Смута. Письма самозванки

– Вот царица моя, Марина Юрьевна! – прокричал самозванец на все Тушино.

Марина злобно повела на него глазами и опустила их.

– Признаю мужа моего, царя Димитрия! – выдавила она из себя.

Поляки облегченно вздохнули и принялись палить из пистолей в воздух. Вслед за ними начали стрелять казаки и стрельцы. Со сторожевой башни еще раз звонко выпалила пушка.

– Радуйся, народ православный! – закричал Димитрий. – Радуйся!

В небо полетели шапки. Архимандрит поспешил к супругам, которые после разлуки обрели друг друга, и протянул крест для целования. Димитрий сильно сжал Мнишек за локоть:

– Целуй крест.

Марина дернула рукой.

– Не могу, – сквозь зубы прошипела она.

– Убьют, как смерда, – тихо буркнул Димитрий.

Марина подчинилась и нагнулась ко кресту в руках митрополита.

Князь гетман Рожинский сиял от удовольствия.

– Все идет как надо. Царевна целует крест на глазах у обескураженных поляков. Ну и хорошо, не в Польше же царствует.

* * *

– Что там за шабаш самозванец устроил? – прохрипел Шуйский, глядя в сторону Тушино.

Сзади вынырнул младший Романов. Он пригладил бороду и прищурился.

– Марина Мнишек у вора в лагере. Донес свой человек с той стороны.

Иван Романов повернулся лицом к Василию:

– Вчера ночью прибыла. А сегодня она должна признать в самозванце первого Дмитрия, что народ здесь и кончил.

Шуйский склонил голову и задумался. На его морщинистом лбу проступили капли пота. Яркое солнце било в глаза, заставляло щуриться. Пальба в Тушинском лагере не прекращалась.

– Вор опять пойдет на Москву? – предположил Романов.

– Куды ж ему еще идти, акромя Москвы, – согласился с ним Шуйский.

– В слободах неспокойно, – тихо сообщил Романов.

– Чего там? – буркнул Шуйский.

– Народ волнуется.

– Народ всегда недоволен, – хрипло бросил Шуйский, отворачиваясь от окна. – Причину-то хоть выяснили?

Романов замер.

– Послали соглядатаев. Пусть послушают, разузнают да доложат.

Шуйский кивнул.

– Не мешкай, – хрипло ответил он. – Как узнаешь, сразу перескажи.

Романов поклонился:

– Как велишь.

Шуйский широкими шагами направился к дверям. У самой двери он резко остановился и обернулся:

– Ты-то хоть сам к самозванцу не cобрался?

Романов испуганно дернулся, но собрался и выдавил:

– Плахи-то на Москве еще не разучились делать, для всех самозванцев хватит.

Шуйский кивнул:

– То-то же. Смотри.

Романов остался один.

«Покамест не собираюсь, а там – как Господь даст».

* * *

Зырян одернул коня:

– Стой, шельмец!

Конь дернул ухом и нехотя остановился. Впереди показался отряд стрельцов с пищалями на плечах. Стрельцы в красных кафтанах, подпоясанных такими же красными кушаками, ловко вышагивали по пыльной дороге. Позади стрельцов волокли пушки. Зырян насчитал не меньше десятка. Пушки тягали куда-то на запад. Суровые бородатые лица пушкарей были молчаливы и собраны. Некоторые из них прикасались мозолистыми ладонями к колесам лафетов, словно помогая лошадям тащить этот непомерный груз. Позади следовал обоз с ядрами. Нагрузили так много, что телеги скрипели и выли, перекатываясь колесами по дорожным ямам.

– Чего уставился? – сурово крикнул Зыряну один из обозников.

– Да так, гляну – и все, – смущенно ответил Зырян.

– Ну, глянь! – ворчливо ругнулся обозник. – За погляд спросу нет.

– Куда хоть идете? – крикнул Зырян.

– Тебе пошто знать? – огрызнулся обозник.

– Злые больно! – буркнул, обидевшись, Зырян.