теперь это поняли. И ты это понял. Но ты умнее будь – больше люби… И просто так люби. А к нам заходи. Когда поймешь, что нужно. Да и так. Просто.

– Лев, я…

– Я отсюда не уеду. Спасибо за приглашение. Мне это нужно.

Он грустно улыбнулся и посмотрел на Сашу. Саша не мог спорить.

– Хорошо…

Уходя, он спросил:

– А как же мне учить их?

Тогда Лев обнял Марию и ответил, улыбаясь.

– Люби их больше, чем себя. Тебя могут любить или не любить, это так… А если ты любить будешь, честно любить, без расчета на взаимность, то все у тебя получится.

– Выходит, он был прав, даже если его не было.

– Он был. Можешь мне верить. Я знаю.

***

Саша сидел у окна и смотрел на поля желтой травы. Где-то в конце пустыря, слева, строили еще высотки. Близился вечер. Саша задумался о том, что с десятого этажа хорошо видно мир. Рядом с ним сидела сестра и держала его за руку. Он все смотрел, смотрел на ветер, смотрел на солнце, на желто-голубое небо, на почти прозрачные облачка.

Во дворе упитанный мужчина в пиджаке жег деньги в урне.

Грелся.