Смута. Письма самозванки

– Кто его знает, кто убил, – пробубнил татарин. – Нашли гусара у реки. Коня увели. Голову тут же у речки нашли. С одного удара отсекли. Как раскаленной саблей по маслу. Стрельцы не умеют так.

Соснов тихо опустился на скамью.

– Что делать, барин? – спросил Касым.

– Ступай пока… – Соснов указал Касыму на дверь.

– И ты ступай, – буркнул он приказчику. – За мальчонку головой отвечаешь.

Садкевич уже цеплял саблю за ремень.

– Да погоди ты, – остановил его Соснов. – Чего на ночь глядя наделаешь? Вели часовых расставить по поместью. – Соснов опрокинул стакан с вином. – Завтра следствие с утра учиним.

Он встал и шатающейся походкой побрел в соседнюю комнату, где на пуховой перине ждала хозяина обнаженная Неждана. Стыдливо прикрыв полные груди, она тихо вслушивалась в шум и разговоры за стеной.

* * *

Зырян гнал коня по единственной к усадьбе дороге. Польский гусар оказался силен, но его голова недолго продержалась на не прикрытой латами шее. Поляк слишком залюбовался красным маревом заката над русской рекой. Быть столь беспечным, как этот гусар, в чужой стране упаси Бог. Зырян перекрестился, глядя на обезглавленное тело гусара. Голова скатилась по крутому бережку, оставляя на зеленой траве красные следы.

«Красный закат, красная трава, – думал Зырян, подхватывая коня за поводья. – Сколько вас, крылатых, еще останется в этой траве».

Конь был свежим. Скакал резво. Зырян чуть не пролетел стог, в котором он сутки назад ночевал. И вот он опять на этом месте.

«Поляк везет важные бумаги самозванке. Сколько грошей за эти малявки можно получить у царя Василия?»

Зырян замечтался, представляя, как он спускается по ступеням палатей русского царя с мешком грошей за плечами.

«Не надо больше разбойничать и служить то одному государю, то другому. Жизнь потечет тихо и неторопливо, как сам Дон. Изладить бы только. Но за здорово живешь поляка под охраной десятка конных гусар не возьмешь. Тут треба, чтобы котелок варил не остывая».

Ночь утопила все вокруг в сумраке, но спать совсем не хотелось. Луна молчаливо зависла над самой кромкой черного леса, обрамляя бармами косматые края единственной на небосводе тучи.

«Даже волки сегодня не воют, – отметил про себя казак. – Сыты, что ли? Дождусь ляха в сене, а там – куда Богородица приведет… – Зырян перекрестился. – Коня в лес увести, спрятать, так волки сожрут. Сожрут – не подавятся».

Казак стоял черной тенью у стога, размышляя, как ему поступить с конем. Глаза начинали слипаться.

«И зачем коня увел? – думал Зырян. – Куда его теперь? Отпущу! – мелькнула лихая мысль. – Может, отпустить коня здесь? Куда он от стога уйдет? А, была не была!» – Зырян махнул рукой и выпустил поводья коня.

Конь отошел на несколько метров, затем вернулся и принялся выдергивать из стога клоки сена. На душе у казака повеселело.

«А поедут ляхи, увидят коня, заберут с собой. Если он тут еще будет», – успокоил себя Зырян.

В стогу было тепло и уютно. Пахло сеном и домом. И черт его дернул ввязаться в эту бучу. Тут – московиты, там – ляхи, а там вообще незнамо кто, без роду, без племени. Зырян втянул ноздрями воздух и тяжело выдохнул. Глаза словно обмазали густым малиновым киселем. Все плыло, сливалось в одном хороводе.

«Казаки, московиты, ляхи… Ляхи?!»

– Шибче давай, шибче! – разнеслось где-то невдалеке.

Зырян разжал веки. И вправду ляхи. Говор польский. По голове словно ударило сначала ведром, а затем и коромыслом вдогон.

Парень осторожно раздвинул сено. Ляхи ехали неспешно. Их золоченые латы поверх красных жупанов сверкали в лучах солнца, которое уже было довольно высоко. Белоснежные крылья, собранные из перьев лебедей, едва покачивались за спинами всадников, прикрепленные к седлам лошадей.

Гусары тихо переговаривались между собой. Ночное происшествие чуть не повергло их дух в уныние. Одно дело – в строю с пикой наперевес мчаться на неприятеля. А тут зарезали товарища. Зарезали, как бездомную собаку. Отрубили голову и сбросили вниз к реке. Но беглого казака не интересовали польские щеголи в золоченых латах.

