Переулок капитана Лухманова

Он выбрал в холодильнике большущее красное яблоко. Принес к елке.

– Вот! Это празднично-прощальное угощение. Кусай первая…

– Ой… давай… – И хрум-хрум.

Он тоже откусил и захрустел.

Так они, пересмеиваясь, кусая по очереди и глядя на огоньки, сжевали почти все яблоко. Мак великодушно оставил Маше крупный огрызок и опять полез к потолку. Очень осторожно снял звезду. Спустился к Маше и отдал верхушку. Маша побаюкала ее, будто живую…

И так он поступал со всеми игрушками, которые висели вверху, – шарами, корабликами, клоунами, лягушатами… Маша каждую рассматривала, прежде чем опустить в ящик. Иногда говорила «какая хорошенькая» (или «какой хорошенький»).

А лампочки всё горели…

Мак сказал, отдавая Маше ватного крокодила:

– Все-таки грустное это дело – снимать наряд с елки…

Маша не согласилась:

– Ну, не такое уж грустное. Ведь вспоминается праздник.

– А еще вспоминается, что долго не будет ничего хорошего. Каникулы кончились, впереди ползимы, холод как на полюсе, радостей никаких. «Дети, у вас самая ответственная учебная четверть»… – это он очень похоже изобразил «англичанку» Эльзу Борисовну.

Маша посмеялась, но опять возразила:

– В этой половине зимы уже будто просыпается весна. То есть ее ожидание. Солнце ярче, день длиннее. И облака бывают пушистые, как вата. Смотришь на них и думаешь: скоро март…

– Ага, «скоро»! Задубеешь, пока дождешься…

– Ну… если до марта еще далеко, можно себя утешать: «Вот уж скоро будет скоро»…

– «Утешение – умора», – досадливо срифмовалось у Матвея.

– Дразнишься, да?

– Да. И сейчас брошу тебе на кумпол этот шар.

– Бросай, у меня волосы пружинистые…

Отблески лампочек искрились у нее на кудряшках. Мак подумал, что, конечно, не шар, а вот этого пластмассового лягушонка можно бы и уронить (если осторожно).

Верхняя часть елки была уже свободна от игрушек. Мак стоял теперь на нижней ступеньке, голова Маши оказалась чуть ниже его колена. Кудряшки коснулись голой ноги, и пробежалось по нервам щекотательное замирание. Маша этого не заметила: она разглядывала ушастую куколку.

– Мак, смотри! Что-то знакомое… То есть кто-то знакомый.

– Еще бы! Это же Крылатый Эльф, сын Брагича.

– Ой, точно! Вылитый Элька… Мак, это кто его слепил?

– Сама не догадаешься?

– Ох… Огонек, да?

– Конечно!

Огонек, Федя Огоньков, четвероклассник, похожий на сверчка с удивленными глазами. Известный всей школе «Мастик-пластик». «Мастик» – от слова «мастер», «пластик» – потому что лепил из пластилина и каких-то специальных, быстро твердеющих составов. Его коньки-горбунки, динозавры, карлсоны с пропеллером, буратино, рыцари, марсиане, дюймовочки и танцующие слонята появлялись повсюду: на выставках, школьных лотереях, ветках новогодних елок, просто на подоконниках в классах, на полках в кабинетах… Иногда он лепил и маленькие портреты. Однажды сделал для Дня искусств статуэтку школьного директора Льва Сергеевича – сутулого, с носом-огурцом и уж-жасно грозными бровями. Все покатывались со смеху. Правда, кое-кто боялся, что директор разгневается, но он тоже посмеялся, а статуэтку после выставки выпросил у Огонька для своего кабинета. В обмен подарил «Мастику-пластику» модель старинного автомобиля…

Мак поставил кукольного Эльку на ладонь.

– Я его выиграл в лотерее на Осеннем празднике. Огонек туда кучу своих поделок отдал…

– А-а! Я помню. Только я там ничего не выиграла… Мак, а почему с ним так случилось? Ни с того ни с сего? Никто не может объяснить…

– Ну, лейкемия же, рак крови… – Мак сжал в себе холодок. – Такое хоть с кем случиться может. Ходит человек, ничего не чувствует, а потом раз – и с ног долой… Ну и начинается по всем газетам-интернетам: «Помогите мальчику, помогите девочке, нужен миллион для операции!..» А где его возьмешь, миллион-то? Был бы сын олигарха – другое дело…

– Не знаешь, много уже собрали?

– Мирослав говорит, что немало. Только нужно в десять раз больше – для пересадки костного мозга… В разных местах проходят всякие сборы и концерты, да сразу разве наберешь… Мир уже несколько раз выступал…

– Мак, а отчего такая болезнь? От какого-то облучения?

– Наверно, так… А про Огонька говорят, что еще и от нервов.

– От каких нервов?

– Ты не знаешь разве, что его хотели забрать из дома?

– Мак… я не знаю. Как – забрать?

– Нам Брагич рассказал. Огонек жил… живет с матерью и старшей сестрой… у них две комнаты. Соседям эти комнаты давно нравятся. Вот они и склепали заявление: мать не заботится о сыне, ведет… этот… анти-социальный образ жизни, издевается над мальчиком. Подали в контору, которая называется «Опека», она вроде бы как для защиты детей…

– А-а, я слышала! Даже телепередача была! Как они забирают ребят в детдома. Заглянут в холодильник и, если там нет апельсинов или йогурта, сразу: «Вы морите ребенка голодом!» И хвать его в приют…

– Да! И никто им не указ!

– Папа сказал, что, если бы такие явились к нам домой, он пристрелил бы бы на пороге.

– А у Огонька-то стрелять некому. У сестры порок сердца, у мамы здоровье тоже еле-еле… Ну вот, стали эти тетки-опекунши приказывать: «Пусть мальчик собирается». А он стоял рядом… Стоял-стоял, а потом бах навзничь! Сперва думали – обморок. Потому что кто выдержит, когда забирают от мамы. Потом засуетились, вызвали врача. Его на «скорой» в детскую больницу, анализы всякие. Ну и нашли вот такое… такой диагноз… Одно хорошо – теперь уж никакая «Опека» его не заберет…

– Почему?

– Потому что ей нужны здоровые. Такие вот талантливые, воспитанные, но без всяких болезней. Чтобы можно было перепродать в какую-нибудь богатую семью или за границу. Прибыль…

Мак не замечал, что говорит уже не свои слова, а слова Мира, а то и Брагича. Впрочем, какая разница…

– Не приведи господь, – по-взрослому сказала Маша.

– Да… – сказал Мак.