Тополята

Ну, что же. Все-таки это не самое страшное: ни слез, ни ювеналки… Тенька шевельнул плечами. Лямки упали с плеч, похожие на мешок штаны съехали до пола. Тенька переступил через них. Одернул майку, взялся за резинку плавок, глянул исподлобья:

– Их, что ли, тоже?

– А как же, – сухо сказала мама.

Ладно, пусть… Сильно лупить все равно не станет. И большого смущения не было. Подумаешь, не видала его, что ли, мама без штанов!

Тенька кивнул на дверь комнатки, в которой стояла раскладушка:

– Пойдем туда…

– Это зачем?

– Тут все видно в окошко со двора…

– И пусть видят!

– Да? А если кто-нибудь наябедничает ювенальщицам? Те скажут, что ты издеваешься над ребенком. И вот тогда уж меня точно в приют…

Тенька вдруг подумал, что мама может ответить: «И на здоровье. Зачем мне такой непутевый сын?» Это будет не по правде, а сгоряча, но тут уж он точно разревется…

Ничего такого не случилось. Не успело. Дверь быстро отъехала, на пороге появился Виталя. Как всегда круглый, улыбчивый, в холщовой куртке с белой нашивкой на левом боку. На ней – черные слова: «Чистота – путь к социализму». Виталя объяснял, что это фраза из одного старого фильма.

– Матвеевна, дело есть, – сказал Виталя.

– Подожди. Сначала разберусь с этим паршивцем.

– Потом будет поздно. Паршивец пострадает ни за что…

– Как это «ни за что»?

– Он тебе не объяснил, почему случился скандал?

– Лопнуло, говорит, что-то у него…

– Выйдем, – увесисто сказал Виталя.

Мама велела Теньке: «Стой на месте!» – и вышла с Виталей за дверь.

Тенька топтался на половицах, теребил подол майки и прислушивался. Но что услышишь через прикрытую железную дверь.

Наконец дверь отъехала. Возникла мама. Сердитая, но не по-настоящему. Подергала волосы, закрывавшие левую щеку. Сказала:

– Бестолочь…

– И вовсе не бестолочь… – пробормотал Тенька.

– Самая настоящая. Почему сразу все не объяснил? Про их слова.

– Ага… а ты бы потом до утра хлюпала в подушку.

– Все-таки придется выдрать…

– Ну, давай. Только вон там, за дверью…

– Дурень… Ну ладно, ты вскипел благородным гневом. А зачем было швырять рюкзак в опекунских инспекторш?

– Да он как-то сам… швырнулся. Не в них, а просто… в пустоту…

– У тебя в голове пустота… Помру я из-за тебя…

– Не надо. Лучше отлупи.

Мама покачала ремешком, который все еще держала в руке. Повесила его в шкаф.

– Раздумала? – сказал ей в спину Тенька. – А то давай. Виталя говорит, что это все равно бывает, хоть раз в жизни. По закону природы…

– Виталя умный человек… – Мама прикрыла дверцу и оглянулась.

– Да… Мама, а что он тебе сказал?

– Что было, то и сказал…

– А откуда он узнал?

– Сам спроси…

– Пойду спрошу… Можно уже надеть штаны?

– Нельзя.

– Значит… еще не раздумала?

– Просто я не могу больше видеть тебя в этих обносках.

– Так и ходить без штанов, что ли?! – взвыл Тенька, вцепившись в полол майки.

– Не скандаль. Сейчас дам летнюю обновку. Не надо было бы за твою вредность, да ладно уж…

Сиреневый Тенька и компания

Мама снова сходила к шкафу. Положила на стол прозрачный пакет. Выдернула из него что-то похожее на сиреневый флаг. На пластиковых плечиках провис маленький костюм.

Цвет его был удивительно звонкий. Не лиловый, не фиолетовый, не синий с красной примесью, а именно сиреневый, как у свежих цветущих гроздьев – чистый, весенний.

Блестели латунные пуговки с отчеканенным узором. Похоже, что якорьки, но сразу не разберешь. Зато отлично видны были вышитые кораблики. Два маленьких – внизу на шортах, и один побольше – спереди, на рубашке. Кораблики были с узорами на бортах, с длинными флагами и круглыми парусами. На таких Магеллан ходил вокруг света…

– Ма-а… откуда? Ты же говорила, что еще не дали зарплату!