Ротмистр Садкевич, что вез послание от короля Сигизмунда III к русской царице Марине Юрьевне Мнишек, был погружен в себя. Садкевича посещали разные мысли, в числе которых – возможная служба при дворе нового самозванца. Но он должен доставить послание и вернуться в Краков.

Страна, конечно, дикая, так размышлял польский ротмистр, глядя на бескрайние леса и луга Московии, но при дворе коронной Польши ему нет места. Все уже заняли знатнейшие шляхтичи и князья. Куда уж там продвинуться на королевской службе, кроме как для таких вот разъездных дел. Иные шляхтичи в коронной Польше аки холопы живут.

Зырян достал из кармана несколько речных камней небольшого размера. Камни были гладкие, обтесанные водой и хорошо лежали в ладони. Нужно было попасть поляку в голову, свалить его и, забрав письмо от короля, незаметно улизнуть.

Парень подкинул камень на ладони. В детстве они баловались подобными вещами, но тогда и камни были другие – так, разозлить, заставить с очумелым видом спрыгнуть с воза и бегать вокруг телеги. Да и то такие фокусы проходили только с мирными хуторянами, куда уж там казак или тем паче целый шляхтич. Тем же камнем, что сейчас лежал у Зыряна в руке, не только с коня седока можно свалить, но и прибить ненароком. Убивать польского дворянина Зырян вовсе не хотел, чтобы не брать лишний грех на душу.

«Экий франт! – размышлял Зырян. – Пусть еще землицу потопчет, недолго осталось. Письмо бы умыкнуть. А это самое трудное дело. Это сродни тому, как у знатного казака кошель с пояса на рынке вострым ножом срезать. Да что там кошель…» – Мысли расплясались у беглого казака, что молоко в крынке.

Поляки проехали мимо стога, лишь раз искоса бросив хмурые и сердитые взгляды. Кожаные мешки на крупах коней говорили о том, что запаслись ляхи добре. И харчем, и питьем снабдил Соснов недруга.

Ротмистр Садкевич ехал последним. Такой удачи беглому казаку Богородица еще не являла. Садкевич, еще не отойдя от хмельного вечера и ночи в усадьбе Соснова, качал головой из стороны в сторону и громко икал.

«Вот дурья башка! – ухмыльнулся Зырян. – Ему сам Сигизмунд письмо доверил, а он нажрался, как сапожник. Пеняй, лях, на себя!» – Зырян усмехнулся и крепко сжал ладонь.

Золоченый шлем с плюмажем из белых перьев был прекрасной мишенью.

«Тут целься не целься, все одно не промахнешься», – пробубнил казак про себя, осторожно вылезая из стога.

Впереди мелькнул золоченый доспех Садкевича, который внезапно глухо прозвенел. Удар булыжником в спину всаднику был не таким сильным, но достаточным, чтобы тот услышал его и тем более почувствовал.

Садкевич дернул поводья и остановил лошадь. Окинув полупьяным взором дорогу, он ничего не увидел и продолжил путь вслед за остальными гусарами.

– Погоди еще! – выругался Зырян, недовольный таким исходом событий. – А как тебе такое, лях? – злобно буркнул казак и запустил камень прямо в шлем.

Этого Садкевич не мог снести. Он остановил коня. Осмотрелся и дернул поводья, направляясь прямо к стогу у дороги. Зырян молниеносно забрался внутрь.

«Нужно напасть непременно сзади. Лях хоть и пьян, может кликнуть своих. Чего доброго, и пистоль за поясом заряжен».

Садкевич медленно пустил по кругу коня, объезжая стог.

– Черт дери! – выругался ротмистр. Он лихо поправил шлем на голове и перекрестился. – В этой варварской стране все возможно! – пробубнил он, собираясь уезжать.

– Постой-ка, дядя!

Зырян лихо заскочил сзади на круп лошади и, зажав ладонью рот Садкевича, повалился вместе с ним на землю. Польский ротмистр испуганно вытаращил глаза и попытался оторвать руку казака от своего рта.

– Что ты все не уймешься! – злобно буркнул Зырян.

Пистоль у Садкевича и вправду был за поясом. Он судорожно дернул рукой, пытаясь вытащить его, но вместо этого пистоль непонятным для поляка образом оказался в руке у Зыряна. Садкевич затих и раскрыл ладони, указывая, что он готов сдаться.

– На кой ты мне сдался, – улыбнулся казак. – Письмо от короля давай.

Садкевич бешено замотал головой. Меньше всего он представлял, что письмо его величества русской царице окажется в руках сидящего на нем голодранца.