Смута. Письма самозванки

– А мы тебе не девки ласками раскидываться.

Зырян отвернулся от обоза. Больше ему никто не ответил. Обоз ушел по делам.

Вдали за безбрежным морем рубленых слободок торчали зубцы Китай-города.

– Неласкова Москва, – проворчал Зырян.

«Ну а чего ей быть с тобой ласковой? – отозвался в голове чей-то голос. – Ты – лихой казак. Разбойник. А она – столица».

Зырян видел Москву однажды, проездом, когда наведался к своему родичу Каравану. Караваном дядьку Митро прозвали за то, что караваны водил по Волге. А деньжат скопил – на вольный Дон не вернулся. В Москве осел. Семьей обзавелся. А вот он, Зырян, так и не определился, кто он – лихой казак, вор или все же православный человек, коему Москва эта – главная из всех городов.

Была еще и Троице-Сергиева лавра. Она поглавней Москвы-то будет. Да только в осаде она, окружена гетманом Сапегой и Лисовским. И ему туда ходу нет.

С востока дыхнуло запахом гари. Зырян заткнул нос и поморщился. Но сейчас-то, на пути к Москве, определиться ему было не так сложно. За пазухой выпирало письмо польского короля Сигизмунда к царице-самозванке Марине Юрьевне. Нет ему обратной дороги в лихие края. На поклон придется к царю Шуйскому идти. Гербовая печать польского короля уже говорила о том, что царь Василий Шуйский знает цену этим малявкам на добротной шведской бумаге. Стало быть, ему нечего опасаться.

«И хорошо бы грошей за службу», – залетела в непокрытую голову мысль.

Зырян дернул поводья лошади и медленно поехал в город. Москва поражала провинциалов плотностью застроек. Невысокие избы посадских людей подпирали друг друга всеми четырьмя углами. Пробивающаяся сквозь мощенный досками тротуар зеленая трава тут же выщипывалась снующими повсюду козами. Узкие улочки, словно ручейки, устремились к центру Москвы. Находя преграды в виде ручья или оврага, они огибали их, превращаясь в щупальцы спрута.

Зырян заметил, как на крепостной стене забегали стрельцы. Раздались непонятные крики. Кто-то из стражников на крепостной стене орал ему какие-то непотребства, но за дальностью расстояния казак ничего не расслышал.

«Собаки и то громче тявкают!» – отметил Зырян про себя.

Подъехав ближе к Чертольской башне, парень заметил, как в его сторону стражники лихо направили с десяток пищалей.

«Весело встречают!» – злобно ухмыльнулся Зырян.

Из ворот навстречу выехали два всадника. У одного из всадников лицо пересекал шрам от самого уха до косматой рыжей бороды. Одет он был в зеленый кафтан с рядами застежек. На поясе висела кривая татарская сабля. Не русская, не донская, а именно татарская, такая, как у крымчаков-иродов. Бородатый мужик оскалился и зыркнул на казака своими страшными глазищами так, словно хотел высверлить в нем дырку.

– Ты кто таков будешь? – В грудь Зыряну уперлась резная рукоять плети.

– Казак я! – недовольный московским гостеприимством, буркнул Зырян.

– А ты исподлобья-то так не смотри! – вмешался в разговор другой всадник. Одет он был не так богато, но по снаряжению видно, что птица важная. – Будешь так зыркать, – предупредил он, – враз шары выколю.

Бородатый мужик рассмеялся:

– Это он может.

Нагнетать ситуацию бородатый важный мужик вовсе не собирался, так, покуражиться немного хотел.

Зырян был не похож на знатного человека, но и впечатления черни тоже не производил.

– К царю я, Василию, – буркнул Зырян.

– По какому вопросу к царю-то? – Бородатый перестал скалиться.

– Дело личное! – рявкнул Зырян.

– Ну, не огрызайся! – осадил его бородатый.

– Дело у меня к Шуйскому, – повторил Зырян.

Бородатый и его спутник заинтересованно посмотрели на казака.

– Это ж какое у тебя дело к царю, казак? – переспросил бородач.

– Стоящее дело! – насмешливо бросил Зырян.

– Может, связать его, – предложил бородач, – да самим дело стоящее царю представить, а?

Зырян дернул за поводья коня и щелкнул рукоятью сабли в ножнах.

Бородатый весело рассмеялся.

– Да ты не бойся, казак, шутим мы, – усмехнулся бородатый мужик. – Боярин Стрешнев я. Если дело стоящее, к царю проведу. Нет – на конюшню отправлю! – хрипло рассмеялся боярин.

– Я тебе не смерд – на конюшню меня отправлять! – озверело бросил Зырян.

Боярин повел левой бровью, затем правой, словно прикидывая, в каком из стоящих перед ним сундуков злато-серебро лежит. А к сундукам этим этот вот не то казак, не то дворянин какой преградой встал.

– Дело стоящее. Богородицей клянусь! – Зырян перекрестился, глядя на надвратную икону.

– Ну, поезжай тогда за мной… – Бородатый боярин посторонился, пропуская казака вперед.

– А ты, Гордей, оставайся с караулом! – бросил боярин своему спутнику.

Зырян проехал сквозь ворота Чертольской башни Белого города. Доски в воротах были новые. С самых свежих досок, нагретых летним солнцем, тонкой струйкой сочилась и стекала коричневая смола.

«Торопились, видимо, заменить, – заметил Зырян. – Самозванец в любой момент может на Москву свои войска двинуть. Тут уж не только на Богородицу надейся, но и сам не плошай.

Какой лес на ворота поставили, так и держать будут, если проклятые ляхи пушки к самим воротам не подкатят».

Дозорные с пищалями и бердышами вальяжно прогуливались по кирпичной стене с зубцами, изредка выглядывая то наружу, то внутрь.

«Хороша у стрельцов служба, – думал про себя Зырян, – ходи туда-сюда, вперед-назад да посматривай, что там за стеной делается. Не мое!»

Зырян отчаянно мотнул головой. Бородатый боярин заметил это движение и нагнал его.

– Чего гривой-то машешь? – весело рассмеялся боярин, пристраивая своего коня рядом.

Зырян поморщился:

– Да вот смотрел на стрельцов, что в карауле на стенах.

Боярин прищурился:

– И что высмотрел?