Кто враг нам, того поразит
штык наш в самое сердце.
Пасть духом нам не грозит —
мы будем биться до смерти,
будем биться по смерти...
Eine Nachtausgabe[22 - Ночная сводка (нем.).]
Зарёкся – не буду. И – срыв,
ты в мыслях моих все чаще,
вырастаешь в легенду, в миф,
вырастаешь во мне в несчастье.
Началось, как шалость,
с ленцой, с неохотой, прыг-скок,
а потом заплелось, смешалось:
я влюбился в тебя, как щенок.
И стихов были горы
(спасибо! спасибо, милая!),
и вдруг: «трепач» – приговор,
ты не со мной, словно смыло...
Что же делать, один на один с водкой?
Ночью корчась в рыданьях, как быть?
Я скажу тебе коротко —
попробуй меня любить.
* * *
Как-то ехал по Гедере —
прицепилася geweret[23 - Дама, госпожа (ивр.).].
Говорю ей: не судьба,
ну, shalom, toda raba![24 - Прощай, большое спасибо! (ивр.).]
Нет, зовет, едва дыша:
Wakasha да wakasha![25 - Пожалуйста (ивр.).]
Ладно, пани, reg’ahat[26 - Одна минута (ивр.).],
я ведь всюду нарасхват.
* * *
Возле Яффских врат, зевая
в кофейне базарной,
помаленьку умираю,
трачу жизнь бездарно.
В Катамон идёт «четверка»,
по долине кружит...
Не поеду. Мне с пригорка
виден мир не хуже.
Палестина – это пытка:
нудно! нудно! нудно!
Жить ещё одна попытка?
Вряд ли, слишком трудно.
Смерть придет. Я жду и верю.
Медлит отчего-то...
Приоткрыты в вечность двери —
Яффские ворота.
Третий день малярии
Когда уже не знаешь, что делать,
что делать тогда?
Бритва? Нет, скверный способ,
и найдут без труда.
Жаль, не при мне парабеллум —
его изъяли.
Веревка? нет, не к лицу мне —
это для носильщиков на вокзале.
Дурачусь, дурачусь, дурачусь,
а только всё ясней:
сколько ни пей – ничего не значит,
не заснуть, хоть убей.
Хожу, как с перерезанным горлом,
к небу глаза, рад бы...
и ведь знаю, знаю – нельзя любить мертвую,
а любить – надо.
Надежда
I
Надежда
1
Земля, расцветающая порою весеннею,
осенью плодоносящая, сердца? веселя, —
я люблю тебя, моя драгоценная
земля.
Если бы у меня в руке были молнии,
я бы бросил тебе их с небес:
пусть поля твои
на лемеха возьмут себе.